Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Впервые в жизни у Карла имелась своя комната в этом дворце римлянина Юлия Цезаря. Епископ Фулрад, живой и энергичный, радуясь приезду королевской семьи, рассказал Карлу, что очень давно в этом самом месте римские войска провозгласили Юлия Цезаря императором. В отличие от отца Фулрад гораздо лучше старался объяснить подростку дела давно минувших дней! Пипин, вечно занятый, если только не размышлял о чем-нибудь, становился нетерпелив, когда Карл не понимал таких вещей.

Это значило для подростка гораздо больше, чем мозаичный пол, на котором он спал и который вызывал у него неприятные ощущения даже через ночную одежду.

Впрочем, он всегда мог вылезти ночью через пролом в стене и растянуться на мягкой траве, слушать журчание реки и наблюдать за рыболовными лесками, которые Карл с другими ребятами ставил на ночь, до тех пор пока лучи взошедшего солнца не разгоняли туман с реки.

В добавление к одинокой пышности его комнаты и суете Фулрада вид платья его матери предупредил Карла о готовящейся церемонии. Это была не просто новая одежда для зала или верховой езды, а переливающееся шелком и золотой нитью одеяние, туго облегающее шею и плечи и широким куполом спадающее к ногам. И хотя ходить в нем было трудновато, она сияла от радости и, примерив платье, гордо выступала в нем, а прислужницы хлопали в ладоши. Несмотря на то что в ее жилах не текла благородная кровь, Карл думал, что в этом новом облегающем платье его мать, Бертрада, выглядит настоящей благородной дамой.

Когда он восхищенно закричал, Берта, как ее называл Карл, преклонила колено и склонила голову, словно доставляя удовольствие могущественному человеку. Она понимала, что он чувствует.

На первых порах Карл не придавал значения своему рождению, поскольку Берта была любимой наложницей его отца, который и женился на ней спустя несколько лет после рождения мальчика. Люди посмеивались, глядя на Карла, идущего в свадебной процессии к алтарю.

Но в последние два года подросток обратил внимание – он всегда быстро замечал подобные вещи, – что никто больше не шутил и не смеялся. Керольд объяснил ему, что если Пипин истинный король, то должна быть разница между отпрыском любовницы и сыном королевы. Карл решил, что это не так важно. Однако, возможно, это тесней сблизило сына с энергичной требовательной матерью. Берта всегда была готова принять его сторону в ссоре с отцом, словно чувствуя, что следует уравнять баланс сил. Наоборот, его отец никогда не стал бы потакать Карлу. Пожалуй, Пипин очень сильно любил ребенка, рожденного в законном браке. Карломану было всего три года, и он всех восхищал своим веселым нравом.

За день до церемонии они все отправились к серой каменной базилике Великомученика святого Дени (Дионисия), который принял мученичество, когда ему отрубили голову. С тех пор он почитается как апостол города Парижа. Папа римский Стефан удалился в этот монастырь в ячменных полях, чтобы восстановить силы после трудного путешествия.

После вечерни Берта попросила Карла остаться с ней, чтобы помолиться на каменных ступенях. Карлу хотелось отправиться исследовать леса, в которых он давно не был.

– Нет, останься со мной, – попросила она и быстро добавила: – Любимый сын, близок час, когда ты, возможно, не станешь делать того, что диктует тебе упрямство, как это было до сих пор.

Хотя это прозвучало как близость тяжелых испытаний, сама мысль об этом, казалось, развеселила ее. Чтобы быть уверенной, что он останется, она сжала его руку горячей ладонью. Берта пахла чистыми, вымытыми волосами и свежим льняным полотном. Карл охотно остался с матерью, потому что при свете свечей в апсиде открылась удивительная картина. Там обезглавленный святой Дени, или Дионисий, наклонился поднять свою голову у ног рослого палача.

Многие из тех, кто задерживался при свете свечей, восхищенно смотрели на преклонивших колени в молитве энергичную женщину и высокого подростка. Вблизи от Карла прошла стройная женщина с веснушками под глазами и всклокоченными растрепанными волосами. Но взгляд ее серых глаз, в которых читалось немое уважение, был устремлен на него. Не обращая внимания на уставившуюся девушку, Карл склонил голову с величавым достоинством, довольный тем, что выполнил желание своей матери.

Потом девушку увели. Он рассматривал святого Дени, рядом с гробницей которого покоился его грозный дед Карл. Вне всякого сомнения, такие святые великомученики, сидя рядом с троном Господним на небесах, обладали огромной властью над земными событиями. В это глубоко верила его мать. Однако Карл помнил, как Стефан стоял на коленях перед его отцом, взывая к силе оружия.

– В таком случае чья же сила восторжествует?

День церемонии выдался ясным и жарким. Сухой сладкий дух шел с лугов, подступавших к дороге. Карл всегда воспринимал июль как месяц сенокоса.

В полях никто не работал, поскольку все собрались у церкви Сен-Дени. Люди толпились снаружи, потому что каменное здание было слишком мало, чтобы вместить всех желающих. Внутри находились только графы и знатные сеньоры. Но толпа в полях слушала трубные раскаты органа, который доставили специально, чтобы добавить торжественности празднику. Хотя этот странный инструмент скрипел и шипел, на дороге, на расстоянии, он звучал, по крайней мере для Карла, как трубы архангелов.

Да, никогда ему не приходилось быть свидетелем подобного триумфа: его величавая мать, ехавшая верхом до самого входа, чтобы колючки не попали на юбку, и два ряда дворцовой охраны с алыми плюмажами на вычищенных до блеска шлемах. Охрана отгоняла тупыми концами копий тех, кто был слишком пьян и пытался вломиться в храм Господень.

Долговязому Карлу казалось, что вся страна собралась лицезреть почести, оказываемые его семье. Сам орган проделал долгое путешествие из далекого Константинополя. Мягкие высокие красные туфли на ногах Карла были куплены у мавританских купцов.

Карл долго ожидал, стоя позади отца и матери, пока папа римский Стефан в снежно-белых одеждах, с позолоченной лентой вокруг худой шеи благословлял новый алтарь из гладкого мрамора. Хотя Карл многого не понимал из того, что нараспев произносил папа, он осознал, что старый Стефан обращается ко всему небесному воинству с просьбой дать силу алтарю – к апостолам, архангелам, святым, великомученикам и другим подданным Бога.

Вслед за этим Стефан выполнил церемониальный обряд, подведя Пипина к алтарю и провозгласив его великим человеком, королем франков и «римским патрицием». После чего Стефан из крошечного серебряного рога капал сладко пахнущим маслом на круглую голову Пипина. Он помазал его на царство точно так же, как когда-то другого царя, Давида, помазали в прекрасном Иерусалиме.

Затем Стефан совершил нечто удивительное. Он вывел вперед Берту и окропил маслом ее прекрасную голову. И она уже была не простолюдинкой, а королевой франков. Как безмерна была ее гордость, когда она повернулась и посмотрела на изумленную безмолвную толпу герцогов, графов, рыцарей и епископов.

Когда подошла очередь Карла преклонить колени перед Стефаном, он отчетливо услышал: «Благородный муж, королевский сын, римский патриций».

Таким образом, его провозгласили благородным сыном короля и «римским патрицием». Значения слова «патриций» он не знал. В настоящий момент он ощущал только холодные капли масла на коротко остриженных волосах и восторг оттого, что его назвали благородным сыном Пипина.

После этого он вновь занял место рядом с Фулрад ом, первым в ряду рыцарей, и тогда произошло нечто, к чему он совершенно не был готов. Старая усталая женщина подала Берте ребенка, его брата. Пока Берта держала маленького Карломана, слабый Стефан совершил тот же обряд, объявив ребенка благородным сыном и «патрицием».

На мгновение Карлу захотелось расхохотаться. Действительно, смешно было считать этого крошку «патрицием». И тут он увидел, что Берта вся раскраснелась от ликования.

Мгновенно, как удар ножа, Карл ощутил острый укол ревности. То, что ему даровали в знак уважения, не следовало бы дарить маленькому ребенку. Карл почувствовал глубокую обиду, но тотчас же решил, что никогда не заговорит об этом.

Размышляя над почестями, поделенными между ним самим и Карломаном, он мало обращал внимания на то, что Стефан произнес, обращаясь ко всем собравшимся. Во-первых, он не мог свободно следить за книжной латынью, во-вторых, остальные герои-франки, похоже, не знали, как должным образом реагировать. И когда горстка священников тянула: «Во веки веков – аминь!» – остальные дворяне, праздновавшие торжественный день, оглушительно кричали: «Виват!»

Но отдельные слова все же привлекли внимание Карла: «Вперед вы должны верно и преданно служить вашему королю, его наследникам, и никому другому».

В этот момент подросток немного утешился тем, что тесными узами связан с отцом. Только потом он осознал, что этими словами папа римский поставил семью Пипина особняком в качестве правителей. Его сыновья и сыновья его сыновей должны будут править королевством франков, невзирая ни на рыжих Меровингов, ни на многочисленную могущественную знать. Пипин закрепил трон за своей семьей как за королями по рождению.

Лишь много позже Карл понял, что Пипин, должно быть, договорился со Стефаном. На сейме «майского поля» Пипин убедил колеблющихся дворян перейти через Альпы и помочь церкви Святого Петра, а здесь в церкви Стефан объявил, что Пипин будет королем не просто по имени, а по праву. Никто из находившихся в церкви не посмел возразить. По крайней мере, никто и не пытался.

Когда мужчины отправились на торжественный пир в трапезную монастыря, Карл на своей лохматой лошадке галопом поскакал через поля к реке. Он больше не чувствовал уколов ревности. К этому способу Карл прибегал, будучи оскорбленным или чем-то встревоженным. Тогда он садился в седло и скакал до тех пор, пока пульсирующая кровь в его теле не проясняла голову.

Он быстро скакал вдоль реки, объезжая хижины и коровники. Заметив группу обнаженных купающихся юношей из дворца, Карл осадил лошадь и бросился на горячий песок, срывая с себя мокрую от пота льняную рубаху. Но он оставил на себе замечательные туфли из Кордовы, чтобы подойти к воде. Юноши, хорошо знавшие Карла, приветствовали его как нового «римского патриция».

– Мы, герои Рейна, – закричал один, – обходимся без всяких патрицианских штучек! Мы достаточно сильны, чтобы целовать девушек и повергать своих врагов наземь одним ударом меча – банг!

– И ножами взрезать им кошельки и глотки – чик! – в тон ему отозвался Карл.

Он не мог сразу отплатить едкой насмешкой, однако сумел придумать подходящий ответ. Нырнув в реку, он поплыл на другой берег и обогнал всех пловцов. Уже сейчас Карл мог превзойти многих взрослых мужчин в плавании, верховой езде и выслеживании зверя.

Когда Керольд с прислуживающими мальчиками принес холодное пиво благородным пловцам, Карл осушил свой кубок раньше остальных. После того как пиво охладило его тело, он придумал еще один ответ:

– Из всех героев-франков самый страшный удар мог нанести только мой дед и тезка Карл, потому что ему не нужны были меч или булава. Голым кулаком он мог проломить череп медведю.

– Тогда его кулаки были стальными и из них торчали обломки кремня!

– С мечом в руках, – продолжал Карл, пропуская мимо ушей эту реплику, – кто может сравниться с моим отцом Пипином?

– Лев и бык! – хором отозвались мокрые пловцы. – Расскажи нам о мече, льве и быке, как Пипин разделался с ними.

Карла не пришлось просить дважды. Он наполнил кубок, выпил и постарался, чтобы его пронзительный голос стал низким.

– Однажды Пипин сидел на своем походном стуле в окружении благородных сеньоров. Сначала на поле выскочил разъяренный бык. За ним последовал голодный, жаждущий крови лев. Лев прыгнул на спину быку, чтобы сломать ему шею. И Пипин крикнул своим подданным: «Благородные сиры, оторвите этого зверя от быка или убейте его, если вас не затруднит!» Благородные сеньоры задрожали в ужасе, и ни один из них не сдвинулся с места.

Мальчики с пивом и пловцы затаили дыхание, чтобы лучше слышать, так как им очень нравилась эта история, хотя они слышали ее много раз.

– Когда Пипин увидел, что они застыли на месте, – продолжал Карл, – он вскочил и выхватил свой меч из лучшей стали. Этим мечом он нанес всего один удар. Лезвие меча пронзило шею льва. Затем проткнуло шею быка и глубоко вошло в землю. Это был такой удар, который редко видят глаза людей. Франкские герои, увидев это, задрожали от страха и лишились дара речи. Разделавшись таким способом и со львом, и с быком, Пипин вложил меч в ножны и вернулся на свое место.

Выслушав историю, все развеселились и стали пить на согретой солнцем траве. Вытянувшись, Карл ждал, пока просохнет кожа, радуясь доброму товариществу и броску через реку, где он был первым среди пловцов.

Он скрыл от своих товарищей ту боль, которую причиняли воспоминания об утреннем помазании Карло-мана. Это было нечто личное, о чем ему не хотелось говорить.

Годы шли, и он научился таить в себе подобные обиды.

В 13 лет Карл вымахал выше шести футов. Обладая крепким сильным телом и мощной шеей, он мог без устали носиться по лесам и запросто переплывал свои любимые реки Маас и Рейн. Его большая неугомонная голова с длинным носом и узкой щеточкой темных усов отличала его как настоящего Арнульфинга, потомка первого Орла-Волка. У него был такой пронизывающий взгляд широко раскрытых серых глаз, какой бывает у тех, кто постоянно выслеживает добычу в густой чаще. Но некоторая неуклюжесть еще оставалась, и голос Карла, когда он кричал, был таким же пронзительным, как у подростка. Когда он хохотал, то двигал ушами вперед-назад, словно буйное веселье в голове передавалось телу.

Он выглядел моложе своих лет, и ему суждено было остаться таким. Молодой Карл с радостью мчался верхом на коне впереди своих спутников, пускал стрелы или метал копья прямо с седла, делил оленину и медвежатину со своими голодными товарищами, щедро раздавал свои доходы, слушал восхваление его силы и ответный хор ликующих голосов. Он не любил, когда товарищи покидали его, оставляя наедине с собственными мыслями.

Так же как сокольничие и лесничие, следовавшие за ним в стремительной скачке, он одевался в вызывающую зуд фризийскую шерсть и кожу для защиты от холодов и сырости. Он чувствовал себя свободно со своими оруженосцами и веселыми юными деревенскими девушками и всегда мог приковать их внимание какой-нибудь историей или песней. Такому Карлу невозможно было сопротивляться. Женщины быстро уступали энергии его тела в сочетании с непреклонной волей.