Записки блокадницы

Говорили, что в тех местах был особый микроклимат. А леса отличались уникальными растениями. В них росли в большом количестве ночные фиалки, обладающие очень сильным и приятным запахом. Как и от черемухи, от большого букета ночных фиалок, поставленного в комнате, можно было «угореть». Мне посчастливилось найти орхидею «Венерин сапожок» желто-фиолетовой расцветки. Говорили, что этот цветок рос только там и нигде больше в Ленинградской области не встречался. В елизаветинских лесах я впервые увидела насекомоядную росянку.

* * *

1935–1936 годы, Мариенбург.

В Мариенбург мы попали следующим образом: Мартемьяныч вводил в строй завод Рошаля, не знаю, что он должен был выпускать, поэтому там находилась и тетя Аня, к которой мы приехали. Она жила вместе с хозяевами – Тарасовыми, хозяйку звали Наталья Даниловна. У них было двое детей много старше меня, Вася и Валя. Дом находился на берегу речушки, уходящей к заводу и летом пересыхавшей. На другом ее берегу располагался гатчинский аэродром. С соседскими ребятами я лазила на аэродром под проволоку, чтобы посмотреть поближе взлет самолетов. В доме стояла какая-то старинная допотопная мебель, а их умывальник я воспринимала как Мойдодыра.

Тот год запомнился двумя событиями. Хозяйская дочка Валя ухитрилась проглотить чайную ложку. И Кока на заводской машине в сопровождении Натальи Даниловны возил ее в ленинградскую больницу. Говорили, что врачи извлекли ложку с помощью магнита, но как – не представляю. И сейчас, когда давлюсь таблетками, поражаюсь проглоченной чайной ложке. Другой случай уже был со мной. Я шла по улице мимо стада гусей, миновала их, а гусак догнал меня и выщипнул сзади кусок из моей лодыжки. Так метка-шрам осталась у меня на всю жизнь. После этого мимо гусей я ходила с хворостиной.

Говорили, что наш хозяин во время войны при немцах стал старостой. Странно, ведь после войны его не трогали как предателя. И, кроме того, Вася воевал офицером в Красной армии, и Валя также была на фронте во время войны.

На следующий год мы сняли дом на Центральной улице у Дюковых, Анатолия и Любы. Одну комнату заняли мы, а вторую – крестная. Хозяева ушли жить в пристройку со стороны двора, а кухня была общей. Дом стоял на перекрестке, и к нему со стороны площади примыкал дом родного брата Анатолия – Николая, жена которого Полина была двоюродной сестрой Любы. Остальные углы площади занимали пекарня, продуктовый магазин и сельпо, где торговали хозтоварами.

Возле дома Николая постоянно стояла тележка с мороженым. Продавщица имела приспособу, в которую закладывался вафельный кружок с выдавленным на нем именем. На вафлю наносилось мороженое, закрываемое сверху вторым вафельным кружком, готовый брикетик выталкивался из приспособы. Маленький брикетик стоил 20 копеек, а большой – 40.

У «наших» Дюковых было двое сыновей – мой ровесник Валька и старший Анатолий. Мы с Валькой несколько раз приносили из лесу ежей. Но те обдирали обои, и тетя Люба заставила унести их обратно. У Николая же были две девочки – старшая Гуля и моя ровесница Вера, с которой мы стали подругами. Вера обычно ходила со мной на вокзал встречать моих родителей, приезжавших к нам на выходные.

Однажды, придя на вокзал, мы увидели на крыльце цыганенка Петьку. Он просунул голову между прутьями, а вытащить ее не получалось. Мы попытались раздвинуть стойки перил, чтобы освободить его голову, но куда там! Тогда побежали в дом напротив и попросили ножовку. Мужик, давший нам ее, вышел следом, чтобы посмотреть, что же мы собрались пилить. Увидел Петьку и сказал:

– Ага, цыганенок попался в капкан.

В благодарность за то, что мы его освободили, Петька сводил нас под платформу, где можно было найти деньги. Пассажиры второпях роняли монеты, которые проваливались вниз через щели платформы. Наиболее урожайным было место под кассой. Раз нашли даже бумажный рубль, непонятно только, как он ухитрился провалиться. Почти все найденное мы отдавали Петьке, оставляя себе на мороженое, с которым у нас в то лето проблем не возникало. И не имелось нужды выпрашивать у взрослых. Петька был приблизительно нашего возраста, но маленький и худенький, с рукой, поврежденной дверью электрички.

В Большой Гатчинский дворец мы с Верой ходили пешком. Во дворце находились детский сад и ясли, где работала мать Верки. Длинные дворцовые коридоры, в которых гулко отдавались шаги, навевали какое-то тревожное чувство.

Вдоль железной дороги со стороны Гатчины тянулась засаженная молодыми деревьями аллейка, упиравшаяся в здание вокзала. В то лето выпал удивительно крупный град, жестоко обрубивший все сучья у деревьев на этой аллейке. Остались лишь сиротливо стоявшие стволы.

За грибами ходили в смешанный лес, местные называли его «Ремиз», перед которым была поставлена изгородь. Нас больше интересовали губчатые грибы, а дядя Толя носил оттуда корзины белых груздей, он брал только их. Тетя Люба солила их в деревянном бочонке.

Дядя Толя ходил рыбачить на речку за железной дорогой. Нас с Верой он брать с собой не любил, поскольку мы лезли купаться и распугивали ему рыбу. Мы давали ему обещание, что в воду не полезем. Но купальник я надевала всегда. А раз есть купальник и речка, то как удержаться и не полезть в воду?!

* * *

1937 год, Зеленодольск.

В то лето Кока руководил стройкой Бумкомбината на Волге, и меня в сопровождении тети Ани отправили к нему. Точнее, стройка велась на берегу реки Волошка, короткого притока Волги. Волошка была довольно широкой, но мы с девчонками переплывали ее запросто. По ней для стройки сплавляли бревна, среди которых однажды запуталась огромная белуга. Такая огромная, что рабочие ее еле вытащили, оглушив каким-то плавучим молотом. А вот стерлядь ловили регулярно и, конечно, обеспечивали ею начальство – моего Коку, так что поели мы ее вволю. Такая вкусная рыба! На Волошке мы с ребятами развлекались тем, что прыгали с обрыва и по песку скатывались к воде.

А купаться мы обычно ходили на озеро, забывая при этом о времени. Крестный послал за мной свою овчарку Ллойда. Пес бегал по берегу и лаем вызывал меня домой, но я отмахнулась от него. Тогда Ллойд схватил мою одежду и утащил ее. Это сейчас девчонки появляются в общественном месте едва одетые, и ничего. А тогда это было неприлично. И пришлось мне со слезами на глазах идти по поселку в одном купальнике. Кока уверял, что это не он научил так пса действовать, а Ллойд проявил инициативу.

Жили мы на втором верхнем этаже, занимали комнату с балконом. Квартира была коммунальная, из трех комнат. В одной жил холостяк Николай, а в другой – молодая семья с маленьким ребенком, кухня была общая. Балкон мы делили с соседями по другому подъезду. На балконе я посадила цветочки в консервных банках, а соседский Иська, мой ровесник, сбросил их вниз. За это я его хорошенько отлупила. Он плакал и пожаловался своей матери. Марья Григорьевна упрекала меня:

– Галя, как же так?

– А что?! Мало того, что он не уважает чужой труд, мой труд, но он мог еще тяжелыми банками угодить кому-нибудь в голову.

Последний аргумент, впрочем, был левым, поскольку попасть кому-нибудь в голову надо было еще постараться. Иська пытался свалить все на Ллойда, говоря, что это пес сбросил банки, но я отрезала:

– Он не такой дурак.

Спали мы под пологом, так как комаров была туча.

Ллойд на балконе ждал хозяина с работы, положив лапы на перила. Издалека могло показаться, что это стоит человек. Когда Кока вступал на проложенные вдоль домов деревянные мостки, пес разражался радостным визгом.

Однажды мы отправились на Волгу. Купаться с нашего крутого берега было неудобно, поэтому Кока нанял лодку, и мы переправились на другой пологий берег. Пока мы купались, Ллойд направился к стаду коров и своим лаем довел их до того, что все стадо во главе с быком погналось за ним, а он, естественно, бросился удирать к своим хозяевам. Кока, увидав такое, скомандовал, чтобы все быстро садились в лодку, и, когда Ллойд также запрыгнул в нее, начал спешно выгребать на глубину. Так стадо, продолжая погоню, зашло в реку, и только глубина остановила его.

А когда мы купались с Тамарой Ухановой, моей ровесницей и подругой, то нас было не вытащить из воды. К тому же мы нацелились переплыть фарватер. И тогда Кока нарочно, чтобы испугать нас, крикнул:

– Смотрите, вон белуга!

Вид и размеры той пойманной белуги настолько впечатлили нас, что мы с Томкой как ошпаренные бросились на берег.

Когда мы во второй раз отправились на Волгу, то ловили рыбу, варили на костре уху. Но картину испортил наш сосед Николай – он чуть не утоп. Когда он начал тонуть, мы с Томкой сначала подумали, что он дурачится. Но, поняв, что дело серьезное, крикнули Коку. Тот незамедлительно бросился в воду и вытащил Николая. Он был синюшного цвета, его рвало водой, а потом еще долго трясло.

Тетя Аня ухитрилась подцепить малярию, долго лечилась хиной. Поэтому мне пришлось обеспечивать еду. Каждый день у нас было одно и то же – гоголь-моголь из желтков куриных яиц и салат со сметаной из зеленого лука и свежих огурцов, за которыми я ходила в буфет Дома для приезжих. Поначалу мне приходилось упрашивать, чтобы мне там продали огурцы, но потом, когда узнали, кто я, стали готовить требуемое заранее. Наш рацион дополняла буханка свежего белого хлеба, и, надо сказать, ели мы с удовольствием и нам такая пища не надоедала. На ужин я жарила картошку с луком, заливая ее оставшимися от гоголь-моголя белками. А также варила для Ллойда овсянку с костями. Тетя Аня с кровати давала указания.

Когда играли в прятки, я придумала трюк: войти в наш двухэтажный дом в одну дверь, пробежать по чердаку, спуститься и выйти в другую, соседнюю дверь. И вот на чердаке я неожиданно уткнулась носом во что-то мягкое и холодное. Приглядевшись в полумраке, я обнаружила какие-то висящие мешки. Это были летучие мыши. Признаться, встреча с таким природным явлением не доставила мне никакого удовольствия. Летучих мышей я увидела в первый раз в моей жизни.

Приближалось Первое сентября, надо было возвращаться и идти в школу, но тетя Аня решила остаться. Хорошо, что Марье Григорьевне надо было в Ленинград. Я отправилась с ней, ехали через Москву с ночевкой на даче в Подмосковье у каких-то ее родственников или знакомых. Дача находилась в сосновом мелколесье, где я набрала маслят.

– Зачем ты их принесла, кто их будет чистить?

– Я.

Почищенные мной маслята пошли в дело.

* * *

В 1938 году лето провели на Псковщине.

* * *

1939 год, Новый Петергоф.

Там с нами попеременно в отпуске жили мама и папа, а когда они отсутствовали, то нас с моим братишкой Алькой опекала жившая на той же даче крестная. Чтобы мне было веселее, крестная взяла с собой девочку немного младше меня, Томусю Следкову, свою соседку по городской квартире. Ее и ее брата обижала мачеха, а крестная их жалела. Томуся оказалась лунатиком и пугала всех своими ночными вылазками.

Раз у меня разболелся зуб, и хозяйка посоветовала крестной сорвать созревший мак, заварить коробочку без зерен и напоить меня этим отваром. Крестная последовала этому совету, а затем раскаялась и перепугалась, потому что с этого отвара я спала как убитая более суток. На упреки крестной хозяйка отвечала:

– Подумаешь, она просто спит, поспит и проснется.

Там на даче я в первый раз столкнулась с шаровой молнией. Во время грозы мы с кошкой увидели катящийся по дорожке светящийся шарик и наперегонки бросились схватить его. Кошка на свою беду и на мое счастье оказалась проворнее меня и первой схватила этот шар, который с треском лопнул, и кошка превратилась в обугленный комок. Как мне было жаль погибшей кошки, как я плакала над ней!

Хозяйский сын, кажется, Федька, был старше меня года на два. Когда ему на глаза попался большой зонтик, он придумал, что с ним можно прыгать, как с парашютом. Придумал он, а прыгнула с чердака я. После моего прыжка зонт восстановлению не подлежал – его вывернуло, а спицы сломались. Я же приземлилась довольно удачно, лишь слегка отбила ноги. Попало же за этот прыжок от матери только ему.

– Несправедливо, ведь прыгала она, а наказываешь меня.

– А затея твоя. Вот и получи.

Крестная была женщиной высокой, крупной, жизнерадостной, своей полноты не стеснялась. До того, как ее не убили слова одного встречного мальчишки: