Гумус

Кевин опасался увидеть Артура в компании «несогласных». Мысль о том, что его друг снизойдет до дешевых протестных лозунгов, не нравилась ему. Они обменялись множеством сообщений на эту тему.

Меня пригласили присоединиться к ним

Конечно, они всем предлагают

Они правы.

Ага. Ну и что?

К чему это все?

Зачем портить праздник?

Кевин искренне разделял тревогу своего поколения относительно глобального потепления, утраты биоразнообразия и обеднения экосистем. Но он не понимал смысла борьбы, которую они якобы ведут. Пусть даже на данный момент ему нечего было предложить взамен.

Чтобы привлечь внимание к этому вопросу. Чтобы покончить с болтовней о социальной ответственности бизнеса

Социальная и экологическая ответственность – это как секс: чем больше об этом говоришь, тем меньше этим занимаешься. И наоборот.

Кевин воспринял последнюю фразу как комплимент в свой адрес. Но все равно ему было не по себе.

Легко говорить такое, если ты только что закончил АгроПариТех!

Скорее наоборот. Это смело. Никто уже не захочет взять их на работу.

Возможно, у них есть средства, чтобы жить, не работая. У меня нет.

За время учебы в Париже Кевин научился в случае необходимости пользоваться аргументом социально-экономического неравенства, этим оружием массового поражения, разрушающим любой диалог.

И нужно будет переговорить о дождевых червях. У меня есть план.

У меня тоже!

Когда Артур подошел, чтобы сесть рядом, Кевин вздохнул с облегчением. Значит, его друг не собирался захватывать трибуну вместе с «несогласными».

– Ты был прав, – шепнул Артур, – они действительно похожи на избалованных детей.

Со сцены ректор обратился к новоиспеченным агроинженерам, называя тех «талантами устойчивой планеты».

– Какой бред, – проворчал Артур. – Планета не может быть устойчивой или неустойчивой. Она просто существует.

– Остынь.

Кевин положил руку ему на плечо. Артур послушно опустился в кресло. Тем временем на сцене появился бывший выпускник, лет на десять постарше нынешних, в джинсах и с узкой повязкой на голове, и принялся расхваливать разработанный им умный зонд для анализа почвы. К микрофону докладчик вышел крупным решительным шагом, бросая на публику победоносные взгляды, как, вероятно, его учили во время тренингов для TED Talks – американских конференций, больше похожих на моноспектакли и призванных не столько убедить зрителей в уникальности излагаемой идеи, сколько позабавить их. «Зонд Soltech позволяет отслеживать состояние почвы в режиме реального времени и дает рекомендации в зависимости от стадии роста растений. Объемная влажность, уровень кислотности, количество света и даже плотность – анализируется все». Далее последовала демонстрация слайдов с улыбающимися лицами бородатых фермеров, возделывающих зерновые культуры и выглядящих вполне аутентично, если бы не имеющиеся в распоряжении каждого из них новейшие модели Mac Pro, позволяющие мониторить состояние посевов, не выходя из гостиной. «Дело даже не в количестве удобрений, – отважился заявить докладчик, – а в том, чтобы ввести нужную порцию в нужное время». На экране замелькали графики, отображающие повышение урожайности на фоне сокращения количества используемых химикатов. «Когда эти кривые пересекутся, мы победим!» Кевин услышал, как Артур прыснул со смеху. Сам он нашел идею интересной, хотя и старался не показывать этого.

«Наша цель, – звучало со сцены, – состоит в том, чтобы максимально улучшить качество жизни фермеров. Им больше не придется каждое утро совершать многокилометровые поездки по полям, чтобы зондировать почву. Soltech более точен и надежен, чем человеческий глаз. Лучшие знания об окружающей среде для более ответственной обработки почвы!»

– И, разумеется, ни слова о дождевых червях, – проворчал Артур. – Какой смысл следить за уровнем кислотности, если ты не в курсе, сколько у тебя люмбрицид на квадратный метр?

С научной точки зрения, признал Кевин, у этого зонда есть серьезные недостатки. Качество почвы нельзя свести к набору параметров. Оно зависит от тысячи факторов, от миллионов микроорганизмов, которые до сих пор в массе своей неизвестны. Как неоднократно отмечал Марсель Комб, сегодня никто не в состоянии проанализировать биофизические и химические свойства горстки земли. Именно в связи с данным фундаментальным неведением особое значение приобретает человеческая интуиция – продукт долгой эволюции, выходящий далеко за пределы нашего разума, представляющего собой лишь верхушку айсберга в темном океане бессознательного.

– Ему надо будет изобрести и радар для червей, – полушутя заметил Кевин.

– Я уверен, что храбрые черви сожрут его умный зонд.

Кевин знал об идеях Артура и следил за их развитием. Начиная с памятного вечера на улице Гей-Люссака тот с головой погрузился в вопросы инокуляции дождевых червей. Разговор с Анной послужил отправной точкой, и мало-помалу Артур вошел во вкус. То, что началось как мимолетная интрижка, превратилось в призвание. В короткие сроки он прошерстил немногочисленные публикации по теме: список литературы не превышал и нескольких страниц. Великие открытия еще только предстояло совершить; у Артура создавалось впечатление – столь редкое в нынешние искушенные времена, когда, казалось бы, все вокруг изучено вдоль и поперек, – что он попал на совсем недавно открытый континент, где редкие первопроходцы лично знают друг друга. В отличие от большинства своих товарищей, которые вступали в научные сообщества, насчитывающие десятки тысяч экспертов, и вымаливали оставшиеся крупицы неисследованных тем, Артур без труда получал доступ на лучшие конференции. Там всегда собирались одни и те же люди: десяток-другой специалистов, осознающих свою маргинальность, но убежденных, что они идут в авангарде научного прогресса. Человечество торопливо ринулось осваивать небесные выси, а его знания о бренной земле по-прежнему находились в зачаточном состоянии.

По мнению Артура, никогда не упускавшего возможности поразить Кевина очередной заумной цитатой, дождевые черви опровергали утверждение Жана де Лабрюйера о том, что «все давно сказано и мы опоздали родиться, ибо уже более семи тысяч лет на земле живут и мыслят люди»[9]. Как бы не так! За семь тысяч лет люди так и не научились смотреть под ноги.

После магистерской стажировки, посвященной вопросам распада органических веществ, Артур поступил в аспирантуру бывшего НИИ сельского хозяйства, недавно в угоду моде переименованного в Национальный научно-исследовательский институт агрономии, окружающей среды и производства продуктов питания. На протяжении ближайших трех или четырех лет он будет ставить эксперименты по репопуляции дождевых червей. Анна пришла в восторг от темы его диссертации: «Агрономические решения в рамках агроэкологического подхода: восстановление почв методом инокуляции люмбрицид». Однако лишний раз упоминать о дождевых червях Анна избегала. Экофеминистское движение, к которому она примкнула в институте, боролось главным образом за справедливое разделение домашних обязанностей и против вырубки лесов в Амазонии. Дождевые черви, пусть и гермафродиты, не входили в их программу.

– Я нашел себе землю, – объявил Артур, который, похоже, читал мысли Кевина.

– По-настоящему мерзкую землю, где ты сможешь творить чудеса?

– Да, именно такую. Далеко ходить не пришлось. Я же рассказывал тебе о бабушке и дедушке?

– Я думал, они умерли.

– Да. Но до этого у них была ферма в Нижней Нормандии.

– Я не знал. Ты просто говорил мне, что проводил каникулы в деревне.

Кевин почувствовал легкое разочарование. Земля и животные были уделом его родителей. Не самая печальная, но и не самая завидная участь, от которой Артур, как считал Кевин, по воле звезд был избавлен.

– Я не очень горжусь этой семейной историей, – продолжал Артур. – Дедушка, как и все прочие, занимался смешанным земледелием и животноводством. Работа его заключалась в том, чтобы сводить концы с концами в зависимости от сельскохозяйственных субсидий, процентной ставки по кредиту, стоимости удобрений и мировых цен на зерно. Со скрипом, но он справился. А вот с большей частью земель ему пришлось расстаться.

– Он нашел преемника?

– Нет. Мой отец уехал в Париж учиться на юрфаке, он никогда не горел желанием связываться с землей: ни прямо, ни косвенно. Наемный работник, который начинал на ферме как подмастерье и мог бы с закрытыми глазами возглавить дело, в итоге последовал за женой в Бретань. Тогда дедушка выставил ферму на продажу. У него появилось несколько потенциальных покупателей, но его удручали все эти незнакомцы, задающие вопросы о состоянии конюшен. Кончилось тем, что он продал львиную долю земель соседскому засранцу, который, кстати, продолжает расширяться. Ты будешь смеяться, но фамилия у него Жобар[10]. И знаешь, что он сделал в первую очередь?

– Выкорчевал лесозащитную полосу, чтобы расчистить дорогу для тракторов?

– Точно! Ты представляешь?! Казалось бы, подобные выходки уже не проходят. А вот и нет.

Когда Кевин был ребенком, к ним в дом частенько заходили трактористы, и он помнил их разговоры за обедом.

– С лесополосой, конечно, такой геморрой, – заметил он.

– Что?! – вскричал Артур.

– Шучу, шучу.

– Дедушка оставил себе дом и участок в пару гектаров с кое-каким оборудованием – «чтобы не потерять хватку», как он выражался. Он, разумеется, не потерял ее. До последнего вздоха он продолжал пичкать землю пестицидами. Я тысячу раз объяснял ему, что так нельзя. Он отвечал: «Мы кормим мир». Еще бы. Он убивал землю, которая кормит мир, вот чем он занимался. Хотя и был хорошим человеком.

Кевин промолчал. Несмотря на очевидную правоту Артура, сам он не выносил неуважительного отношения к старшим. Особенно к тем фермерам, которым в шестидесятые годы стукнуло двадцать и которые полностью перестроились на новый лад. Им продавали идею прогресса, и они купились без тени сомнения. Это была самая сумасшедшая сделка, на которую когда-либо решалось целое поколение. Наверное, они проиграли. Но разве можно винить их за дерзость, за комбайны, похожие на космические корабли, за неутолимую жажду знаний, за безумную надежду на мир без голода и войны? Из фермеров они превратились в механиков, химиков, юристов, экономистов и геополитиков. Их крах стал крахом гуманизма.

– Отец уступил мне эту ферму. Она недорого стоит, – поспешил добавить Артур, стыдясь материального благосостояния своей семьи, – но все же.

– «Недорого» – это сколько?

– Не знаю. Сто, максимум двести тысяч.

Кевин улыбнулся. У его родителей, наверное, никогда не было и десяти тысяч евро. Собственный дом никак не вписывался в их картину мира. Они были пылинками, которые ветер носил туда-сюда по свету. Пускать корни удавалось другим.

– Мы с Анной переезжаем туда. Этим летом.

– В смысле? Чтобы отдохнуть?

– Нет, чтобы жить.

Кевин в недоумении уставился на друга. Ни на секунду он не мог представить себе Артура в комбинезоне и резиновых сапогах, чинящим изгородь.

– По-твоему, я не смогу жить в деревне? – буркнул Артур.

– А что ты собираешься там делать?

– Мы обсуждали это тысячу раз! Заселять землю дождевыми червями.

Да, Кевину были известны бредовые идеи Артура. И он обожал их слушать. Но ему и в голову не приходило, что тот станет воплощать их в жизнь. С трехдневной стильной щетиной, в футболке, украшенной листиком конопли, и в хипстерском вельветовом пиджаке Артур мало походил на фермера.

– Это не работа.

– Это полезная деятельность. Я буду использовать технологию no-till.

– Что это?

– Ты прогулял занятия по агроэкологии? Технология нулевой обработки почвы.

– Ах, да, земледелие без вспашки.

– Именно.

– Привет, сорняки!

Артур лишь пожал плечами. Он не допускал и мысли, что бывают «дурные травы». Кевин знал, что в настоящее время существуют самые разные методы борьбы с сорняками, например промежуточные посевы, позволяющие установить естественный баланс между культурными и сорными растениями. Но зачем так усложнять себе жизнь?

– Короче, ты записался в «несогласные».

– Называй это как хочешь. Важно не говорить, а делать.

– До сих пор не понимаю, как ты собираешься зарабатывать на жизнь. С несколькими гектарами без вспашки…

– В следующем году мне стукнет двадцать пять.

– И?

– Я смогу подать на пособие по солидарному доходу.

– Какой амбициозный план!

– Пусть лучше общество платит мне за то, чтобы защищать природу, чем какой-нибудь концерн за то, чтобы ее уничтожать. И потом, – добавил Артур, словно извиняясь, – я буду писать диссертацию.

– А Анна?

– Она собирается писать романы.

– Целыми днями?

– Мы любим друг друга.

– Вы не протянете и полугода.

Кевин тут же упрекнул себя в излишней резкости. Но ему не нравилась вся эта затея. Он не понимал, почему Артур хочет потратить свои лучшие годы на одну девушку, одно тело, одно возможное будущее. Такой тип отношений казался ему невероятно пресным. Все было предрешено: сексуальное влечение, брак, дети, усталость, скука, а затем либо развод, либо смирение, также известное под названием «любовь всей моей жизни».

– Ты можешь поехать с нами, – робко предложил Артур.

– Свечку держать?

Несмотря на всю важность их дружбы, Кевин и думать не хотел о том, чтобы жить в Нормандии бок о бок с двумя неофитами, которые пускают слюни при виде бабочки.

– А ты сам? – спросил Артур. – Еще не предал нашу идею? Будешь и дальше заниматься дождевыми червями?

Кевин собрался ответить, но его спасли «несогласные», поднимающиеся на сцену. Этого момента ждал весь зал. Артур пристально разглядывал их, слегка завидуя. По сравнению с предыдущими годами их выступление носило более постановочный характер. Участников стало около двадцати, они держались за руки. Все были одеты в зеленые футболки с символом вымирания – песочными часами в круге. Оснащенные нагрудными микрофонами, выпускники декламировали выученный наизусть текст, перемежая его распеваемыми хором лозунгами на английском: «Extinction Rebellion!» или «One Planet!». Их перформанс приобрел откровенно политическую окраску. Они хотели нанести более сильный удар, чем их робкие предшественники. Спасти планету стало недостаточно. К восторгу их однокурсников, нужно было также уничтожить капитализм. Банки, транснациональные корпорации, Евросоюз, правительства, лоббисты – вот кто враги. Даже ООН оказалась соучастницей.

– Они перегибают палку, – произнес Артур, словно успокаивая себя. – Лично я собираюсь возместить ущерб, нанесенный моим дедом. Что касается остального – посмотрим.

– Они довольно милые. Такая групповуха.

– Минимальная сельскохозяйственная деятельность, невмешательство, – продолжал Артур. – Сначала займитесь своим садом!

Кевин не ответил. Не самый лучший момент, чтобы рассказывать другу о своих планах. Вообще-то он намеревался открыть собственный небольшой бизнес по вермикомпостированию для частных лиц. В продаже уже можно было найти домашние вермикомпостеры, но среди них не было ни одного практичного и элегантного одновременно. Кевин считал, что можно сделать лучше, причем без особых затрат. Используя свои знания агроинженера, он предложит более простое и привлекательное изделие. Идея заключалась в том, чтобы типичному бобо[11], этому экологически озабоченному чистоплюю в белом пальто, испытывающему отвращение при мысли о том, чтобы запустить в землю свои холеные пальцы, никогда не приходилось поднимать крышку контейнера, где копошатся черви. Возможный рекламный слоган: «Экология с чистыми руками!»

После знаменательной лекции Кевин изредка общался с Марселем Комбом. Просил у него совета по выбору подходящих видов дождевых червей. Старый профессор хотел бы, чтобы молодой человек занялся развитием его проекта по созданию промышленного вермикомпостера, но амбиции Кевина были более скромными и носили скорее коммерческий характер. Продажа дизайнерских вермикомпостеров городским жителям, испытывающим вину за горы производимого ими мусора, позволила бы ему встать на ноги, зарабатывать на жизнь и, самое главное, обосноваться в Париже – этой столице развлечений, которая по-прежнему манила его своей ночной жизнью, чувственными удовольствиями и прочей движухой. Он твердо намеревался ни от кого и ни от чего не зависеть: ни от мужчины, ни от женщины, ни от учителя, ни от начальника, ни от кумира, ни от какой-либо идеологии.

В зале снова зажегся свет; зрители аплодировали «несогласным», в знак солидарности выбрасывая вперед руки со сжатыми кулаками. Затем на сцену снова поднялся ректор и с чувством произнес: «Спасибо нашим молодым специалистам за представленное альтернативное видение будущего».

– Пойдем-ка отсюда, – скомандовал Артур, вставая с места.

Два друга шагнули за обитые мягким материалом двойные двери концертного зала – во взрослую жизнь.

На бульварах уже стемнело. Купив несколько бутылок пива в первом попавшемся супермаркете, Артур и Кевин направились к Сене. Пользуясь случаем, Кевин примечал террасы кафе, которые ему предстояло посетить в самом ближайшем будущем; Артур же, не поднимая головы, прощался с родным городом. У моста Руаяль они спустились к набережной Тюильри и тотчас же попали в другой мир, где редкие фонари оставляли обширные участки, погруженные во тьму. Шум Парижа внезапно стих, уступив место обрывкам разговоров; смех и ругательства отскакивали от каменной брусчатки и летели в воду. Можно было различить небольшие группы праздношатающихся, а также несколько любителей одиноких прогулок и бомжей с собаками. Здесь требовалось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о пустую тару или о спящее тело. В двух шагах от больших универмагов, от монументальных фасадов Музея д'Орсэ и Национального собрания жизнь текла своим чередом, вдали от ярких огней и осуждающих взглядов. Плеск воды вторгался в налаженный мир людей. Современный город с его прямыми освещенными улицами и пронумерованными домами странным образом сохранил этот анклав, где обитали подозрительного вида субъекты и витал сладкий аромат асоциальности, делающий это место еще более привлекательным. Лишь огни барж время от времени выхватывали из ночи очередного скитальца, словно зазевавшегося беглеца, попавшего под прицел часового на сторожевой вышке.

Друзья присели на каменную скамью. Они забыли открывашку. Используя бортик сиденья как рычаг, Кевин ловко откупорил две бутылки и протянул одну Артуру. Чокнувшись бутылками, оба сделали глоток за будущее.

– Привет, ребятки! Угостите меня пивком?

Из темноты появилась истыканная пирсингом девица с панковской прической – красноволосая наяда, подарок реки. Кевин почувствовал, как Артур напрягся.

– Садись, – спокойно ответил Кевин.

Они разговорились. Девица явно была под кайфом. Путаясь и сбиваясь, она рассказывала о вокзалах, о каких-то мутных сделках и, как ни странно, о конституционном праве, которое изучала в университете несколько лет назад и о котором до сих пор с удовольствием вспоминала. Кевин принялся излагать ей свои соображения по поводу домашних вермикомпостеров. Она с готовностью поддакивала, ничегошеньки не понимая и досадуя на то, что ей попался чувак еще более отмороженный, чем она сама: дождевые черви в гостиной однозначно выглядели дико. Странно, что именно в разговоре с этой случайной знакомой Кевин наконец-то набрался смелости и раскрыл свой план. Он ни разу не взглянул на Артура, который в свою очередь не проронил ни слова.

– Все парижские нечистоты, – подытожил Кевин, охватывая город широким жестом, – все, что сочится из чрева Парижа, вся эта жратва, помои, соки любви превратятся в плодородную почву благодаря работе дождевых червей! Развратный город вернет долг природе.

Кевин не узнавал себя. Он поддался влиянию момента. Проникся уверенностью, что все получится. Нужно только позволить увлечь себя, как это делают баржи, скользящие между арками мостов.

– Мы прослушали Растиньяка[12] с набережных Сены, – наконец прокомментировал Артур.

Кевин смутился.

– Это здорово, приятель, – добавил Артур, на этот раз без тени иронии.

Почувствовав облегчение, Кевин положил ладонь на руку Артура. Костлявые, покрытые пушком пальцы друга.

– Вы оба придурковатые, – заключила девица и, пошатываясь, направилась к мосту.