– Скажите, а Виктор Федорович еще здесь работает? – поинтересовался Максим.
– Если Вам нужен бывший охранник, то он уволился, – равнодушно ответил мужчина. – Давно. Более полугода назад.
– А как его найти? – поинтересовался Максим.
– Понятия не имею. Мы приятелями не были.
– Скажите, а когда Вы принимали у него дела, он вам что-нибудь оставлял для Максима Завадского? Не помните? Ключи, например…
Охранник подозрительно посмотрел на Максима, потом перевел взгляд на Светлану.
– Но я же их отдал ему на руки! У Вас что-то пропало? Вы же знаете, что я отдаю ключи от квартиры только в руки хозяина. Когда он уезжает, всегда оставляет ключи мне.
– А как вы тогда, впервые увидев его, узнали, что человек, который назвался Завадским, действительно, не мошенник.
– Он показал – охранник задумался на минуту – водительские права. Я хорошо помню. Паспорт у него был слишком далеко в сумке. А Вы кем, собственно, ему приходитесь?
Максим молча протянул ему паспорт.
– Не может быть! – Охранник побледнел. – Он прожил здесь все это время…
– Все просто, – хмуро обратился ко мне Завадский.
– Во всяком случае, винить Вам некого, – не удержалась я от язвительного замечания. – Ключи Вы отдали сами.
Максим устало потер виски пальцами.
– Вы правы. Думаю, на сегодня с меня хватит, – он вздохнул и вежливо предложил – Девушки, вам такси вызвать?
Мы дружно отказались, и вскоре наш неожиданный новый знакомый со старым именем покинул нашу компанию. А я осталась наедине с потрясенной Светкой и проблемой ее ночлега. Лицо у моей юной сотрудницы было несчастным, в глазах стояли слезы. Я представила, какая буря восторга ожидает ее в доме у родителей, вздохнула и вызвала такси. Одиночество в этот вечер мне не грозило.
Глава III
Если квартира Макса Завадского отличалась изысканностью дорогого «хай тека», то в моем скромном жилище доминировал жестокий минимализм. Не могу сказать, что я была фанатичной поклонницей этого стиля. Просто мои финансовые возможности, истощенные ипотечным кредитом, не позволяли мне излишеств. К сожалению, в понятие «излишество» входило и дополнительное спальное место, поэтому мысли о Светкином ночлеге вызывали у меня ощущение, похожее на зубную боль. Моя спутница заглядывала мне в глаза с надеждой потерявшегося щенка, и от ее взгляда мне становилось и вовсе тошно.
По мере приближения к моему дому надежда найти какой-то выход испарялась со скоростью жидкого азота в жару. Я уже почти убедила себя, что спать на полу ничем не тверже, чем на полке в поезде – все зависит от степени усталости – как вдруг судьба улыбнулась мне, впервые за этот день. Наклонившись в окошко вахтерши, чтобы поздороваться, я заметила в углу ее комнатки скромную раскладушку.
Ничего не объясняя, дала Светику ключи и назвала номер своей квартиры. После того, как моя сотрудница скрылась в лифте, можно было начинать дипломатические переговоры. Они, в свою очередь, были немедленно переведены практичной вахтершей на коммерческую основу, и вскоре я стала счастливой обладательницей раскладушки на всю ночь.
Гордость за свою недюжинную способность выходить из сложных ситуаций подняла мне настроение и ослабила бдительность. Не поинтересовавшись, почему входная дверь в квартиру приоткрыта, я влетела внутрь. Свет в квартире включен не был, но сквозь окна комнату освещали неоновые огни вывесок магазинов в здании напротив и уличные фонари. В этом неясном свете никаких следов Светика в моей квартире не обнаруживалось. Только где-то рядом со мной на полу мяукал котенок. Откуда у меня в жилище взялся котенок? Я поставила раскладушку, включила свет и посмотрела в сторону, откуда доносились странные звуки. Рядом с входной дверью, прижавшись спиной к стене и обхватив руками голову, на полу сидела Светка и поскуливала.
– Что случилось?
– Он меня ударил и убежал, – всхлипнула девушка.
– Кто «он»?
Я присела на корточки и попыталась заглянуть в лицо своей гостьи.
– Не знаю. Я открыла дверь, вошла. А он меня подстерегал за дверью. Ударил чем-то тяжелым по голове, толкнул и убежал.
– Ты его увидеть успела?
– Не успела. Когда он меня толкнул, я ударилась лбом о дверь и, кажется, потеряла сознание. Потому что не помню, как оказалась на полу. Вот посмотри!
Светик отвела рукой светлую густую челку со лба и показала огромную бардовую ссадину, уже оформившуюся во внушительную шишку.
– Да-а-а, пятачок прикладывать поздно, – посочувствовала я. – А что сзади?
Светик показала место на затылке, где под волосами тоже прощупывалось нечто круглое и выпуклое внушительных размеров. Орудие нападения валялось рядом – тяжелый толстый иллюстрированный атлас зарубежной живописи, подаренный мне в прошлом году в день рождения. Я невольно посмотрела в противоположные угол, где за неимением полок прямо на полу обычно стояли книги, сложенные аккуратными стопочками. Только теперь я обратила внимание, какой беспорядок царил в моей полупустой квартире. Никаких стопочек больше не существовало. Книги валялись по всему полу в художественном беспорядке, с кровати был жестоко сброшен матрац, и простынь белым флагом капитуляции свисала с растерзанной подушки. Сама кровать была сдвинута с того места, в котором я ее оставила две недели назад. Выпотрошенный платяной шкаф с открытыми настежь дверцами завершал собой апофеоз погрома. Моя одежда бесформенными кучками валялась на полу рядом с ним.
Светик забыла о полученных травмах и круглыми от ужаса глазами смотрела на последствия погрома.
– Нет, этот день никогда не окончится! – простонала я. – Иди в ванную, приложи себе что-нибудь холодное на лоб, а я уберу это безобразие.
– У тебя ничего не украли?
– Если меня кто-то хотел ограбить, то его должно быть постигло огромное разочарование. Самая ценная вещь в моей квартире – книга, которой тебя ударили по голове. Но, как видишь, и она вору пригодилась только в качестве оружия.
Светка отправилась плескаться и всхлипывать в ванную, а я принялась торопливо приводить в порядок свои нехитрые пожитки и размышлять над иронией судьбы, по которой моя неудачливая сотрудница, заняв мое место невесты, пережила все неприятности, которые предназначались мне.
* * *
Далеко за полночь последствия погрома были ликвидированы, боевые раны залечены, чай с валерьянкой и пустырником вместо заварки выпит, спальные места восстановлены… К моменту, когда свет, наконец, был погашен, мне казалось, что я больше никогда не смогу пошевельнуться. А стоит только коснуться головой подушки, как я моментально отключусь. Однако стоило мне сомкнуть веки, как перед глазами возникло мертвое лицо моего бывшего жениха, из рассеченного лба которого вытекала черная капля, и белые пальцы мертвой хваткой вцепившиеся в мою чашку. Чашку, которая исчезла. Кому и зачем она так понадобилась, что этот кто-то не побоялся вырвать ее из коченеющей руки трупа?
– Ты спишь? – ворвался в мое сознание шепот Светика.
Я напряглась, подавляя страстное желание ответить резкостью. На эти сутки мне было с лихвой достаточно общения со Светиком. Лучше промолчать.
– Ты просто не хочешь говорить, – резонно заключила девушка, но выводов не сделала. – Ты, все-таки сердишься на меня из-за Макса. Я знаю, что не должна была соглашаться на его предложение. Знала, что он не любит меня. Но я совсем голову потеряла! Надеялась, что он привыкнет ко мне, может, полюбит. А он… Он даже не прикоснулся ко мне.
Светик всхлипнула и продолжила.
– Я ему была просто нужна, как гарантия.
А вот это уже было интересно, и я не выдержала.
– Гарантия чего?
– Не знаю точно. Понимаешь, Макс сделал мне предложение сразу после того, как у моего отца случился инсульт. Думаю, он боялся, что после того, как мама заняла место отца в бизнесе, она не захочет больше видеть его в нашем офисном центре. Она Макса терпеть не могла.
– Думаешь, она хотела разорвать договор аренды? Но в нем обязательно должны были быть штрафные санкции на случай внезапного расторжения контракта. Неужели ее ненависть к Максу была такой сильной, что она готова была потерять деньги и репутацию для ее удовлетворения?
В своей мелочной скупости Татьяна Викторовна могла бы дать фору любому дядюшке Скруджу, поэтому гипотеза Светика казалась неправдоподобной. Что-то в этом было другое.
– А более конкретно Макс тебе ничего не объяснял?
– Нет. Он вообще со мной практически не общался. И на все вопросы отвечал грубостью. А тебя он, действительно, любил. Неужели ты этого не чувствовала?