– Подожди, – У остановил меня, когда мы передали дрожащую лошадь в руки озабоченного прислужника.
– Если можно, я хочу посмотреть, – он взглядом указал на мою шапочку, я еще не успел снять ее, хотя тесемки и впивались в кожу, были дела поважней.
Маленькая блестящая почка нарождающегося листка – вот и все, что осталось от Камня.
– Благодарю вас, Господин Нефрит, вы спасли жизнь…
– Ты думаешь, что видел того же, кого и я? – перебил меня У. – Ты уверен, что стреляли не в тебя? Я растерялся.
– На первый вопрос ответ да! Второй… Почему ты так думаешь?
– С того места, где была колесница Тана, стрелок мог увидеть дичь, но не мог попасть в нее!
У почтительно взял шапочку из моих рук:
– Благодарю, Господин Нефрит! Сегодня Вы спасли жизнь!
Все уже разошлись. Одни – И-цзю и Чэн, сияющие и ликующие, другие – Тан и Шэнь, молчаливые и подавленные.
– Подумай, что ты расскажешь завтра Главному учителю, – сказал мне У на прощание.
– Наконец-то, добрый мой господин! – у Хэ были готовы теплая вода и чистая одежда. – Благополучны ли Вы? – она пыталась заглянуть мне в глаза. Я низко поклонился ей.
– Благодарю тебя, добрая Хэ, благодарю светлую госпожу Ван Юнь, мою Госпожу Мать, ваши заботы спасли сегодня жизнь.
– Что скажешь, мудрая Хэ, что посоветуешь?! – обратился я к Хэ, когда рассказал обо всем, что произошло в этот странно-тревожный день. Хэ склонилась перед шапочкой.
– Благодарю тебя, священный камень. Твое сердце, благородный господин Ли, – обратилась она ко мне, – подскажет тебе правду.
Утром я предстал перед Главным учителем. Я никогда, кроме того первого дня в школе, не разговаривал с ним, не видел его вблизи.
Его комната, а привели меня в его личные покои, почти ничем не отличалась от моего скромного жилища, ну, может быть, была чуть побольше, да еще многочисленные свитки, которые горой лежали на маленьком столике в углу.
По лицу Главного учителя, как всегда бесстрастно-благожелательному, нельзя было понять, что он думает, как относится к тому, что произошло на охоте.
Почти всю ночь я не мог заснуть – думал о том, что видел, в чем участвовал. Я не мог решить, прав ли У. Не чувствовал, что я могу принять и поддержать его подозрения. Поэтому я постарался четко пересказать события, в которых участвовал, стараясь не выказать своего к ним отношения.
– Почему ты думаешь, что это был Цзоу-юй? – переспросил Главный учитель.
– Я видел то, что видел. И так описывают Цзоу-юй.
Главный учитель долго смотрел на меня своими зеркальными глазами старой птицы.
– Ты что-то еще хочешь рассказать мне, Ли? – у него был тихий усталый голос.
– Господин Главный учитель, спросите меня, я с почтением жду ваших вопросов.
Легким движением руки Главный учитель отпустил меня.
Со всеми нами, участниками охоты, Главный учитель встретился и разговаривал. Мы не знали, когда и о чем он беседовал с каждым из нас, но, когда встретились перед Праздничной трапезой – чествовали вернувшихся с добычей Чэна и И-цзю, нам достаточно было обменяться взглядами, чтобы понять, что все мы через это прошли.
Все вместе – к нам присоединились и Хао с Каном и Се – уселись мы за праздничный стол. Только господин Тан, как обычно, с заносчивым и неприступным видом выбрал себе место подальше от нас. Чэн и И-цзю, все еще не пришедшие в себя от опьянения охоты, не уставали рассказывать и рассказывать – как они подняли лань, погнали ее, как несколькими меткими стрелами Чэн добился победы, не уставали хвалить друг друга. И нам всем, собравшимся за столом, было весело и радостно слушать их, расспрашивать и восхищаться.
Так получилось, что это веселое застолье оказалось последним, в котором все мы принимали участие. Первым оставил школу господин Тан. Он исчез довольно скоро. Тихо, ни с кем не попрощавшись, он ушел из нашей жизни. Доходили слухи, что ему нашлось хорошее место в армии.
Потом один за другим У и Чэн заняли подобающие им места среди чиновников управления.
Се первый из нашей группы покинул школу. Вслед за ним в большую жизнь отправились Шэнь, И-цзю, Хао, Кан. Расставание с каждым из них было и печальным, и радостным. К радости за друга, к пожеланиям удачи и благополучия примешивалась тихая печаль, и мысли о себе, о дальнейшей жизни, занятиях все чаще и чаще заставляли с тревогой смотреть в будущее.
Быстро, очень быстро разъехались, разлетелись мои друзья. Какие-то два года – и я один из всех все еще в школе и не знаю, когда и куда я отсюда уйду.
Все чаще и чаще в моих размышлениях я вспоминал Главную жену. Мне нужна была какая-то поддержка, а она, насколько я мог припомнить, была единственным человеком, кроме Госпожи Матери и Хэ, которого хоть как-то интересовала моя судьба. С Хэ я не мог говорить о ней. Моя добрая старая нянька, хотя никогда прямо и не говорила об этом, ненавидела Главную жену. Она считала, что та виновата в моей не сложившейся судьбе, в болезни и раннем уходе ее дорогой госпожи Ван Юнь. Только в беседах с Вэнь Чаном мог я касаться этой темы.
Наставник был и остался моим лучшим другом. Более того, от года к году наша дружба и взаимопонимание крепли. Мое доверие к нему было безграничным. Наши беседы, а говорили мы обо всем на свете, расширяли мои познания, открывали передо мной новые неведомые стороны жизни, заставляли серьезнее задумываться о себе, о своем месте в мире, стремиться совершенствоваться и укреплять свои знания. Вэнь Чан никогда в наших беседах не касался интимных тем, не старался насильно вызвать меня на смущающую откровенность. Я знал, что он понимает мое душевное состояние, но он, по негласному, непроизвольно возникшему между нами соглашению, никогда первым не заговорит об определенных вещах.
Неопределенность моего положения, неизвестное будущее все больше и больше тревожили меня, омрачали мою спокойную, ровную жизнь в школе. И я решил поговорить об этом с Вэнь Чаном. Если я откладывал этот разговор, считая, что, может быть, Наставника не могут особенно интересовать реалии повседневной жизни, то, к своему радостному удивлению, обнаружил в Вэнь Чане внимательного, а главное, понимающего собеседника.
– У меня нет для тебя совета, я ничего не могу ответить. Прежде узнаем, что происходит во Дворце.
Простой четкий ответ Наставника позволил мне на какое-то время заставить себя не думать, отвлечься от снедающей меня неизвестности. Мне пришлось запастись терпением. Не так быстро, как я предполагал, как мне хотелось, но Вэнь Чан вернулся к нашему разговору.
– Ты проявил благоразумную сдержанность и достойное терпение, Ли, – сказал Вэнь Чан, когда мы расположились в его более чем скромной комнате. – Не так просто оказалось собрать все нужные сведения и сложить из них более-менее ясную и достоверную картину.
Прославленная своей красотой наложница Господина – Цзян И – очень возвысилась за последние годы. Завистливой клеветой и лестью она сумела оттеснить от Господина и Главную жену, и лучших сановников. Ее одну слушает Господин, ей одной доверяет. Все во Дворце творится по желанию всесильной Цзян И. А ее желания непредсказуемы – она капризна и непостоянна, во всем руководствуется только своими, не всегда чистыми, интересами.
– Я думал, – продолжал Вэнь Чан, – если мне вообще следует высказать свое мнение, что, возможно, хотя твои устремления и склад души пока не полностью принимают это, тебе следует остаться в школе. Ты сможешь избрать одну из специальностей и, углубив свои знания, стать учителем или, пройдя соответствующую подготовку, избрать себе должность наставника.
– Иными словами, мой мудрый Вэнь Чан, ты считаешь, что мне нет места за пределами школы и школа – это единственное место, где я могу находиться, не подвергая жизнь непосредственной опасности, где я могу проявить свои знания и умения? – наставник выдержал мой взгляд.
– Ты свободен в своем выборе, Ли. Я считал, что должен высказать свое мнение. Возможно, это поможет тебе лучше понять свое положение, уяснить, чем ты располагаешь, на что можешь рассчитывать. Любое твое решение будет принято с уважением и пониманием.
Мне, конечно, было очень важно знать, что думает, как оценивает мое положение Вэнь Чан, и я не преминул его в этом уверить.
Но что же мне делать? Как строить свою жизнь? Сколько лет я не видел Синь и сколько уже лет, как Хао покинул школу, даже ничего не слышал о ней, но мысли о ней, память о ее взгляде, ее прикосновении продолжали с не меньшей силой будоражить и горячить мою кровь, зубы стучали в ознобе непреодолимых желаний.
Воспоминания о ее легком стане, белых, возмутивших спокойствие озерной глади ногах не позволяли мне принять решение остаться в школе. Ведь все учителя и наставники давали обет безбрачия. А я знал, чувствовал, что нет, не будет мне покоя, не будет мне жизни без этой прикрывшей прозрачным веером лицо девочки.
Кто, как мог помочь мне, облегчить тяжесть не решаемых решений?! Сколько раз обращал я свой взгляд, свое сердце в бездонную голубизну неба. Среди легких летящих облаков, среди тяжелых грозовых туч искал я хотя бы намек на прекрасный облик моего Покровителя, в сплетении солнечных лучей, в лунном сиянии пытался уловить его блистающий взгляд. С горячей мольбой обращался я и к духам предков, и к Госпоже Матери. Но только в своей душе должен был найти я ответ. А душа, жадный до новых впечатлений ум, молодое, полное сил тело звали, рвались из устоявшейся, знакомой рутины в неизвестную, полную опасностей и удовольствий жизнь.
Когда я стал исподволь готовить Хэ, что мы покинем школу, моя старая нянька на удивление спокойно, а главное, практично – она сразу же стала думать о том, где и как можно остановиться на первое время, – отнеслась к моему решению. Но этим планам не дано было осуществиться.
Среди ночи Вэнь Чан пришел в наше жилище – за столько лет первый раз в столь неурочное время, без приглашения, тихо, как будто чего-то опасаясь. Должно быть, произошло что-то очень важное, иначе почему он не дождался утра, почему так горят его глаза, почему так озабочены, торопливы его движения.
– Наш Светлейший Господин, – сказал он голосом… странным, не свойственным ему голосом, – покинул нас, и вся семья ушла вместе с ним[49 - Вероятно, речь идет о дворцовом перевороте, в результате которого члены правящей семьи и прямые наследники были истреблены или покончили с собой.], – я почувствовал, как замерла, заледенела Хэ. Я все еще не понимал, к чему клонит Вэнь Чан.
– Госпожа Цзян И, – голос Наставника дрогнул, – провозгласила своего сына – Бо Фу – наследником престола и Светлейшим Господином.
Хэ вцепилась в меня ледяными пальцами.