Возвращаться – плохая примета

Ему не следовало это говорить. Он делал Сашке больно, а себя выставлял беспринципным скотом. Но сказал же, чего теперь. Странно, но Сашка не повелся. Более того, вдруг улыбнулся, ткнул его пальцем в грудину и, прежде чем зайти за калитку, произнес:

– А ведь ты ревнуешь, совок!

Ваня не терпел, когда его так называли. Все из-за идиотской ностальгии по давним советским временам, в которых ему с родителями жилось до невозможности комфортно. И не ревнует он вовсе. А злость оттого его гложет, что пришлось тащиться непонятно куда, толком не позавтракав. И в дом-то, в дом он так ведь и не попал.

Калитку Перцев перед его носом захлопнул громко и с удовольствием. Протяжно зевнул из-за забора и пошел в дом, напевая что-то противное и нескладное. Чертыхнувшись, Иван повернулся, чтобы идти к машине, и почти тут же увидал Арину. Она бежала откуда-то с края деревни по узкой извилистой тропинке. Бежала красиво, профессионально. Иван невольно залюбовался ее стройной фигуркой, длинными ногами. Костюм был новеньким, бирюзового цвета, бирюзовая повязка на голове поддерживала волосы. Надо же, она отрастила волосы. С ним когда жила, всегда носила короткую стрижку. И часто, выпрыгивая из койки по вызову, просто чесала их пятерней.

Научилась за собой следить? Может, даже и кремом для лица научилась пользоваться? Иван скептически поджал губы. Раньше-то ей всегда было недосуг. Раньше она всегда утверждала, что кожа у нее от природы упругая и молодая. Пусть так, но средства ухода никто не отменял, верно?

Можно было бы прямо теперь, когда еще было время для бегства, пока она метрах в четырехстах от него, сесть в машину и уехать. Сашка бы все передал, избавляя его от необходимости говорить с ней, смотреть ей в глаза. Последнее ему всегда трудно давалось. Всегда казалось, что Арина видит его насквозь. От этого так было неуютно, что всегда хотелось сбежать. Всегда!

Не уехал. Стоял, опершись задом о капот, и ждал, пока она добежит. Арина увидела его издали, скорости не поменяла. Метрах в пятидесяти перешла на шаг, восстанавливая дыхание.

Сейчас, вот сейчас она подойдет и скажет глухим, выдающим ее волнение голосом:

– Привет, Ванечка, ты зачем здесь?

И станет смотреть на него жадным взглядом, ищущим десять отличий в его теперешнем – счастливом – облике от того его прежнего, каким он был с ней. Он ей все расскажет равнодушно и спокойно, повернется и укатит на работу. По дороге позвонит Инке, чтобы напомнить себе, что она у него есть. Выслушает какую-нибудь очередную ахинею, тут же забудет обо всем.

Арина не подошла. Она молча кивнула ему с пяти метров и размашисто зашагала к калитке.

Иван, мало сказать, оторопел и разозлился. Он взбеленился так, что кинулся за ней следом, догнал, схватил за локоть и резко развернул Арину на себя.

– Пусти! – Она дернула руку, вырваться не удалось. – Я Перцева позову!

– Ишь ты… Перцева, значит?

Он, а не она, шарил теперь глазами по ее удивительно похорошевшему лицу и находил не десять, а сто пятьдесят отличий, разнящих ее с той, прежней, Ариной, которую он знал и которой тяготился. Бровки в стрелочку, кожа на покрасневших от пробежки скулах натянута, как у юной девчонки. Глазищи мерцают, губы пухлые, яркие. И с длинными волосами ей очень даже здорово. Бирюзовый цвет повязки и костюма все отлично дополняет. Этот цвет всегда ей шел. Это он еще помнит.

– Пусти! – снова дернула рукой Арина, второй уперлась ему в грудь. – Чего надо?!

– Сячинов послал к тебе, малыш.

Зачем??? Зачем, ради всего святого, он назвал ее так??? Что на него нашло?! Стылый деревенский воздух, пахнущий прелыми листьями, грибами и рыхлой землей, так на него подействовал? Она же… она же не нужна ему! При чем тут малыш?!

– Я тебе, сволочь, не малыш, а Арина Степановна Воробьева, понял! – Ее губы затряслись, но глаза оставались сухими и очень злыми. Руку она все же из его пальцев выдернула. Но не уходила, что уже было неплохо.

– Все дуешься? – вдруг спросил он, совершая, по его мнению, очередную несусветную глупость, и тронул кончиками пальцев мочку ее уха, раньше тоже так всегда делал. – Все дуешься на меня, да? А за что?

Она не ответила. Глянула, как на слизь. Фыркнула и головой покачала недоуменно, будто со слабоумным ей сейчас говорить приходилось.

– А чего злиться? Вот видишь, как все хорошо у вас получилось.

– У кого у вас? – чрезвычайно тихим, вкрадчивым голосом поинтересовалась Арина и потребовала, не меняя тона: – Уточни.

– Ну… У тебя, у Сашки. Вы вроде как нашли друг друга.

Он понимал, что несет нечто отвратительное, нечто такое, на что совсем не имел права, но остановиться никак не мог. Говорил и говорил, сопровождая свою ересь идиотской совершенно улыбкой.

– Просто встретились два одиночества вот… – Он затих, обнаружив в ее глазах странный опасный блеск.

– И что? – поторопила она его и нагнула голову.

– Ну… Вам, видимо, хорошо вместе. Как и не ждали, хорошо. Вы еще должны нам спасибо с Инкой сказать за то, что…

Закончить она ему не дала. Резко, с силой выбросила сжатую в кулак руку так, что у него, кажется, разорвалась грудная клетка. Весь воздух вышел из легких, а сердце будто взорвалось. Минуту он хватал широко открытым ртом воздух, а потом упал на коленки, прижимая обе руки к солнечному сплетению.

– А че я такого сказал-то?! Психопатка! Господи, как с тобой только Перец живет?!

Второй удар носком кроссовки она послала ему под зад, и он еле удержался, чтобы не клюнуть носом утоптанную землю.

– Дура, – сдавленно послал он ей вслед.

Арина не стала слушать, ушла, с остервенением загремев запорами на калитке. Иван сел в машину и уехал. Он не станет с ней возиться. Да пошла она!

Просьбу Сячинова передал, теперь он может быть свободен. Проезжая по дороге, заросшей с двух сторон густым кустарником, он мстительно позлорадствовал, что неплохо было бы, если бы Аринку кто-нибудь пуганул из этих самых кустов. Бегает она тут, не боится ничего. В деревне несколько дней назад жестокое убийство произошло, а она бегает по зарослям всяким. Нарвется когда-нибудь. Непременно нарвется.

Он даже не подозревал, насколько был близок к истине, мечтая о засаде для Арины.

Сегодняшним утром ее ждали.

Человек, притаившийся в кустарнике, внимательно следил за ее перемещениями. Ему важно было знать ее маршрут. Важно было продумать, в каком месте – безопасном для себя – он может поймать ее. Не в дом же к ней ломиться, в самом деле! Там у нее мужик какой-то поселился. Вышел к гостю, прикатившему из города, в одних трусах. Высокий, крепкий, мускулистый. В дом нельзя. В дом опасно. Этот дядя может запросто переломить ему спину через свою крепкую коленку. Да и с самой бегуньей надо быть осторожнее. Вон она как гостя мастерски приложила. Не смотри, что женщина, удары наносились вполне меткие и профессиональные.

Бежит она, минуя тротуар, по тропинке, потом мимо этих кустов за деревню, потом от конюшни к лозняку, вдоль берега, на опушке леса делает разминку и обратно бежит.

В лесу! Вот где он завтра станет ждать ее. Пока она махи ногами делает, стоя к деревьям спиной, он сзади подкрадется. Нож, с которым он и раньше никогда не расставался, а теперь постоянно таскал в кармане как гарант всех его прав и свобод, он приставит ей к горлу. У нее не будет возможности сопротивляться ему. Она не сможет отразить его нападение, которое будет внезапным.

Она нужна ему! Никто так никогда не был ему нужен, как она сейчас.

Итак, до завтра…

Глава 3

Арина встала под горячий душ и закрыла глаза. Телу сразу сделалось горячо и немного больно, но следовало согреться, ее всю колотило после встречи с Ваней. Она как из вечной мерзлоты выбралась, поговорив с ним.

Каков, а?! Благодетель нашелся! Судьбы он им устраивать взялся, сотворив предательство.

Сволочь!!! Мелкая, ничтожная сволочь! Как она раньше не рассмотрела за его внешним лоском, за его привлекательностью и ненавязчивым обаянием такую отвратительную душонку?

А с чего он взял, что они с Перцевым вместе? Сашка что же, по привычке вышел к нему в трусах? Вот дубина, а! Хоть говори, хоть не говори, все равно ходит по дому спросонья почти в чем мать родила. Пыталась спорить с ним, швыряла в него его шорты, штаны спортивные, которые разбрасывались им где попало, все бесполезно.

– Ладно тебе, Ир, – миролюбиво бубнил в такие минуты Сашка, нехотя влезая в штаны. – Че ты меня, в трусах, что ли, не видала никогда? Мы же с тобой огонь, воду и эти, как их… какие-то трубы прошли вместе.

– Медные, – подсказывала она с раздражением.

– О, точно, медные, – лыбился он и мизинец скрюченный совал ей для примирения. – Так что… Да ты в мою сторону и не смотришь-то почти, Ир, какая тебе разница, в трусах я, без них я.

Перец ей весь уклад мирной одинокой жизни поломал, все с головы на ноги поставил. В кухню войти стало невозможно. Пол в углу выломал до бетона, часть стены обрушил, врезаясь в трубу, которую прежде заложили, натаскал огнеупорных кирпичей, откуда-то приволок старое корыто и каждое утро замешивал в нем раствор. Это, объяснял он ей, основа всех основ для камина. Арина так и не поняла, о чем он: о кирпиче или о корыте. Злилась, наступая в рассыпанный по всему полу цемент, застилала его рабочий угол мокрыми тряпками, так Перец все равно ухитрялся наследить по всему дому.