Не доставайся никому!

В средней школе она повторила попытку, когда он взял все подряд призы в летнем оздоровительном лагере, побросал жестяные кубки и грамоты к ее ногам и умчался с вожатой наперегонки купаться. Ох, Алиса и ревела тогда. Еле-еле дождалась их возвращения, а вернулись они почти под утро – мокрые, взъерошенные, с припухшими губами.

– Что у тебя со ртом?! – ахнула Алиса, сидевшая допоздна на перилах их корпуса. – Вы что?.. Целовались?!

– Дура глупая, – ворчливо отозвался тогда Сашка и попытался обойти ее стороной. – Спать иди!

– Вы целовались, Саш? Я же вижу! Где вы были так долго?! Как же ты… Я же люблю тебя, скотина!

Было ей тогда то ли четырнадцать, то ли тринадцать лет, точно она не помнит. Но в груди болело совсем по-взрослому, и комок в горле вырос такой, что Алиса дышать не могла.

– Я же люблю тебя, Саш, а ты с ней…

– Я сказал, спать иди! – вдруг заорал он не своим голосом, тряхнул головой, с мокрых волос ей в лицо полетели брызги. – И забудь про любовь свою, дура!

Но она долго не могла забыть страшно болезненного чувства, называемого любовью. Мучилась почти все оставшиеся летние каникулы. А с наступившим новым учебным годом вдруг все прошло. К тому же к ним в класс пришел новенький. Да такой пригоженький. И о Сашке Алиса почти забыла. Вспоминала, лишь когда в школьном коридоре сталкивалась с ним на переменах, учились они в параллельных классах. Он тоже на нее почти не смотрел, откровенно заигрывая со старшеклассницами. На Алису лишь косился с небрежной снисходительностью. Гулять вместе они перестали.

Через год Алиса успокоилась окончательно, а еще через год Сашка пришел к ней на день рождения пятнадцатого июля с букетом ромашек и васильков, всучил их Алисе, дождался, пока бабушка уйдет ставить цветы в вазу и…

– Я не могу так больше, Алиска, – пробубнил он, глядя в пол.

– Чего не можешь? – отвечала она рассеянно, потому что ждала в гости того самого пригожего одноклассника.

– Без тебя не могу! – свистящим шепотом оповестил Сашка, схватил вдруг одной рукой ее за талию, второй за затылок, прижал к себе и полез к ней сухими горячими губами. – Люблю я тебя! Понимаешь, сильно люблю! Никто мне больше не нужен!

Алиса, как и водится порядочной девушке, получившей хорошее, пускай и старомодное воспитание, оттолкнула его, влепила ему пощечину и выставила вон.

Было им тогда почти по шестнадцать…

– Саш, не начинай снова, – попросила Алиса, не желая вспоминать, что происходило между ними после того, как она ударила его и выставила за дверь. – Все давно переговорено. Сколько можно?! Ты мне лучше скажи: что с тем человеком, который меня нашел и в больницу привез? Его наградили?

– Привезла тебя «Скорая», допустим, – нехотя сказал Сашка.

– Но вызвал-то он ее?

– Вызвал он.

– Ну!

– Что ну?

– И где он сейчас? Что это за человек? Я отчетливо помню, как он шел, слышала шаги. Помню, как он остановился возле меня, видела его ботинки и брюки. И что было дальше?

– Ох-ох-ох, Алиска, – пропыхтел Сашка, встал со стула, добрался до своей казенной папки и раскрыл ее. – Беда с тобой, да и только. Причем не мне одному беда.

– А кому еще? – переполошилась она.

– Спасителю твоему, кому же еще, – Саша тряхнул извлеченной из папки бумажкой. – Аристов Петр Иванович, пятидесятого года рождения.

– Надо же! – перебила его Алиса. – Петр Иванович, а я Алиса Петровна. Бывают же совпадения.

– Упаси тебя господь от таких совпадений, – фыркнул с возмущением Сашка. – Петр Иванович всю свою сознательную жизнь провел по тюрьмам и ссылкам. И в тот день, когда тебя нашел, только три дня как освободился. Думаю, что в подъезд он зашел лишь затем, чтобы вновь совершить нарушение закона. С преступным замыслом он туда зашел, думаю я.

– А тут я, – эхом отозвалась Алиса, задумавшись.

– А тут ты! – подхватил он. – Получилось, что он и тебе жизнь спас, и себя от срока уберег… возможно.

– А сейчас-то он где? – Алиса, снова забыв про боль под левой лопаткой, вылезла из-под одеяла.

– Сейчас он сидит.

– Где сидит?! – вытаращилась она, не поняв

– В следственном изоляторе сидит.

– Да за что же?! Он ведь мне жизнь спас! Вы что, с ума сошли совсем, да?! Кто его туда? Ты?!

– Ну… не без моей помощи, Алиска, – честно признался Сашка, он редко врал ей, почти никогда. – Я, когда буйствовал, чуть башку ему не снес. Думал, это он тебя… Потом уже опомнился, понял, что не он. Но он ведь запросто мог быть сообщником?

– Не мог, – Алиса надула губы, глянула на него с укоризной. – Какой ты!.. Не мог он быть сообщником.

– Почему?

– Потому что покушение на меня готовилось, Саш. Думаю, тщательно готовилось. Кто-то вошел в подъезд беспрепятственно.

– Аристов, кстати, тоже не заморачивался этим, – язвительно перебил ее друг детства.

– Отстань, – отмахнулась она от него. – Вот этот кто-то вошел, позвонил в мою дверь, стоял, дождался, пока я пойду к лестнице…

– А зачем ты туда пошла?

– Думала, что замешкалась с замком, и тот, кто пришел, меня не дождался и вернулся к лифту.

– Дальше!

– Так вот, он шел за мной, я помню его дыхание на своей шее.

– Чего же ты не оглянулась? Не позвала на помощь? Чего не заорала?! – взвился Сашка, оперся спиной о стену, наклонился вперед, посмотрел на нее все с той же затаенной болью. – Я же чуть… Я без тебя… Сама знаешь, девочка! Почему так неграмотно? Почему необдуманно? Открыла, вышла из дверей, пошла к лестнице… Господи! Чувствовала, что сзади кто-то есть, и даже не оглянулась. Почему?!

– Страшно было, Саш. Меня вдруг накрыл такой страх, что… Что когда в меня нож воткнули, я даже облегчение мгновенное почувствовала.

– Дура! – рявкнул он, и губы его побелели. – Ох, и дура ты, Алиска! Надо было мне сказать! Ясно же, что тебя пасли! Дома в будний день ты не всегда сидела. Кто мог знать, откуда? В подъезд не так просто войти. Тут либо за кем-то вошли, либо через соседний проникли, там не домофон, а кодовый замок, код известен даже дворовым кошкам… Тебя пасли…

– А я что говорила! Я говорила тебе и следователю, писала заявление в прокуратуру.

– Жалобу?

– Да. О том, что мне отказано в возбуждении уголовного дела по факту гибели Александры Ершиной.

– И чего ты добилась? Возбудили?