Хрущёба № 17

– Что это ты удумал? – вскричала она, получивтаки подтверждение маминым словам, что все мужья кобели.

Тимофей Иванович тяжко переживал такое унижение от Зоеньки. Он не разговаривал с ней весь вечер. Лёг спать позднее её и всю ночь ворочался. Утром встал осунувшийся и грустный.

Зоенька посмотрела утром на мужа и раскаялась. Видимо, она неправильно его поняла. «Может быть, он хотел ей помочь и облегчить боль в пояснице? – уговаривала она себя. —Но почему его лицо было так странно искажено?»

Честно говоря, Зоенька иногда подсматривала за мужем в моменты тех, два раза в году дозволенных ему телесных радостей. Точнее, она первый раз чутьчуть приоткрыла глаза на третий год совместной жизни, пытаясь понять, так же Тимоше это противно, как и ей, или всё же приятно. В первый раз она не определилась. Сначала она подумала, что, скорее всего, ему больно так сильно, раз его лицо перекосилось, он застонал и упал рядом потный и обессиленный. Она пожалела мужа, но решила, что для того, чтобы появились дети, они должны страдать вместе. Но у них родился сначала один ребёнок, потом второй, а Тимофей Иванович всё так же продолжал страдать свои положенные два раза в год. Зоенька задумалась, а так ли это противно ему, как ей? И на десятом году брака решила подсмотреть ещё раз. Но так и не поняла.

Тимофей Иванович ушёл на работу, продолжая сердиться на Зоеньку. На проходной его встретила новенькая вахтёрша, молоденькая и хорошенькая. Принимая пропуск, она ему так улыбнулась, что плечи у Тимофея Ивановича сами собой расправились, живот втянулся, ну, насколько возможно – сантиметра на два, и настроение расцвело. В обед он подумал, что, наверное, он улыбается совсем не тем женщинам. «Старухи» – он смело произнёс про себя это слово, но не относя его к Зоеньке – не способны оценить его как мужчину. С этими мыслями он смело вышел после рабочего дня за проходную.

Тимофей Иванович шёл домой и размышлял, какие брюки ему надеть сегодня на вечернюю прогулку и подойдёт ли его малиновый в полосочку галстук к этим брюкам. Надо сказать, что брюки у Тимофея Ивановича сухие и готовые к прогулке остались одни. Летние заслуженные брюки кисли в тазике с мыльной водой, дожидаясь, когда остынет Зоенька и достирает их. Поэтому и выбирать было не из чего. Но сам процесс выбора был приятен почти так же, как его вчерашнее возбуждение от того, что Зоенька смывала следы его преступления с его же брюк. Правда реакция Зоеньки потрясла Тимофея Ивановича, и даже больше – разочаровала.

Так, размышляя о приятном и старательно обходя в своих размышлениях неприятные моменты, Тимофей Иванович дошёл почти до дома, осталось, то какихто минут десять. Он остановился у магазина и критически осмотрел себя в грязной витрине, пытаясь принять смелую и героическую позу и стараясь найти те неизмеримо прекрасные черты, которые увидела в нём новенькая вахтёрша.

Он расправил плечи, втянул живот на возможные два сантиметра и двинулся к дому, чтобы поужинать, выбрать брюки и галстук и выйти на улицу. Потому что был уже август, скоро станет холодно и женщины спрячут всё то, что сейчас было видно. Но это тоже относилось к неприятным моментам, которые в своих мыслях старательно обходил Тимофей Иванович.

Навстречу ему шла немного развязная блондинка лет около тридцати. Точнее Тимофей Иванович не мог определить. Может быть, под толстым слоем косметики скрывалась и более юная женщина. Она улыбалась своим мыслям, размышляя о приятно проведённой ночи с Вовкой, и планировала дальнейшие ночи в его объятиях вплоть до свадьбы. От этого её бёдра, вспоминая ночные телодвижения, стали раскачиваться призывно, всё более увеличивая свою амплитуду, грудь вздымалась и улыбка становилась всё шире.

Тимофей Иванович даже поперхнулся от такой немыслимой красоты, которая сама плыла ему в руки, точнее… тут даже сердце дало сбой от размышления, куда плыла этакая красота в страшно обтягивающих джинсах. Тимофей Иванович решительно шагнул навстречу своему счастью и обхватил на ходу всю эту доставшуюся ему красоту за талию.

Зоенька решила исправить всё же свою вчерашнюю резкость с Тимофеем Ивановичем, и пошла в магазин, чтобы приготовить изысканный ужин и сгладить так некстати возникшую размолвку. На следующей неделе они же были званы в гости к её подруге Сталине Ильиничне. А уж Сталина не преминет воспользоваться и указать Зоеньке на проблемы в её супружестве. А это было совсем ни к чему, потому что Зоенька в прошлый приход подруги к ним в гости указала подруге на то же самое.

Зоенька планировала, как она сейчас зажарит к приходу Тимофея Ивановича курицу и даже, наверное, сама нальёт ему небольшую стопочку, чтобы совсем загладить трещину в отношениях, как увидела своего мужа впереди себя, спешащего к дому. Она совсем раскаялась в своём вчерашнем поведении, представляя, какие муки совести испытывает её Тимоша, что ускорила шаг, но сумки с продуктами были очень тяжёлые.

И зачем только она набрала столько огурцов для посолки? И варикозные ноги ломило от напряжения. Уже совсем было она решила окликнуть Тимофея Ивановича, обрадовать неожиданной встречей, а заодно перегрузить на него сумки с продуктами, как увидела то, что совершенно сбило её с толку и остановило крик прямо гдето на выходе. Зоенька закашлялась и впервые в жизни встала в нерешительности.

Она увидела, как Тимофей Иванович засмотрелся на проходящую мимо размалёванную потаскуху, простотаки свернул шею, пуская слюни, смотрел на её кровавокрасные губы, на груди, бесстыдно вываливающиеся из безобразно глубокого разреза блузки, и обтянутую задницу. Потом немного замешкался и с блаженной улыбкой схватил её поперёк туловища.

Потаскуха истошно заорала от неожиданности и стала бить Тимофея Ивановича маленькой сумочкой по лысине. Она истошно визжала:

– Извращенец! – и выдиралась из объятий Тимофея Ивановича.

Уж в чёмчём, но в этом Зоенька с этой потаскухой была солидарна. Она бросила сумки с продуктами, подбежала на подгибающихся ногах к мужу и стала бить его по лысине дерматиновой сумкой, визжа:

– Извращенец!

Потаскуха наконец вырвалась из объятий ошалевшего Тимофея Ивановича, обняла оторопевшую Зоеньку, припав к её обширной груди, и проникновенно сказала:

– Спасибо, женщина! Вы меня спасли от извращенца! Мы, женщины, должны помогать друг другу!

Зоенька обиделась на потаскуху за извращенца и стукнула её дерматиновой сумкой по голове. У сумки оторвалась одна ручка, видимо она не была предназначена для таких активных боевых действий, и она только смазанно прошлась по щеке потаскухи. Размазала её потаскушную кровавокрасную помаду и аспидночёрную тушь. Но для морального удовлетворения Зоеньки и этого было достаточно.

Потаскуха завизжала пронзительно и обиженно:

– Извращенцы! – и, уворачиваясь от дерматиновой боевой сумки, постыдно бежала.

Зоенька зло сжала зубы, всучила пыльные пакеты с продуктами избитому двумя сумочками Тимофею Ивановичу и ткнула его в спину кулаком, коротко скомандовав:

– Домой!

Дома она мстительно исполосовала светлые, прокисшие в тазике с мыльным раствором брюки, о чём пожалела сразу же. Денег купить новые не было. Готовить изысканный ужин она тоже не стала из мстительных побуждений, и оставила избитого Тимофея Ивановича голодным.

Утром Тимофей Иванович не смог встать с постели. На нервной почве от всех перенесённых им унижений и потрясений он заболел. Поднялась температура, глаза покраснели и слезились. И вид он имел довольно жалкий. Зоенька вызвала врача, но ходила с поджатыми губами. Тимофей Иванович смиренно сносил всё это. Проболел две недели. В гости они не пошли по уважительной причине.

Через две недели Зоенька, посмотрев женскую передачу о семейных отношениях, в которой рассказывалось, что в крахе семейной лодки обязательно повинны обе стороны, приняла решение. Решение это ей далось нелегко. Но она ощущала себя мученицей и праведницей, и это както скрашивало весь ужас предстоящего.

Она разрешила ещё один раз официальных телесных радостей для Тимофея Ивановича. Он воспользовался с благодарностью и радостью. Подглядывать, продолжая чувствовать себя праведной мученицей, Зоенька не стала.

А через год Тимофей Иванович както забыл воспользоваться своим выстраданным третьим официальным разом. А ещё через год и вовсе отказался от всех телесных радостей, кроме вкусных ужинов Зоеньки.

Диктатура Сталины Ильиничны

Сталина Ильинична внезапно увлеклась садоводством. Ну как – внезапно? Когда она выгуливалась по двору со своей собачкой, она внимательно смотрела, как соседка Татьяна Владимировна вгрызается маленькой лопаткой в каменную городскую землю. Смотрела она неодобрительно, так как, по мнению Сталины Ильиничны, все эти цветочки только отравляют людям жизнь. Место занимают, и вообще. А все почемуто радовались, что Татьяна Владимировна облагораживает двор их хрущёвки. Даже стали делиться со своих мичуринских цветами, привозя их в драных грязных пакетах. И советы давать всякие, как без этого? Все местные женщины ласково улыбались Татьяне Владимировне и стали очень положительно о ней отзываться в разговорах.

Но Сталина Ильинична както не участвовала в общем процессе, потому что не понимала ничего в садоводстве, и её это тревожило. Ей хотелось принимать цветы, распоряжаться и раздавать советы. Но всё, буквально всё шло мимо.

Но ей «повезло». Зимой умер муж и пришлось усыпить собаку. Оба заболели и покинули Сталину Ильиничну. Времени освободилось много. Внуков не было, дочь Лена была не замужем и учила других детей. А своих не случилось завести. И она всем говорила, что дети – это зло жизни. Так ей надоели её двоечники. Да и было уже поздно, вышла из возраста, когда приличные женщины рожают неприлично, без мужа.

В гости подруга Зоенька тоже перестала приглашать, и сама стала заходить редко, справедливо полагая, что незамужняя подруга – угроза домашнему очагу. Но Сталине об этом, конечно, не говорила, чтобы не обижать, а отговаривалась всякими жизненными сложностями. Впрочем, Сталина Ильинична и сама об этом догадывалась – она бы поступила точно так же со своей подругой, случись той остаться без мужа. А ведь вполне могло такое случиться! В прошлом году чуть было не дошло дело до развода у подруги Зоеньки с её Тимофеем Ивановичем. Рассказывали соседки, как она его охаживала дерматиновой сумочкой по лысой голове. Как жалела Сталина Ильинична, что не застала этого эпохального события.

Весной Сталина Ильинична присмотрелась к Татьяне Владимировне, к её клумбам, и решительно купила лопату. Вышла во двор и, немного волнуясь спросила:

– Таня, ты ведь не против, если я тоже буду тебе помогать?

Татьяна Владимировна оказалась покладистой женщиной, чего от неё никак не ожидала Сталина Ильинична, ибо недолюбливала её. Но так сильно хотелось распоряжаться во дворе, что пришлось с этим смириться.

Поначалу садоводство не давалось Сталине Ильиничне. Не нравилось ей копаться в земле: руки грязные, спина ноет, и всё, что она садила, не желало расти. Она расстраивалась, и сердилась на Татьяну Владимировну. У неё почемуто всё росло.

Татьяна Владимировна терпеливо обучала свою соседку. И по вечерам, когда уставшая Сталина Ильинична уходила домой, часто пересаживала растения, потому что соседка хоть и очень старалась, но, беседуя с жителями, высаживала цветы кверху корнем и не замечала этого.

Но иногда Татьяна Владимировна сердилась, даже очень жалела, что приняла помощь Сталины Ильиничны. Особенно в те моменты, когда она пользовалась тем, что Татьяна Владимировна была на работе. Сталина Ильинична получала в полное распоряжение все клумбы: полола, садила и пересаживала всё на своё усмотрение. Очень расстраивало Татьяну Владимировну, что хорошие растения при этом оказывались выкинутыми на помойку, а сорняки оставались на клумбе под видом благородных растений. Она сердилась, но про себя. Ворчала, собиралась с духом выгнать Сталину Ильиничну или хотя бы предложить ей сделать свои клумбы и заниматься садоводством отдельно – что вырастет, то и вырастет, и не будет Татьяна Владимировна нервничать, что погибла вся её любовно выращенная на подоконнике рассада редких цветов. Дворто большой, всем места хватит. А потом, спохватившись, что недостойно себя ведёт, Татьяна Владимировна просила про себя прощения у Сталины Ильиничны и с ещё большим терпением и участием объясняла ей основы цветоводства в городских условиях.

Сталина Ильинична не знала и даже не подозревала о таких сложных психологических переживаниях своей соседки, старалась нести людям красоту, прививая им свой вкус в садоводстве. По её мнению, клумба Татьяны Владимировны отличалась несобранностью, была не ухожена и просто запущена. Поэтому она с большим энтузиазмом приводила её в порядок, особенно когда не было соседки.

По мнению Сталины Ильиничны, все цветы должны были расти строго по линейке, по цвету и по росту. А ещё они должны стоять прямо и не разваливаться как им вздумается. Поэтому к каждому цветку она приставляла мощный кол и привязывала тугонатуго резинкой. Резинки белой, в пять полосочек, у Сталины Ильиничны водилось много, ещё с того момента, когда она работала экономистом на швейной фабрике. Резинки со временем от долгого лежания без употребления пожелтели, рассохлись и перестали быть эластичными, но Сталина Ильинична их не выбрасывала, вот они и пригодились.

Что ещё раздражало Сталину Ильиничну в садоводстве, так это дурацкая привычка Татьяны Владимировны делиться. Цветами, отводками и прочей зеленью, и главное – без спросу Сталины Ильиничны. Выйдет утром Сталина Ильинична с лопаткой, решив пересадить очередной кустик цветов на своё усмотрение, а его нет. Точнее есть, но половина. Татьяна Владимировна поделилась им с другой соседкой. Сталина Ильинична стала сердиться, что Татьяна Владимировна раскомандовалась на её клумбе.

И подумав немного, Сталина Ильинична, решила, что хватит и пора выгнать Татьяну Владимировну. Конечно, было бы чудесно, если бы можно было выгнать её совсем со двора, но это было сложно, так как дом кооперативный и квартира в этом доме принадлежала Татьяне Владимировне на законных основаниях. Но сделать так, чтобы она появлялась во дворе как можно реже, было вполне под силу Сталине Ильиничне.

И Сталина Ильинична взялась за народные массы.

До этого она просто беседовала с гуляющими соседями. Давала советы, корила за плохое поведение, поучала, как правильно жить, и сплетничала. Ну как сплетничала, она не считала свои рассказы о жизни соседей сплетнями. Она делилась с воспитательной целью.

А сейчас, пока Татьяна Владимировна была на работе, Сталина Ильинична выходила во двор, вооружившись лопаткой, и целенаправленно создавала коллективное мнение.

– Вы знаете, – она обеспокоено смотрела на двух соседок, Нину Ивановну и Светлану Михайловну, – кажется мне, что Татьяна Владимировна злоупотребляет.

До этого момента Татьяна Владимировна не была замечена в злоупотреблении хоть чёмто, но Нина Ивановна и Светлана Михайловна очень трепетно относились к злоупотреблениям, так как мужья у них как раз злоупотребляли. Они стали присматриваться внимательно к Татьяне Владимировне и таки обнаружили все признаки злоупотреблений. О чём и стали своевременно докладывать Сталине Ильиничне.