Как карта ляжет
Семья встречала уставшую, но довольную Королеву в главном дворцовом зале. Король украдкой вздохнул и поудобнее расположился в кресле, приготовившись оценивать обновки. Юная Королевна крутилась вокруг пакетов, сложенных в центре зала на ковре, заглядывая то в один, то в другой.
Но Королеве не терпелось похвалиться своей главной добычей.
– Королёк, милая, подойди ко мне. Смотри, какую красоту я тебе купила, – счастливая мама протянула дочке открытую коробку с сияющими туфельками.
Королевна заглянула в коробку.
– Но, мамочка, они же слишком велики для меня, – расстроилась девочка. – Давай лучше посмотрим другие покупки.
– Тебе совсем не нравится, доченька? Время пролетит быстро, не заметишь, как дорастёшь до этих туфель. Представь, какая ты будешь в них красотка, – уговаривала мама.
– Мамочка, не хочу я надевать большие туфли, – заартачилась вдруг Королевна, – и вообще они мне не нравятся! Не буду их носить! Совсем!
Слёзы омрачили ясные глазки Королевны, и она убежала в свою комнату.
– Давай спрячем пока эти злосчастные туфли подальше, – предложил Король. Он очень не любил, когда плачут женщины, даже если это маленькие девочки.
Нехотя Королева согласилась и пошла мириться с дочкой.
Маленькая Королевна уже успокоилась, однако полного примирения между царственными особами так и не случилось. И вообще с той поры многое пошло наперекосяк.
Королевна по-прежнему росла, окружённая любовью и лаской, но характер её стал портиться. Постепенно она забросила свой цветочный садик. По мере своих растущих сил отлынивала от помощи по королевскому хозяйству. На занятиях королевскими науками не слушала и дразнила учителей. Сбегала с друзьями гонять оленей в королевских угодьях или привязывать погремушки к кошачьим хвостам.
Родители, конечно, очень печалились по этому поводу.
Папа хмурил брови и старался быть строгим:
– Дочь моя, так нельзя! Будущие королевы так себя не ведут.
Мама пыталась увлечь дочку девичьими забавами:
– Милая, не хочешь примерить новые наряды? А прекрасные туфельки? Посмотри, ты уже совсем скоро дорастёшь до них!
Но всё было напрасно. Королевна только ещё больше сердилась, когда её отвлекали от беготни по лесам. А от прекрасных туфелек и вовсе шарахалась, как от огня.
– Наверное, это переходный возраст, – вздыхала Королева, не в силах совладать с дочерью.
– Надеюсь, она перерастёт этот юношеский максимализм, – вторил Король, с грустью взирая на то, во что превращалась милая прелестница со звонким голоском.
Долго ли, коротко ли, в перипетиях взросления буйного подростка незаметно приблизилось время Королевского Бала по случаю шестнадцатилетия Королевны. Для тридевятого государства и его соседей это было грандиозное событие.
Как водится, подготовка к балу началась задолго до него самого. Шились наряды, придумывались причёски, разрабатывалась программа праздника, составлялся список гостей и меню праздничного стола.
Подготовительные хлопоты не обошли стороной и королевскую семью. Особое внимание Королева уделяла, конечно, нарядам, и в первую очередь для дебютантки Бала – Королевны. Но вот беда! Сама виновница торжества яростно бунтовала против навязываемых ей платьев, украшений и всего того, что так идеально, по мнению Королевы, подходило к прекрасным туфелькам.
– Королёк, миленькая моя, посмотри, как чудесно подходит вот это платье к туфелькам! И как здорово, что именно теперь они тебе в самую пору!
– Но мама, – в отчаянии ломала руки юная Королевна, – они мне совсем не нравятся! Я лучше не пойду на Бал, чем надену эти туфли!
Мама была непреклонна – туфли должны быть выгуляны, Королевна должна блистать на Балу и точка.
– Значит, так! Или ты идёшь на Бал в этих туфлях, или не идёшь вовсе! Выдадим тебя замуж за свинопаса и отправим в дальние владения без всяких праздников.
– Лучше замуж за свинопаса, чем эти дурацкие туфли, – закричала Королевна и сбежала от матери.
Но не так-то безобиден оказался юношеский максимализм…
Главный зал королевского дворца сияет праздничными декорациями. Столы нарядно сервированы и ломятся от деликатесов. Все гости в сборе. Остался последний, но самый важный штрих – выход юной Королевны.
Король и Королева, волнуясь, подали сигнал балмейстеру.
– Ваши Величества! Дорогие гости! – торжественно и громко начал распорядитель бала, – её Высочество, Королевна!
В широко распахнутые двери главного зала резкой походкой вошла виновница торжества.
Гости охнули в едином порыве, жалобно дзынькнула скрипка, хрипнула труба и весь зал захлебнулся тишиной.
Юная Королевна в чёрном бесформенном платье из мешковины, с всклокоченными волосами, жутким макияжем под старую ведьму в полном безмолвии простучала каблучками чудесных, прекрасных, сияющих туфелек в центр зала.
– Ты довольна, мама?!
– Но… Что… Как… – пролепетал Король, еле успев подхватить падающую Королеву.
– А вот так! – Королевна в диком танце понеслась по залу, срывая скатерти, цепляя гостей, расталкивая музыкантов.
И только искорки туфель вспыхивали то тут, то там в чудовищном вихре.
Король вдруг очнулся от наваждения, спихнул Королеву фрейлинам. Отбросив в сторону всё королевское величие, побежал за дочерью, догнал её и схватил в крепкие отцовские объятия.
Прошептал на ушко дочери:
– Тише, милая, тише… – Закричал в зал: – Снимайте с неё туфли! Скорее!
Стоявший поблизости соседский принц тут же стянул туфли с ножек Королевны.
– В огонь их! – крикнул Король.
Принц забросил туфли в горящий камин, который по счастливой случайности оказался рядом. Королевна ахнула и повисла на руках Короля…
Очнулась Королевна в своей постели. Рядом сидели печальные родители.
– Мамочка, папочка! – слабым, но нежным голосом воскликнула Королевна, – Что случилось? Что со мной?
– Всё хорошо, милая, всё хорошо! – родители переглянулись и обняли дочку.
А бал провели в другое время. И Королевна блистала на нём в прекрасном наряде, который придумала сама.
Булимия
Мария Линева
«Смотреть и слышать – мало.
Нужно увидеть и услышать, чтобы понять.
Вовремя.»
– Лилиан, просыпайся! Ты в школу опаздываешь!
Крик мамы начинает каждое моё утро. Она с рассвета на ногах и уже, вероятно, напекла кучу круассанов и булочек, за которыми скоро выстроиться очередь. Моя мама Мадлен хозяйка небольшой пекарни и крохотного кафе при ней. С рассвета до глубокой ночи она месит, печёт, глазирует, варит что-то сладкое, пахнущее корицей и ванилью, шоколадом и ягодами.
Наша квартира находится над лавкой и все мы, все наши вещи, даже старые камни стен пропитались приторным запахом кондитерского счастья. И меня тошнит от этого запаха.
– Лили! Ты встала?
– Да, мам! Я встала!
Бреду в ванную, чтобы наскоро принять душ и собраться. Мне 15. Я худая, бледная, с копной каштановых, похожих на моток старой проволоки, волос. Я замкнутая. Мой единственный друг Жан, говорит, что я слишком всматриваюсь вглубь себя.
С Жаном мы познакомились 3 года назад в художественной школе и с тех пор дружим. Никакой романтики, мы просто друзья. Жан рисует потрясающие пейзажи, а я предпочитаю комиксы, так уж вышло.
– Лилиан! Ты опаздываешь!
– Нет, мам. Я успеваю!
Мама порхает по пекарне, как трудолюбивая пчёлка. Дела идут лучше с каждым днём, поэтому месяц назад она отважилась нанять на работу продавца и официанта. Так в нашей жизни появились двойняшки Анни и Пол. Им по 18, они рыжие, веснушчатые и кудрявые. Мама уверена, что они похожи на яблоки с корицей, запечённые в слоёном тесте. Те самые, что подаются с шариком ванильного мороженого.
Мама всех сравнивает с десертами или выпечкой. Например, Жан – слойка с пеканом и сиропом, тётя Полли – ягодный тарт со взбитыми сливками, соседка Софи – корзиночка с фруктовым мармеладом. А кто я? Просто Лилиан. Ведь я ненавижу мучное и сладкое. Уже 3 года отказываюсь даже пробовать все, что печёт мама, с тех пор, как ушел папа, и мы переехали. С тех пор, как пошла в новую школу.
Сбегаю по лестнице, киваю Анни и Полу, хватаю со стойки свой латте с обезжиренным молоком и пакетик с ланчем: вареная индейка, салат, галеты, морковь. Целую маму в щеку и убегаю, но мама окликает меня у дверей:
– Возьми пакет для Жана. Я собрала ему его любимые булочки.
Хмурюсь. Иногда мне кажется, что Жан дружит не со мной, а с выпечкой. Ему повезло. Он худой и жилистый от природы, может есть буквально всё и не поправиться ни на грамм, не то что я. Иногда мне кажется, что толстею просто от того, что живу над кондитерской. Но булочки беру.
Сегодня мы снова прогуливаем школу, чтобы пойти в центральный парк и рисовать. Жан обожает пленэры, говорит, что так его пейзажи получаются по-настоящему живыми. Ему, конечно, виднее. Для меня все его картины живые настолько, что я чувствую запах цветов, слышу птиц и шум людских голосов, когда смотрю на его картины.
Мои комиксы это другое. Мрачные, в стиле нуар, чёрно-белые с красными и желтыми акцентами. Отражение моей души и моего мира. Грустно, серого, одинокого.
Жан уже ждёт меня. Его долговязая фигура маячит на углу парка ярким пятном: джинсовка с нашивками, оранжевые штаны с карманами, синие кеды, цветастая шапка на обесцвеченных до желтизны волосах. И огромный мольберт. Жан заметил меня и машет, подпрыгивая на месте. Мы самая непохожая пара из всех: Жан – яркая экзотическая птица, излучающая позитив, а я – черная ворона.
– Снова заблудилась в своём готичном зазеркалье? – смеётся Жан и целует в щёку, стискивая меня в объятиях. – Идём скорее, я заждался тебя.
– У меня есть оправдание, – улыбаюсь я, поднимая пакет с выпечкой. Масло от свежих булочек оставило жирные пятна на коричневой бумаге. Аромат берлинского крема, теплого теста, ореховой начинки забирается в ноздри, заставляя желудок болезненно сжаться.
– Ты снова не ела? – хмурится Жан. – Лил, ты должна нормально питаться. Я понимаю все эти девичьи заморочки про стройность, но то, что делаешь с собой ты – это уже болезнь.
– Жан, я знаю твою теорию. У меня негативная реакция на развод родителей, плюс новая школа, где меня не приняли, заморочки из-за веса, отказ от еды, булимия, анорексия, смерть. Бу!
– Да, примерно так, Лили. Может все-таки стоит пообщаться с моей мамой? Она психолог и знает, что делать в таких случаях.
– У меня. Всё. Отлично. – зло говорю я, делая ударение на каждом слове. Жан поднимает руки в знак капитуляции.
Мы рисуем уже около 5 часов. Термос с кофе, который прихватил Жан, опустел, пакет с булочками тоже. Я пью только воду, совсем не хочется есть. Пока друг рисовал осенний пейзаж с прудом и мазками красных листьев на воде, я нарисовала новую главу моих комиксов.
Это история о девочке, которая живёт со своим папой в сумрачном городе, полном чудовищ. Её папа сражается с чудовищами и злой ведьмой, спасая и сохраняя яркие краски, чтобы потом, после победы, раскрасить сумрачный город заново.
– Эта девочка похожа на тебя, – говорит Жан и потягивается. – Я голоден, пойдём поедим, а? Я уже закончил.
– У меня есть ланч, – показываю я коробочку.
– А почему ты не ешь?
– Не хочу…
Жан смотрит неодобрительно и закатывает глаза. Потом протягивает ко мне руки. Я встаю, и мир плывёт перед глазами.
– Лилиан! – слышу удаляющийся голос Жана.
Темнота.
***
Меня будит навязчивый писк какого-то прибора. Глазам больно от света, взгляд плохо фокусируется, но я вижу яркую фигуру неподалеку.
– Жан, – мой голос едва слышен даже мне.
– Лили! Наконец-то.
– Что случилось?
– Ты упала в обморок. У тебя сильное истощение и ты была без сознания 2 дня. А ещё здесь твой папа.
– Папа? Но он не приезжал уже 2 года!
– Я его позову.
Папа входит в палату, пряча взгляд. В его руках мой блокнот с набросками комикса.
– Папа?
– Лилиан, как ты нас напугала!
– Я рада, что ты приехал, папа. Я так давно тебя не видела.
– Лили, принцесса, я виноват. Очень виноват, что не приезжал. Я просто не мог. Галерея, выставки, контракт с академией. Понимаешь…
– Понимаю, пап. Тебе просто было не до меня.
Отец опускает лицо в ладони и зарывается пальцами в волосы. Я вижу седину в его каштановых волосах.
– Твои комиксы удивительны, знаешь? Ты невероятно талантлива.
– Ну, ведь я же твоя дочь.
Бледная улыбка.
– Нам всем: тебе, мне и маме, придется пройти курс терапии. На этом настаивают врачи и я с ними согласен.
– Ну, пап.
– Никаких "ну", – папа очень бледен, его глаза блестят. – Почему, Лили? Почему ты перестала есть?
– Пап, я не хотела ничего такого. Так вышло. Наверное, просто увлеклась с диетой.
– Это тоже диета? – он показывает мне мой блокнот.
– Просто комиксы. Фантазии.
– Это отражение твоей внутренней боли. Боли, в которой виноват только я.
Папа обнимает меня крепко-крепко. Я так сильно скучала без папы.
Северная весна
Марина Чарова
«Когда тебя любят не сомневаешься ни в чем,
когда любишь ты, то – во всем»
Габриэль Сидони Колетт.
Среда.
Мы с друзьями сидели в шезлонгах, впитывали солнечное тепло, синеву неба, солёные брызги.
– До сих пор не верю, что всего три дня назад вместо Чёрного моря было Баренцево, вместо яркости субтропиков – мрачная серость Кольского полуострова, – я с трудом подбирала слова.
– И главное, рядом нет твоего бородатого зануды Стаса, – добавила Соня.
– Наша компания, конечно, веселее, но Стас оказался вполне адекватным, – во мне проснулось желание встать на его защиту.
– Ну, это я тебя цитирую. Год мне жаловалась на его бестолковые ухаживания. Как вы умудрились застрять в одной гостинице? – Соня закатила глаза. – Не удивлюсь, если он сам всё подстроил.
– Командировку не он придумал.
– Стокгольмский синдром! Два месяца на краю света: в холоде, голоде, – сказал Олег. – Карантин в Североморске ты теперь вряд ли забудешь.
– Но хорошо то, что хорошо кончается, – прервала нас Лариса. – Напитки греются. За мечты!
– А знаете, что самое удивительное? Это северная весна. В середине мая ещё лежит снег, воют вьюги, а потом вдруг раз – и за три дня – чернеют проталины, появляется травка и набухают почки на деревьях. Как будто природа долго готовится к стремительному прорыву, но не показывает виду или сама ещё не понимает, что так будет. Зима сдается совершенно неожиданно.
– Настя, хватит нам уже твоих заполярных историй! – перебила меня Соня. – Посмотри вокруг! Разве не мечта?
Да, всё как я хотела: отдых в компании близких друзей, многозвёздочный отель и другие курортные прелести.
На контрасте рисуется Кольский залив Баренцева моря. За окном, несмотря на середину апреля, минус десять. Метель заметает и без того невыразительный пейзаж: бледные пятиэтажки советской постройки, бесцветное небо, торчащие вдоль дороги чёрные деревья. Даже ночь серая и блёклая. Люди тоже в сером, согнувшись от ветра, бредут по своим делам. Будто попадаешь внутрь чёрно-белого кино, которое снимают в павильоне: две комнаты, длинный коридор с вытертым паласом и лестница. Ещё стометровая дорога и магазинчик на углу дома.
Я вернулась в цветную реальность, и мы отправились в ближайшее кафе. Официант ловко расставлял на белоснежной скатерти квадратные тарелки со свежими овощами, дымящимся мясом, горячими, ароматными лепешками. Наливал в сверкающие бокалы терпкое красное вино.
Сразу вспомнились макароны, которые мы со Стасом варили на старой ржавой конфорке. Её любезно выдали в этом, так называемом, отеле. Макароны с дешёвым пластмассовым сыром или с рыбными консервами: тюлькой, килькой, сайрой. А в мой день рождения Стас под проливным дождём бегал за тортом и цветами в дальний магазин, рискуя наткнуться на полицию и заплатить штраф. Накрыл обшарпанный стол разноцветными бумажными салфетками, расставил разнокалиберные тарелки с обколотыми краями. Водрузил жуткие жёлтые цветы в «вазу», вырезанную из пластиковой бутылки.
После кафе мы переместились в бар отеля. Алкоголь уже не лез, поэтому я заказала кофе. В белой аккуратной чашечке, с ароматной мягкой пенкой. Никаких остатков кофейной гущи на зубах. Олег увязался провожать, пришлось отвергнуть его нетрезвые ухаживания:
– Давай не будем портить нашу давнюю дружбу всякими глупостями, – я убрала его руку со своей талии. Он сделал вторую попытку, я молча скинула его кисть – мне даже слова на это тратить не хотелось. Он не расстроился, даже не поменялся в лице, сразу переключился на двух идущих мимо девиц.
Я открыла дверь в номер, прошла, утопая, по мягкому ярко-синему ковру, провалилась в хрустящую от чистоты бездну одеял и подушек. И вспомнила комнату с облезлыми обоями, которые когда-то были розового цвета, с жёлтой тряпкой вместо пледа на скрипучей кровати, и шкафом, который готов развалиться от легкого касания. Ещё о том, как бережно Стас держал меня за локоть на покрытой льдом дорожке до магазина.
Я встала, распахнула окно. Постояла, вглядываясь в морскую гладь с отблесками луны, ощутила кожей шумный пульс прибоя.
В конце мая нам со Стасом разрешили выходить, и мы стали гулять по набережной. Дышали суровым йодистым воздухом. Рассматривали темнеющие сопки, военные корабли на причале, болтали обо всём. Вернее, говорила в основном я, а Стас слушал. У него талант: он строит в голове твою историю, качает головой и мило морщит лоб. Чувствуешь, что для него нет ничего важнее в этот момент.
Я взяла телефон, набрала номер. Стас ответил после первого гудка.
– Встретишь меня в пятницу? Мне так много нужно тебе сказать.
Пятница.
Я смотрела из иллюминатора: зеленые полоски полей и лесов постепенно накрывал белёсый туман. Всё, что вчера казалось ясно и просто, сегодня стало мутным.
Сомнения организовали небольшую, но бойкую армию и выступили против моих чувств и желаний. Армия «Сопротивления» против армии «Отчаянных надежд».
Я скучаю по его спокойной улыбке, по глазам, в которых отражаюсь, как самая прекрасная девушка на свете. Скучаю по его неожиданным шуткам, по тому, как он бархатно произносит: «Настёна». Но спор в моей голове становился яростнее.
– Ты всё правильно сделала, он тебе очень нужен!
– Кто тебе, дура, сказал, что ему нужна ты? Сиди тихо и жди, что дальше будет!
– Он же всегда был рядом в нужный момент: помочь, поддержать, развеселить.
– Вы провели почти два месяца изолировано от мира. Может, у него и выбора не было? Может, он воспитанный и вежливый?
После такой сильной атаки «Отчаянные надежды» несли страшные потери.
Из самолета я выходила в полной уверенности, что делаю глупость. Если бы он меня любил, то сказал бы. Так все мужчины делают.
Я сразу заметила Стаса среди встречающих, он выделялся высоким ростом и неприлично-счастливым выражением лица. В руках он снова держал жуткие жёлтые цветы.
– Привет, еле нашёл этих замухрышек! Хотел тебя повеселить, – Стас улыбнулся и притянул к себе.
Моя голова уткнулась в его ключицы. По телу разлилось волнительное тепло. Он ещё крепче обнял и поцеловал куда-то между ухом и макушкой. Воины «Сопротивления» слезли с коней и дружно почесали затылки.
– Как же много мне нужно тебе рассказать, – затараторила я. – Думала, думала. Мне хорошо рядом с тобой! Я такая дура! Почему не поняла этого раньше?
– Давай по кофе, – предложил Стас. – Мне тоже нужно кое-что тебе сказать.
Меня затошнило. Армия противника снова вскочила на коней и радостно замахала шашками: «Мы были правы!»
Купили кофе, выбрали столик. Я еле дождалась, пока Стас начнет говорить.
– Ты не представляешь, как я счастлив! Так долго ждал, пока ты меня заметишь, не хотел торопить и навязываться. Я же старше почти на десять лет, мне тридцать семь через месяц. Дома сразу почувствовал, что, между нами, всё переменилось. Честно. Взял телефон, чтобы тебе написать, и тут твой звонок. Я даже не удивился, – он бережно накрыл мою руку своей и посмотрел в глаза.
Мое сердце колотилось. Теперь у «Отчаянных» был явный перевес сил.
– Только один неприятный момент: меня срочно отправляют во Владивосток. На три дня. Самолет через час.
– Нет!! Я боюсь, что ты застрянешь там на долгие месяцы!
– Настён, не переживай, я правда быстро. Самому не хочется, но с работой и деньгами сейчас сложно, – он подвинулся ближе, прижал к себе и поцеловал в губы.
«Ладно, ладно», – сказали бойцы «Сопротивления» и стали искать по карманам белые носовые платки. Они то ли собирались плакать от умиления, то ли готовились сдаться.
Первое, что я увидела, после того как вынырнула из головокружительных объятий, было изумленное лицо нашей коллеги Саши. Она стояла в нескольких метрах. Если бы я не знала, чему она так удивилась, то подумала бы, что за нашим столиком чинит примус чёрный кот.
– Мы летим в командировку с Сашей, – как ни в чем не бывало сказал Стас. Я попыталась сделать глоток остывшего кофе, но не рассчитала и перевернула полстакана на себя. Саша ухмыльнулась и села напротив.
– Я бы тоже капучино выпила, – сказала она, заправив прядь волос за ухо.
Стас отправился к кассе, а Саша сощурила глаза и вкрадчиво спросила:
– Как прошла ваша изоляция? – что-то змеиное слышалось в её речи. – Долго же ты делала вид, что ты такая неприступная и суровая, словно полярная зима, – она презрительно улыбнулась.
– Не думала, что тебя так интересуют особенности северной природы, а то бы позвонила сразу же, как началась весна, – я тоже не скрывала неприязнь.
Армия противника передумала капитулировать, вояки удобно расселись на земле и достали попкорн. Стас принес два стаканчика с кофе: один мне и один нашей коллеге.
Потом обнял меня и прошептал:
– Позвоню с края Земли! И они оправились на посадку. Саша шла, плавно качая своими прелестями и театрально вскидывая голову с блестящими чёрными волосами. Её намерения были прозрачны. Стас ей не интересен и не нужен, но она точно не упустит шанс лишний раз доказать: кто у нас в газете «лучший специалист».
Я пила кофе, смотрела на лежащий на столике букет, ещё ощущая на коже его горячие прикосновения. Армии встали на боевые позиции и приготовились к новому сражению.
Понедельник.
Иногда выборов и решений оказывается слишком много для одного короткого дня. Чай или кофе? Поехать на маршрутке или пойти пешком? Сейчас, например, меня волновало: «Написать Стасу или позвонить?» Но начальница прервала мои мучительные раздумья и срочно потребовала приехать в офис.
Анна Адамовна, в простонародье Адовна, вызывала у меня дрожь в коленках и холодный пот на лбу. Я вошла в её просторный кабинет и отразилась в десятках отполированных поверхностей. Начальница тоже была сверкающе-глянцевая. Атласный брючный костюм и лаковые туфли отливали синевой. Гладко зачесанные назад волосы и очки поблескивали на солнце. Из-за этого я ощущала себя самозванкой, явившейся на бал.
– Добрый день, Анастасия! – сказала Анна Адамовна металлическим голосом.
После её слов всегда хотелось начать оправдываться. Хотя бы в том, почему день сегодня добрый.
– Я не потреплю на работе разврат! Думала никто не узнает, что ты нарушила правила компании и крутишь шашни за спиной у всего коллектива?! Это аморально и безответственно.
– Но, я.., но мы.. – мне не удавалось вставить объяснение в её грозную, обличительную тираду.
– Поэтому у тебя есть три варианта. Поехать в наш филиал в Киров. Покаяться и перестать встречаться с Наумовым. Ну, или выйти за него замуж, – это было сказано таким тоном, как будто полёт на Луну был более вероятным для меня событием. – Ещё тебе можно уволиться. Даже четыре варианта, с она загнула пальцы с блестящими чёрными ногтями. – Мужчины у нас на вес золота, поэтому вся ответственность на тебе. Я пока никому не говорила, информацию Александра мне вчера лично прислала. Думай, у тебя есть два дня!
Она мне ещё и одолжение сделала, что никому не сказала. Вот сходила на работу! Хорошо, что в офисе почти никого не было, и я избежала лишних разговоров.
Поехать на автобусе или пойти пешком? Этот выбор уже не казался таким трудным. Прогулка обычно помогала справиться с чувствами. Я шла знакомым маршрутом. За спиной перешептывались кусты сирени, шелестя листьями, клёны осуждающе качали ветвями. Хотелось остановиться и закричать: «Вы, что?!! У нас даже ничего не было!»