Во всем огромном дворце Шешурров в эту ночь не спал один только Претий Каз. Для него давно перестало быть редкостью, что ночь приходила одна и не приводила с собою сон. Тогда он зажигал светильники, наполняющие его комнату мягким трепещущим светом, и склонялся над каким-нибудь давним свитком из желтого папируса. Претий был одним из немногих во всем Египте, кто знал язык шуа, – более древний, чем какой-либо из известных, и редкие уцелевшие манускрипты с причудливо начертанными знаками были его гордостью и сокровищем. Подолгу сидел он над древними письменами, проникаясь их духом и тайнами. Увлечение древностью было одним из немногих настоящих интересов Претия Каза, известного своей ученостью далеко за пределами города. Но при всех своих знаниях он довольствовался скромной должностью управляющего в доме Шешурр. Разочаровавшись в проходящем блеске сиюминутных благ, он свысока взирал на заботы мира, оставаясь сам в стороне от них. Ни деньги, ни почести не были пределом мечтаний Претия; гордый ум искал себе достойное занятие, искал и находил. Он занимался опытами; но даже Кадэг Шешурр – больше друг, чем хозяин, не знал конечной цели и сути этих занятий. Ему достаточно было того, управляющий держит все дела дома в своей руке, и пусть мягко, но всегда уверенно ведет к разрешению возникающие неурядицы. И кроме этого, к этому уравновешенному и мудрому человеку можно всегда обратиться за советом, не сомневаясь, что совет этот будет тактичен и существенен.
И это было правдой: лучшего управляющего трудно было бы найти. Хозяева уважали его, а многочисленные рабы и слуги чуть ли не боготворили. И ничто не могло укрыться от его глаз – от мелких проделок раба-поваренка на кухне до особенностей развлечений хозяев и их гостей, но на все это взирал Претий с отстраненной полуулыбкой человека, которого уже ничем нельзя удивить. А чем он жил, что скрывалось за завесой этой слегка грустной улыбки, не знал никто. Никто не стоял так близко.
И знал ли Претий, склонясь над темным от времени свитком, что именно этой бессонной и ветреной ночью небеса сделают ему странный и смешной подарок, который изменит его жизнь?
Ветер усиливался.
Теперь он не просто подвывал за окнами, как усталый бродячий пес, он выл настойчиво и громко, подобно стае шакалов, словно вызывая на бой кого-то невидимого. Казалось, сила его возрастала с каждым часом.
Но, наверное, немного переутомился Претий, или недостаток сна стал сказываться, но в звуках гудящего ветра стали быть слышны иные звуки. В какой-то момент ему даже показалось, что он слышит плач ребенка.
Претий попытался отогнать от себя странное наваждение и снова стал читать, но навязчивые звуки не давали ему покоя. Наконец управляющий не выдержал и поднялся со своего места.
– Или я схожу с ума, или там, на улице, действительно плачет ребенок…
До сих пор Претий не был подвержен галлюцинациям, какую бы форму они не приобретали. Но он должен был убедиться в этом еще раз.
Претий не спеша пересек петляющие коридоры и открыл двери черного хода. Ночь дохнула ему в лицо прерывистым и влажным дыханием тяжело больного. Порыв ветра рванул одежду, словно проверяя ее прочность.
Претий остановился, прислушиваясь, но странные звуки не повторились. Чувствуя почему-то разочарование, он хотел было уже возвращаться назад, когда снова явно услышал крик ребенка со стороны ворот. Тут уже ошибки быть не могло. Недоумевая, Претий прошелся к воротам и сам открыл их.
Детский голосок совсем охрип от плача. Ребенок лежал на земле, обернутый куском грубого полотна. Рядом с ним никого не было.
Управляющий наклонился и поднял на руки маленькое тельце. Малыш тотчас перестал плакать. Его личико посветлело, а затем он открыл глаза – черные, как два крупных агата.
Еще несколько минут Претий просто стоял на месте, ошеломленный своей находкой. Никогда еще ничего подобного с ним не случалось.
– Кто ты, найденыш? И почему тебя оставили здесь? – обратился он к маленькому человеку, который лежал у него на руках. – Тебе, должно быть, холодно. Или ты плачешь от одиночества?
Но мальчик больше не плакал.
Претий осторожно занес в дом свою ношу и направился в нижнюю его часть, где находились рабы.
На негромкий зов тотчас вышла темнокожая высокая женщина, чьё лицо еще хранило краски прежней красоты. Увидев ребенка на руках управляющего, она только широко распахнула глаза, но ничего не сказала. Он понял ее взгляд и улыбнулся.