Избранные произведения в 2-х томах. Том I. Трилогия о Фрэнке Брауне

Профессор пожал плечами: «К чему же ты играл…»

– Я сам это знаю, – ответил Фрэнк Браун. Он все ещё одерживался, напрягая все свои нервы. – Конечно, я не должен был этого делать. Но раз сделано-я должен теперь заплатить. Ещё одно – я не могу больше просить у матери. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что она делает для меня больше, чем в её силах. К тому же она только недавно привела в порядок мои дела. В довершение всего она больна – словом, я не могу просить её и не стану.

Тайный советник злорадно улыбнулся: «Мне очень жаль твою бедную мать, но это отнюдь не заставляет меня изменить решение».

– Дядюшка! – вскричал он, вне себя от этого холодного иронического голоса. – Дядюшка, ты не знаешь, что делаешь. В крепости я задолжал товарищам несколько тысяч и должен их заплатить ещё на этой неделе. У меня также есть целый ряд мелких долгов разным людям, которые мне одолжили на честное слово, – я не могу их обмануть. Я взял взаймы даже у коменданта, чтобы поехать сюда.

– И у него? – перебил профессор.

– — Да, и у него! – повторил он. – Я наврал, что ты при смерти и что я должен быть возле тебя. Он согласился дать мне денег.

Тайный советник покачал головой.

– Ах, вот что ты ему рассказал? Ты истинный гений в надувательстве и обмане! Этому необходимо положить конец.

– Господи, – вскричал племянник, – будь же благоразумен, дядюшка. Мне нужны деньги: я погиб, если ты не поможешь.

Тайный советник ответил: «Ну, особой разницы я тут не вижу. Ты и так погиб – порядочный человек из тебя никогда уже не выйдет».

Фрэнк Браун схватился руками за голову:

– И это говоришь мне ты, ты?

– Конечно, – ответил профессор. – Куда ты девал все свои деньги? Ты тратишь их самым бессовестным образом.

Он не выдержал: «Может быть, дядюшка, но я никогда ещё не брал их бессовестным образом – как ты, например…»

Он закричал, ему показалось, будто он поднял хлыст и опустил прямо на уродливое лицо старикашки. Он почувствовал, как попал в цель; он почувствовал также, как хлыст просвистел насквозь, не встретив преград, словно сквозь клейкую грязь…

Спокойно, почти дружелюбно тайный советник ответил: «Я вижу, ты все ещё не поумнел. Позволь же твоему старому дяде дать тебе добрый совет, – быть может, он принесет пользу. Если чего-нибудь хочешь от людей, то нужно уступать некоторым их слабостям, – заметь себе это. И воспользуйся. Ты соглашаешься со мною, что я много приобрел. Я добился того, чего хотел. Теперь же наоборот-ты просишь меня, но и не думаешь идти нужным путем. Не воображай, однако, мой дорогой, что это могло бы помочь тебе в чем-нибудь-у меня. Нет, нет! Но, быть может, это поможет тебе у других, – ты поблагодаришь меня за добрый совет».

Фрэнк Браун заметил: «Дядя, я пошел путем унижения. Сделал это-первый раз в жизни; сделал, когда попросил тебя – попросил! Но ещё раз этим путем я не пойду. Неужели ты хочешь, чтобы я ещё больше перед тобою унижался? Будет, довольно – дай мне денег».

Тайный советник ответил: «Я тебе предложу кое-что, дорогой. Только обещай меня выслушать и не приходи в бешенство, – что бы ни было!»

Он сказал спокойно: «Хорошо, дядюшка».

– Ну, слушай. Я тебе дам денег, столько, сколько тебе понадобится, чтобы привести в порядок дела. Дам даже больше, – относительно цифры мы уж сойдемся. Но мне ты нужен-нужен у меня в доме. Я постараюсь устроить так, чтобы тебя перевели ко мне в город, – устрою так, чтобы тебя выпустили из крепости.

– С удовольствием! – ответил Фрэнк Браун. – Мне безразлично, здесь я или там. Но сколько будет это длиться?

– Около года, пожалуй, даже меньше, – ответил профессор.

– Согласен. Что же я должен делать?

– Почти ничего. Это просто маленькое побочное занятие – ты привык к нему, оно тебе не покажется трудным.

– В чем же дело? – настаивал Фрэнк Браун.

– Видишь ли, мой дорогой, – продолжал тайный советник, – понадобится маленькая помощь девушке, которую ты раздобыл. Ты прав: она от нас убежит. Ей будет невыносимо скучно, и она, конечно, постарается сократить время ожидания. Ты преувеличиваешь средства, которыми мы сумеем её удержать. В частной психиатрической лечебнице очень легко удержать человека, гораздо легче, чем в тюрьме или в остроге. К сожалению, наше учреждение не так хорошо приспособлено. Не могу же я запереть её в террариум вместе с лягушками или в клетку с обезьянами или морскими свинками, правда?

– Конечно, дядюшка, – ответил племянник, – надо изобрести что-нибудь. Старик кивнул: «Я уже придумал, что сделать. Мы должны иметь что-нибудь, что бы её там удерживало. Но доктор Петерсен не представляется мне подходящим человеком для того, чтобы приковать на продолжительное время её интерес, по-моему, его будет мало и на одну ночь. Но это должен быть, конечно, мужчина; поэтому-то я и подумал о тебе…»

Фрэнк Браун сжал с такой силой спинку кресла, точно хотел сломать. Он тяжело дышал. «Обо мне… – повторил он.

– Да, о тебе, – продолжал тайный советник, – по-видимому, это одна из немногих вещей, к которым ты способен. Ты сумеешь её удержать. Будешь болтать ей всякий вздор-по крайней мере, твоя фантазия получит какую-то разумную цель. А за неимением князя она влюбится в тебя – ты сумеешь, значит, удовлетворить и её чувственные потребности. Если же ей будет мало, у тебя найдётся достаточно друзей и знакомых, которые с удовольствием воспользуются случаем провести несколько часов в обществе прелестного создания.

Фрэнк Браун задыхался, голос его звучал глухо и хрипло;

«Дядюшка, ты знаешь, что ты от меня требуешь? Я должен быть любовником этой проститутки, в то время как она будет носить в себе ребенка убийцы?»

– Да, да, – спокойно прервал его профессор. – Ты прав. Но это, по-видимому, единственное, на что ты пригоден ещё, мой дорогой.

Он ничего не ответил. Он испытывал жгучее оскорбление, чувствовал, как щеки покрываются багровым румянцем, как в висках стучит от волнения. Казалось, будто по всему лицу его горят длинные полосы, которые оставил хлыст профессора. Он понимал: да-да-старик наслаждается своею местью.

Тайный советник заметил это, и довольная, злорадная улыбка легла на его отвислые губы. «Подумаем как следует, – произнес он размеренным тоном, – нам не в чем упрекать друг друга и нечего скрывать. Мы можем называть вещи своими именами: я намерен пригласить тебя в качестве сутенера этой проститутки».

Фрэнк Браун почувствовал: он низвергнут. Он беспомощен, безоружен. Он не может пошевельнуть даже пальцем. А безобразный старик топчет его своими грязными ногами и плюет в его раскрытые раны своею ядовитою слюною… Он ничего не ответил. Он шатался, ему было дурно. Не помнил он, как спустился, очутился на улице и увидел ясное утреннее солнце. Он почти не создавал, что идёт. У него было чувство, будто он лежит, растянувшись на грязной мостовой, поверженный глухим страшным ударом в голову…

Он шел долго. Прошел много улиц. Останавливался перед афишными столбами, читал большие плакаты. Но видел только слова – не понимая их. Потом попал на вокзал. Подошел к кассе и попросил билет.

– Куда? – спросил кассир.

Куда? Да – куда же? И он сам удивился, когда его голос ответил: «В Кобленц». Он стал шарить в карманах, отыскивая деньги.

– Билет третьего класса, – крикнул он. На это денег ещё хватало.

Он поднялся по лестнице на перрон и только тут заметил, что он без шляпы.

Сел на скамейку и стал ждать. Потом увидел, как пронесли носилки, позади них шел доктор Петерсен. Он не двинулся с места. У него было чувство, точно он тут совсем не при чем, он видел, как подъехал поезд, заметил, как врач вошёл в купе первого класса и как носильщики осторожно внесли свою ношу. Он сел в последний вагон.

По губам его пробежала странная улыбка. «Правильно, правильно… – подумал он. – В третьем классе – как раз для слуги, для – сутенера».

Но тотчас же забыл обо всем, забился в угол и стал смотреть пристально в пол. Глухое чувство не оставляло его. Он слышал, как выкрикивают названия станций; временами казалось, будто они следуют непрерывно одна за другой, точно мчатся, как искры по проволоке. А потом снова вечность стала отделять один город от другого…

В Кёльне ему пришлось пересесть и ждать поезда, который шел вверх по Рейну. Но он не заметил никакой перемены, не почувствовал, сидит он на скамейке перрона или в вагоне.

Потом он очутился вдруг в Кобленце, вышел из вагона и пошел снова по улице. Наступила ночь; он вдруг вспомнил, что ему ведь нужно в крепость. Он перешел через мост, взобрался в темноте на скалу по узкой тропинке.

Неожиданно очутился он наверху – на казарменном дворе, в своей камере, на постели. Кто-то шел по коридору. Вошёл к нему в камеру со свечой в руке. Это был морской врач, доктор Клаверьян.

– Вот как! – послышалось на пороге. – Значит, фельдфебель был всё-таки прав! Ты вернулся! Ну, так пойдем же скорее – ротмистр держит банк.

Фрэнк Браун не шевелился, он почти не слышал слов товарища. Тот взял его за плечо и встряхнул.

– Ты уже спишь? Соня! Не глупи, пойдем!

Фрэнк Браун вскочил точно ужаленный. Схватил стул, поднял его, подошел ближе.