Я пожал плечами.
– Ваша Мариэтта чего-то испугалась, на том самом сержант и поскользнулся.
Он поморщился.
– Грубо теперь молодежь шутит.
– А вам сколько? – спросил я.
– Я старше вас на пять лет, – ответил он высокомерно. – Между нами целая эпоха иной морали, технического развития, других взглядов и отношения к миру.
– Конечно, – буркнул я, – у вас, стариков, более правильное… Вы инквизицию еще застали?
Ответить он не успел, из гостиной влетела Мариэтта с расширенными глазами, на белых сапожках красиво расцветают, как дивные алые цветы, крупные капли крови.
– Там… Там… Там убитые! Еще теплые!
Рука Карлашева дернулась к пистолету, словно у Гиммлера при слове «культура».
– Что-о?.. Где Синенко?
– Осматривает, – ответила она и вздрогнула. – Там все в крови!.. Даже на стенах кровь… и мозги!
Карлашев покосился в мою сторону. В дверном проеме показался сержант.
– Даже так? Вызовите экспертов.
– Уже, – ответила она. – По экстренному. Через семь минут вертолет сядет у входа. Итак, Евген… это ваше настоящее имя? Что вы скажете о трупах в вашем доме? Я успела увидеть двух… но, возможно, есть еще?
Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона.
– Что-о?о?
Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно:
– Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови…
Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку.
Я вскрикнул:
– Так зачем вы их мне принесли?.. Или вы их на месте убили?.. Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!.. Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!..
Синенко сказал быстро:
– Посмотрю там еще… Там просто бойня была!.. Все стены исковыряли пулями!.. Это же надо… Красиво живешь, Юджин!
Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить.
– Беда в том, – проговорил он, все еще не сводя взгляда, – что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру.
– А министры? – спросил я. – Их берут другие? Повыше рангом?
Он вздохнул:
– У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие.
– Не связи? – спросил я.
Он поморщился.
– Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны…
Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько:
– Ну, жаль, конечно…
– Страны, – сказал он, – вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?.. Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной?
– То изрек Иисус, – поправил я.
Он изумился:
– Разве Иисус не плотничал?
– Одно другому не мешает, – напомнил я. – Говорят же, пьет как слесарь…
– Пьет как ирландец, – поправил он книжным тоном, – так правильно.
– А что, все слесари ирландцы?
– Погугли, – огрызнулся он с неудовольствием, – в их родословной я не копался.
Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный.
– Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках?
Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу.
– Где? – переспросил я.
– Вон, – сказал Синенко и некультурно указал пальцем.
Я посмотрел, сказал гордо:
– Стигматы, что же еще!
– Чего-чего? – спросил Карлашев.