Волшебный сок. Повесть об архитектурных подходах к педагогике

– Закрой глаза, открой рот.

Мальчик выполнял эти просьбу и доверчиво открывал рот, а ему клали в рост кусочек земли. Мальчик раскусывал ее, а потом отплевывался.

Иногда взрослый парень спрашивал:

– Знаешь как татары ездят?

– Нет.

– Хочешь, покажу?

– Покажи.

И паренёк проводил большим пальцем по голове против волос. От боли выступали слёзы.

Иногда свои ближние товарищи складывали клеткой пальцы и предлагали Виле:

– Сунь пальчик, там зайчик.

А потом больно заламывали ему сустав.

В школе многие обижали его. В первый день подошел к нему рослый пятиклассник и спросил:

– Ты новичок?

– Новичок.

– Получи щелчок.

Сколько их было таких злых и обидных шуток. Подойдёт мальчик, зажмёт пуговицу между пальцев и спросит:

– Тебе нужна эта пуговица?

– Нужна.

Мальчик дёрнет пуговицу, оторвёт её и подаёт Виле.

– Нужна, так возьми её. А эта нужна?

Перепуганный Виля поспешно говорит:

– Нет, нет, не нужна!

Мальчик отрывал пуговицу и бросал её на землю.

Пришивая пуговицы, мама говорила:

– Доверчив ты больно, святая простота. Разве можно каждому верить. Ещё древние люди говорили: «Человек человеку – волк». Волки они и есть с самого детства.

Тяжелы детские обиды, но они, как и боль, легче забываются.

Между старым

и новым миром

Чем взрослее становился мальчик тем тяжелее становились обиды. Несмотря на мелкие обиды и обманы, в детстве спокойнее было жить. Даже обиды не мешали жизни. Наоборот, даже хотелось терпеть обиды, потому что Виле говорили, что есть Бог, который видит все плохие и хорошие дела. Говорили, что тех людей, которые терпят обиды, Бог возьмёт в своё царство небесное, где и будет жить человек в роскошном саду и в вечном блаженстве. Об этом говорили папа и мама, учителя и проповедники. Не верить этому было невозможно. Не могли же лгать все.

Но мальчик рос и очень изменился. Щёчки у него уже не были пухлыми, а ввалились и побледнели. Изменилась и сама жизнь. Если жизнь людей заполняла раньше вера, то теперь жизнь была заполнена борьбой. Тяжело было расставаться с радужными сказками детства.

Когда Виля впервые прочитал книгу Людвига Фейербаха, он почувствовал, что потерял в жизни самое красивое – веру в загробную жизнь. Но он знал, что это красивое было лишь повязкой на глазах человека. Эта повязка делала человека слепым, и перед глазами рисовалась иллюзия.

Теперь жизнь стала проще. Юноша видел путь к радостной счастливой жизни.

Шла тяжёлая и жестокая борьба между старым и новым миром. Впереди у нового мира стояла цель переустройства человеческой жизни, создание справедливого прекрасного мира на Земле. Ради этого стоило бороться.

Время было заполнено учением и трудом, прерываемых иногда боями против вражеских банд. Виля легко рисковал своей жизнью в боях, тратил здоровье на учение, физическую силу на уничтожение разрухи.

Частенько, сидя вечером в душной комнате ЧОНа вокруг «буржуйки», Виля и его товарищи мечтали о том времени, когда… Будущее рисовалось чётко и казалось реальным. Оно выражалось заветным девизом передовых людей всех времён: «Свобода, равенство, братство». Тогда человек не будет волком своему ближнему, а верным другом и нежным братом.

А это необходимо было сделать как можно быстрей: ведь кругом борьба, льётся кровь, а люди порою теряли представление о том, что такое жестокость.

В самых глухих лесах вылавливали бандитов. Многие из них, увидев силу, против которой невозможно бороться, закинули оружие или бросили его в прорубь и вернулись к людям, разъехались по далёким городам, чтобы скрыть своё прошлое, и стали лояльными гражданами Союза Советских Социалистических республик.

Комсомольцы сдали винтовки и «наганы» в ГПУ и получили в комитетах комсомола путёвки на рабфаки. Получил и Виля путёвку в институт Красных архитекторов.

Как иссохший песок пустыни впитывает в себя капли дождя, так комсомольцы, у которых ещё не побледнели шрамы, впитывали знания. Греция и Рим, Венеция и Флоренция, Ватикан и Лувр открывали им свои прелести, показывали ренессанс, готику, рококо, ампир и звали к новым, более совершенным формам нового стиля, достойного величия эпохи.

В большом и холодном зале макетного класса, куда врывался сквозь разбитые стёкла зимний ветер, молодые энтузиасты строили макеты городов, сёл, курортов, пионерских лагерей, трудовых коммун, лицеев.

Если можно было в ЧОНе мечтать об учении, то в холодном классе можно было мечтать о снесении Гималайских и Кавказских гор, которые загораживали дыхание тёплых ветров Индийского океана и Средиземного моря. Мечтать о сооружении великой дамбы вдоль семидесятой параллели северной широты. Тогда в Ивановской области будут расти субтропические растения, и мертвые пустыни Кара-Кум, Кызыл-Кум, Габи будут орошены водами северных рек, русла которых будут направлены к Аральскому и Каспийскому морям.

В холоде, не зная сытости, горячие юношеские головы делали сложнейшие математические вычисления в защиту своей мечты. Но скоро в пламя юношеской фантазии начали подтекать гаденькие лужицы мнений лояльных граждан.

Они незаметно вбивали клинья в дружную комсомольскую группу. Но это не был организованным фронтом или тактическим наступлением, не было оппозицией. Это было что-то неопределённое, лёгкое, как туман, который не имеет ни твёрдости, ни упругости, не оказывает сопротивления, а просто застилает горизонт. Не было даже единства этих людей в борьбе с комсомольским горением. Их можно было разделить приблизительно на три категории.

Одни считали себя примкнувшими к пролетарской культуре и спешили не только забежать вперёд, но и взять знамя в свои руки. Они смело, громогласно и горячо выступали за создание пролетарской культуры, но культура эта была уродлива и дискредитировала великий план создания нового общества. Они звали к упрощению, к строительству серых ящиков-домов или придавали зданиям вычурные формы шестерён, сочетания серпа и молота, пятиугольной звезды. Эти формы могли быть заметны только с птичьего полёта и оставляли для созерцания жителям города лишь множество углов и нагромождение геометрических тел. На эти уродливые здания наклеивался ярлык пролетарской культуры.

Другие принимали всё и соглашались со всеми. Они охотно проектировали здания в духе пролеткультовцев или новаторов в зависимости от того был ли этот проект одобрен администрацией. В самостоятельных проектах они перемешивали стили стекла и бетона с античным и псевдорусским стилем, так что получалась пестрая, аляповатая смесь. Однако упрекнуть тех и других в дискредитации нового стиля было нельзя, так как в их проектах была формально заложена идея народной революции. Нелепости этих проектов можно было объяснить новизной или её поисками. В них насильно была притянута идея, но не было пролетарской души, души хозяина, творца, передающего наследия поколениям.

Третью группу обывателей невозможно было упрекнуть ни в чём. Они добросовестно учились, знакомились со стилями, вносили серьёзные деловые поправки, составляли расчёты, учитывали всё новое, но целью их было не служение времени, а стремление к материально обеспеченной жизни советского специалиста. Они оставались и здесь лояльными советской власти.

Творческая работа комсомольской группы перемежалась дискуссиями о том, какова должна быть пролетарская культура и как архитектура должна отразить её. Это отвлекало и отводило в сторону от творческой работы.

Виля упорно старался постичь: неужели люди, подсовывающие эти уродливые проекты, серьёзно убеждены в правоте своих исканий? Неужели это плод их убеждений? А может, это обман? Но можно обмануть одного-двух, группу людей, но обмануть передовую часть общества невозможно. Впрочем, поймав себя на этой мысли, Виля думал: «Испугался детского подвоха – сунь пальчик, там зайчик» – Надо всё это как следует обдумать». Виля углубился в учение, надеясь, обогатив себя знаниями и навыками, практически доказать красоту нового стиля, гармонию ансамбля, удобства общежития. Тогда трудно будет спорить против очевидного, и сейчас важно накопить знания.

Он твёрдо знал одно, что идеалом будущего должна быть красота, простая, чистая, у которой ничего нельзя отнять и к которой ничего нельзя добавить.

На летние каникулы Виля выезжал в Сочи. Часть студентов смотрели с завистью на него, завидуя его возможностям, другие смотрели с осуждением – рано начали развиваться у парня буржуазные замашки. Но никто не знал истиной цели его поездок.