Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

– Что тут? – спросил Стас, глядя снизу вверх на Буряка, занявшего самую верхнюю ступеньку лестницы.

– Вора поймали, – сумрачно ответил тот и спустился на пару ступенек вниз, уступая место Стасу.

Толпа на площади понемногу стихала, и Стас про себя выругался: как же надоело ему за последние три года разговаривать с толпой, привычно ожидавшей чего-то именно от него.

Он обвел взглядом волновавшуюся толпу и выхватил из нее странно исказившееся при виде него лицо армянской провидицы Эммы. Встретившись с ним взглядом, та заметно напряглась и посторонилась, чтобы ее закрыла чья-то гривастая голова. Это удивило Стаса, но сейчас имелись более насущные задачи, поэтому он мысленно передал привет Скарлетт О’Хара и решил, что подумает об этом после.

Он пригляделся повнимательнее к перепуганному парню, который болезненно морщился от железной хватки гиганта Игоря, хранившего на лице выражение флегматичного пренебрежения. Скорее всего, это был эктор: морталов все-таки Стас знал всех.

– Чей он? Ведь наверняка для хозяина воровал, – спросил Стас и перевел холодный взгляд на эктора. – Или для себя? Слышь, голодающий? Ты чей?

Эктор еще отчаяннее зашарил глазами по площади. Из неподвижной толпы раздался злорадный вопль:

– Это Сашки Власова эктор!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

Буряк негромко проговорил на ухо Стасу, вставшему рядом с ним:

– Раньше уже было несколько случаев, только никого за руку не ловили. А сегодня мы вернулись из лесу, я только в дом вошел, слышу – где-то поблизости орут дурниной. Оказывается, у Серафимовичей.

Серафимовичами звали пару веселых шумных дричей, которые в свое время умудрились уговорить Стаса перевезти в Долину всю их многочисленную скотину. Стас до сих пор содрогался, вспоминая, как в его любимый самолет с диким визгом и ором загружались все эти телята и свиньи с замотанными тряпьем задницами и мордами. Стас настоял на этой мере предосторожности, сильно опасаясь за чистоту своего роскошного салона: кто ж мог знать, как живность отреагирует с непривычки на перепады высоты? К счастью, все обошлось без физиологических эксцессов, но повторить тот перелет еще раз Стас не согласился бы ни за какие пирожные.

Здесь, в Долине, Серафимовичи снабжали всех, к кому благоволили, отменным молоком и творогом, поэтому мало кто рискнул бы испортить с ними отношения. Впрочем, это в любом случае было бы довольно сложно: характеры у парочки, сошедшейся на почве общей любви к животноводству, считались практически золотыми – только очень уж шумными.

Тем временем в толпе началось какое-то ожесточенное движение: упомянутого Сашку Власова пытались вытолкнуть в центр людского круга. Тот, видимо, изо всех сил сопротивлялся, поэтому, будучи все-таки вытолкнутым, выглядел весьма потрепанным – даже на фоне не слишком импозантной местной публики. Теперь он торчал на общем обозрении в основательно изодранной рубашке и наискось спустившихся штанах, сердито огрызаясь на комментарии окружающих. Его голова странным образом напоминала крест: высокий узкий лоб, длинный узкий подбородок и широко растопыренные невероятные уши.

Насколько помнил Стас, Власов даже среди итеров выделялся редкой ленью и скандальностью. Его постоянно что-то не устраивало даже на Равнине, где его жизнь была устроена в полном соответствии с его собственным разумением – что уж говорить о том, каким пышным цветом расцвела его склочность в Долине! Поэтому сейчас толпа пылала праведным негодованием – хотя, учитывая вчерашнюю беседу с Мартынычем, Стас сильно подозревал, что и сочувствующих Власову в толпе имеется предостаточно.

Стас поднял руку, и человеческое кольцо утихло. Тогда он сурово сдвинул брови и грозно спросил у несчастного эктора, угодившего под пресс народного гнева:

– В прошлые разы тоже ты воровал?

Тот яростно замотал головой, так испуганно вытаращившись на Стаса, что было вполне очевидно: он – далеко не единственный здесь, кто горазд поживиться за чужой счет. Стас вздохнул и обратился к сборищу на площади:

– Ну, обчество, что делать будем?

Все загалдели, и стало заметно, что даже в этом стоянии на площади население Долины привычно разделилось на группы. Говоруны стояли ближе к крыльцу и в общем крике почти не участвовали: видно было, что их губы шевелятся, но голосов было не слышно. Итеры скучковались в максимальном отдалении от крыльца, которое, судя по всему, в местном коллективном сознании воспринималось как некая начальственная трибуна. Они вопили громко, беспокойно скользя взглядами по лицам окружающих. Громче всех кричали дричи, ощущавшие себя потенциальными жертвами и потому особо сильно скорбевшие о нарушении священного права собственности. В общем возмущенном гаме толпы выделить какие-нибудь конкретные предложения было решительно невозможно, поэтому Стас подождал немного, морщась от нестерпимого гвалта, а потом не выдержал и рявкнул во весь голос:

– Ша, курятник! Сначала утихните, подумайте, что хотите предложить, потом руку поднимите!

Толпа обиженно умолкла и задумалась. Первым поднял руку пострадавший Серафимович и кровожадно предложил:

– Отметелить обоих. Могу взять на себя, но и от помощи не откажусь.

– Первое предложение есть, – кротко сказал Стас. – Дальше.

Следующей подняла руку Василиса с длинной пепельной косой и кротким лицом героини русских сказок. Про нее Зинин говорил, что она – из дричей бесполезных, но эстетически значимых. В ее саду росли невероятной красоты цветы самых разных земных широт в комбинации, совершенно невероятной по климатическим соображениям. Она им пела, читала стихи, поливала их только из ладоней, но никак не из лейки, и, наверное, укладывала бы их с собой в постель, если бы только это не вредило их благополучию. Стас опасался, что от нее поступит предложение погрозить Власову пальчиком, но все же вынужден был предоставить ей слово.

– По-моему, их нужно просто отвезти обратно на Равнину, – тихим кротким голосом произнесла она, преданно глядя Стасу в глаза.

– Еще предложения есть? – с трудом сдерживаясь, спросил Стас.

Группа итеров тревожно топталась, переглядывалась, но молчала. Тогда поднял руку Буряк и, не дожидаясь знака Стаса, заявил:

– А я бы вывез Власова с его людьми как можно дальше – и пусть шагают куда хотят. С голоду не сдохнут. Может, до Равнины доберутся, может, сдуру сюда дорогу найдут – без разницы. Слишком жирно будет, если их просто отвезти к их холодильникам.

Стас едва удержался, чтобы не зааплодировать, но все-таки сумел с серьезным видом кивнуть:

– Третье предложение. Дальше.

Где-то в дальних рядах поднялась рука, и густой бас произнес:

– Предлагаю повесить.

Воцарилась напряженная тишина. Многие завертели головами, пытаясь разглядеть автора столь радикального предложения, и только через пару минут кто-то не выдержал и расхохотался.

Очень интересно… Неужели действительно, услышав эту мрачную фразу, все ухитрились забыть, что Власов – парцел? Здорово было бы с этим поэкспериментировать: может, и в самом деле некоторые слова обладают таким мощным значением, что, будучи произнесенными, на время просто выключают какие-то важные процессы в мозгу? Надо попробовать…

Стас настолько увлекся обдумыванием неожиданного лингвистического подарка, что даже забыл о своей функции председателя высокого собрания. Вывел его из забытья Буряк, безжалостно ткнувший его кулаком промеж лопаток. Стас спохватился:

– Предложений больше нет? Тогда голосуем. Кто за первое предложение – переходит налево, – и он махнул рукой в нужном направлении, – кто за второе – направо, кто за третье – кучкуется в центре.

Кольцо сразу превратилось в круговорот, и потребовалось не меньше пяти минут, чтобы людские потоки распределились в соответствии с выбранным вариантом и замерли.

К великому облегчению Стаса, группы справа и слева оказались существенно меньше, чем центральная, в которой собрались все говоруны и большинство дричей.

– Решено! – злорадно крикнул Стас. – Завтра я захвачу их с собой.

Толпа снова зашумела – на этот раз весело – и начала рассасываться. Стас сбежал с крыльца и направился туда, где стояли говоруны, что-то возбужденно обсуждавшие с дричами. Туда же подошла и Алена, на протяжении всего народного вече кидавшая на Стаса неуверенно-жалобные взгляды. К его облегчению, рядом с ней не наблюдалось ее эктора – Стаса-два, как в отсутствие Алены его ехидно называли. Впрочем, и раньше Алена отнюдь не стремилась сводить в одном пространстве двух главных Стасов ее жизни – настоящего и намечтанного ею. Стас был ей благодарен за это – хотя был бы благодарен еще больше, если бы и с ней самой ему приходилось встречаться как можно реже.

Центром митинга был Зинин: похоже, назревало очередное кухонное камлание русской интеллигенции. Стас вполне мог предположить, что именно на этом камлании будет обсуждаться… Зинин наверняка будет рассматривать сегодняшнее карающее вече как спонтанное зарождение системы регулирования человеческих отношений. Василёв и Буряк, как прагматики, начнут обсуждать способы затруднить провинившемуся итеру и его экторам возвращение в Долину. Ни та, ни другая тема Стасу были решительно неинтересны. И вообще он лелеял несколько иные планы на сегодняшний вечер.

Раздосадованный, он подошел к митингующим и предложил:

– Если вы жаждете обсудить судьбы общества, пошли в дом. Иначе кто-нибудь захочет еще за что-нибудь проголосовать.

Как он и предполагал, Зинин был страшно обрадован происшедшим: в поимке вора он видел начало каких-то грандиозных социальных процессов. Сам Стас был настроен куда менее оптимистично, но предпочитал в спор не ввязываться: оппонентов у Зинина хватало и без него.

До наступления темноты Стас еще как-то сдерживал нарастающее раздражение. Потом ему стало совсем невмоготу: то и дело кто-то из присутствующих интересовался его мнением – и не потому, что его слова были особо важны, а скорее для поддержания иллюзии, что прежний штаб остается тесной компанией единомышленников. Стас напряженно ждал, пока разговор станет настолько бурным, чтобы он смог исчезнуть из кухни незамеченным.

Наконец он решил, что подходящий момент настал, и тихо выскользнул из кухни, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Памятуя о вчерашних словах Зинина насчет топота по крыше, он постарался шагать по лестнице и потом по дощатому полу смотровой площадки как можно осторожнее, хотя пятки чесались как можно быстрее донести его до перил, чтобы разглядеть в темноте у западных холмов далекое пятнышко костра.

Когда он это пятнышко разглядел, сердце у него екнуло. Оставалось так же тихо исчезнуть из дома, и он в сердцах выругал себя за то, что перед сном зачем-то выложил налобный фонарь из кармана. Теперь придется красться мимо открытой кухонной двери – сначала в спальню, а затем…

Тут он услышал осторожные шаги на лестнице и сердито обернулся.

На площадку поднялся Буряк. Он, тоже стараясь не создавать лишнего шума, подошел к перилам и встал рядом со Стасом.