Кинжал в постели

Дамочка хоть и выглядела уравновешенной, кажется, имела в арсенале личностных качеств кое-что взрывное и опасное.

– У вас же один раз это получилось. – Алика прошлась по кухне, подошла к кофейной машине, потюкала ноготком по ней. – Еще кофе?

Боголюбов нервно дернул плечами. Ему все равно! Станет она варить кофе, нет – без разницы. Она не выпустит его из своих цепких коготков, она вцепилась намертво. Она станет рвать ему душу, контролировать, мотать нервы. И какая разница, пьет он при этом кофе или нет? Вот ведь, вырвался на свободу из одних застенков, тут же попал в другие.

– Мне надо подумать, – проворчал он, отворачиваясь, и уточнил: – Это я не про кофе.

– Я поняла, но… – Он услышал, как шуршит ее одежда, она снова подошла к нему вплотную. – Но у вас нет выбора. Либо вы помогаете мне, либо возвращаетесь туда, откуда сегодня вышли. Это устроить еще проще.

Боголюбов досадливо крякнул, подавив ругательство, и вышел на улицу. Солнечные лучи, запутавшиеся в ветках деревьев, кроили ее сад на фрагменты. И ему неожиданно захотелось прыгнуть в самую густую, самую темную чащу у дальнего забора. Зарыться с головой в зеленые пыльные листья, закрыть глаза, забыть все хоть на какое-то время. Чтобы в голове, в душе, в сердце не было ни боли, ни сострадания, ни жалости, ни злости. Ничего! Только пустота! Так, наверное, будет легче, да?

– Вам не удастся спрятаться, Сережа.

Ее голос, глухой и безжизненный, заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Алика стояла в паре метров от него, привалившись спиной к стволу яблони. Смотрела жестко и надменно.

– Я не собирался убегать, – огрызнулся он и снова глянул на дальние жасминовые кусты, утопающие в тени. Благодать, наверное, там.

– Я не об этом. – Алика удивленно подвигала бровями. – Я о том, что вы не спрячетесь от своей боли нигде. Она будет грызть вас долго, может быть, всю жизнь. Боль и сомнения.

– Что?! – Боголюбов так резко повернулся к ней, что хрустнуло в шее. – Что вы сказали?!

– Вас ведь грызут сомнения, не так ли? – И она снова пошла на него, решительная, безжалостная, с холодным блеском в глазах.

– Сомнения? Какие сомнения? – Он устал от нее пятиться, поэтому остался на месте, даже когда почувствовал на своем лице ее дыхание. – Какие сомнения вы имеете в виду?

– Вас ведь посещали мысли… – Ее губы расползлись в отвратительной ухмылке. – А того ли человека вы убили?..

Глава 2

– Михаил Федорович, у меня к вам срочное дело, – раздалось в трубке телефона внутренней связи. – Я зайду!

Тут же накатило глухое раздражение. Не от голоса жены, нет, хотя он давно терпел его с большим трудом. От ее напористости, безапелляционности, наглости, можно даже и так сказать.

У нее срочное дело! И она зайдет! А у него дел нет срочных, что ли? Могла бы спросить для приличия, может, он в кабинете не один. Может…

Он тут же представил перекошенную физиономию супруги, ее широко распахнутый рот, застань она его с молодой бухгалтершей, принятой два месяца назад. Бухгалтерша была прехорошенькой, он бы ее точно…

Дверь отлетела в сторону, едва не задев стеклянный шкаф у стены.

Супруга Жанна! Кто же еще мог себе позволить так врываться в его кабинет? Он, мать его, сам к себе так не входил никогда. Потому что, мать его, ценил все, что нажито непосильным трудом! Потому что кровью, потом и долгими бессонными ночами ему все досталось! А эта курва толстожопая его дверями колошматит о его шкафы!

– Полегче, Жанна, – скрипнул Миша зубами, уставился на нее исподлобья. – И прежде чем врываться в мой кабинет, спросила бы, один я или нет?

– У твоей профурсетки спросила. Она сказала, что один, – беспечно махнула рукой жена, с грохотом выдвинула тяжелый офисный стул, приземлила с оханьем на него свою толстую задницу. – Уволю я ее, Мишаня. Точно уволю!

– Кого на этот раз? – Он подпер кулаком щеку, с такой силой впечатав локоть в стол, что сделалось невыносимо больно и локтю, и щеке. Но это хоть как-то отвлекло от неприязненного чувства, сковавшего грудь.

– Секретутку твою! – полыхнула на него огненным взором Жанна. – Кого же еще?!

– С чего это? Она с работой хорошо справляется и…

– Она с ширинкой твоей хорошо справляется, – перебила его Жанна, хлопнув со звоном ладонью о стол. – И с тем, что под ней!

– Прекрати. – Он болезненно поморщился.

Ревность жены его изводила, она портила ему кровь, доводя ее до кисельного состояния. Он и сам себе уже казался человеком-студнем, которым помыкает толстая некрасивая супруга.

– Прекращу когда-нибудь. Вот как избавишься от меня, так и прекращу! – закончила она плаксиво. – Ты ведь мечтаешь, я знаю!

– Жанна-а-а… – протянул Миша с тоской в глазах, эту песню он слушал последние несколько лет. – Давай не будем, а!

– Я знаю! Знаю, о чем ты мечтаешь! – оседлала она любимого конька, теперь ее останавливать смысла не было, пока не отчитает положенное количество строк, не заткнется. – Мечтаешь о молодой, красивой, нарядной. Я-то, что ни надену, все одно, как куль! И детей у нас нет. И ты хотел бы, а я… Мишка, но ведь я люблю тебя, ты же знаешь. Очень люблю! А этим молодым, им только деньги давай. Молодую бухгалтершу видел? Видел, видел! Так вот про нее знаешь что говорят? Про нее говорят, что она уже троих разорила! Представляешь, троих!!!

Три толстых пальца жены встали частоколом перед его носом.

– И я не хочу, чтобы ты был четвертым! Не хочу. К тому же… – Тут ее голос избавился от плаксивых интонаций, обрел силу и… – К тому же бизнес у нас с тобой общий, и я не позволю, чтобы какая-то дрянь претендовала на наши деньги. Они ведь у нас с тобой поровну, Миша!

Закончила, как обычно, торжественно. И Михаилу тут же захотелось ее схватить за толстую шею и ударить что есть силы мордой о стол. Приплюснуть о стол ее толстой, некрасивой мордой с жирным подбородком, вечно сальным носом, вялыми губами и бесцветными глазенками. И прошептать ей на ухо: «Заткнись, тварь! Заткнись и слушай…»

И наговорить ей такого! Такого, о чем давно мечталось, так рвалось с языка, что порой даже снилось!

Но нельзя, блин! Нельзя, потому что она права – эта гадина, бизнес у них общий. Не мог он тогда, восемь лет назад, поступить по-другому. Они квартиру ее матери и дом продали, чтобы раскрутиться. И Жанка поставила обязательное условие: раз деньги мамины, бизнес оформляем пополам. Он и оформил. Правда, там не только их деньги были. Еще и Боголюбов Серега вложился, но вложился не так, чтобы уж очень. Кажется, треть всего. Да и когда это было! Сел он! На долгие годы сел за страшное преступление. И выйдет ли теперь оттуда живым или нет, неизвестно.

– Я не позволю, чтобы какая-то дрянь претендовала на наши деньги, Мишаня! – зазвеневшим теперь уже голосом повторила Жанна.

– Может, хватит, малыш? – произнес он примирительно и потянулся к ее толстой ладони, возлежащей на столе, как сдобная булка. – Сколько же можно, а?

И снова, прямо даже помимо его воли, представилась ее расплюснутая о стол слюнявая физиономия.

– Что хватит?! Что хватит?!

– Никто не станет претендовать на наши деньги, потому что претендовать некому, малыш, – осторожно соврал Миша. – У меня никого нет.

– О как! – фыркнула она недоверчиво. – Нет у него никого! А как же секретутка предыдущая? Я, что ли, не тебя на ней застала?

– Это когда было-то? – Он опустил глаза.

Вспоминать ужас полугодовой давности не хотелось. Жанка тогда раньше времени вернулась из служебной поездки и застала его с Валечкой прямо на его служебном диванчике в этом самом кабинете. Валечка лишилась нижнего резца, клока волос, а у него под глазом полтора месяца сходила гематома.

Ужас!!!

– Ладно, хрен с ними, с твоими шалавами. Я им цента не отдам и тебе не позволю. Я о другой твари, которая может претендовать на наши деньги. – Ее бесцветные глаза сузились, и на Михаила глянула прямо-таки змея.

– О какой? – Он обязан был спросить и спросил.

– Боголюбов!

– Чего?! – Миша облегченно рассмеялся. – Серега, что ли? Так он ведь сидит! Ты чего? И много тех его денег? Чё он там вложил-то?