Забота о себе. История и современность

В заботе о себе «пребывание или становление» не является дилеммой; в тех состояниях, о которых мы будем далее говорить, мы порой и «почиваем на лаврах» достигнутого, и стремимся к новому, более совершенному состоянию.

Согласимся, что те психические состояния (стресса, влюбленности, утомления, одиночества…), в которых пребывает человек, с большей или меньшей вероятностью предрасполагают к совершенствованию. В состоянии одиночества большинство людей глубже и полнее осуществят самоанализ, нежели в состоянии стресса или хронического утомления. Однако совершенствующий потенциал заложен во всех «человеческих ситуациях», во всех состояниях, иногда болезненных, порою невыносимых. «Опыт – это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит», – говорил Олдос Хаксли[95 - Huxley Al. Texts and Pretexts: An Anthology of Commentaries. London: Chatto & Windus (New York: Harper & Brothers), 1933 (предисловие).].

Ситуации совершенствования можно представить как континуум, крайними точками которого будут гармонизация (целостное «усовершенствование» субъекта) и собственно совершенствование умения, способности, навыка, доведение мастерства и исполнения до пределов возможного. Где-то в середине этого континуума окажется оптимизация, или гармонизация с учетом актуальных и потенциальных совершенств и способностей.

Другое измерение образует степень добровольности переживания той или иной ситуации, «попадания» в нее – от случая, когда субъект всеми силами стремился избегнуть данной ситуации, до радостного и добровольного избрания, например, одиночества.

Третье измерение – степень осознанности, осмысленности переживания и действий в той или иной ситуации.

Способы (пути) же совершенствования составляют другой континуум, крайними точками которого будут катастрофические, необратимые изменения и, напротив, мучительно постепенное совершенствование, «оттачивание» умений.

В чем же заключается совершенствующий потенциал негативных ситуаций – скуки, депрессии, отчаяния, страха? Эмиль Чоран фактически дает ответ на этот вопрос:

Без скуки я не стал бы самим собой. Только с ее помощью, только благодаря ей я сумел узнать себя. Не испытай я ее, я бы так и прожил в полном неведении, так и не понял бы, кто я такой. Скука – это встреча с самим собой в чувстве собственного несуществования[96 - Чоран Э. Записные книжки: 1957 – 1972 // Иностр. лит. 1998. № 11. С. 228.].

Говоря о негативном отношении к депрессии в западном обществе, Дж. Хиллман, напротив, подчеркивает ее «существенное значение для трагического жизнеощущения»: «Она увлажняет иссохшую душу и осушает влажную. Она дает убежище, устанавливает ограничения, сосредоточивает внимание, придает серьезность, важность и привносит смиренную беспомощность»[97 - Хиллман Дж. Архетипическая психология. СПб.: Б.С.К., 1996. С. 97.]. Общество, замечает Дж. Хиллман, не может обрести свою глубину, если оно не позволяет индивидам «нисходить в глубины» и поэтому должно пребывать в инфляционно-маниакальном состоянии духа, скрываемом под видом «роста»[98 - Там же.]. Например, окунаться в безудержное потребление или гонку за «вечной молодостью».

А продвигают ли позитивно оцениваемые состояния человека по пути к совершенству? Сами состояния счастья, к которым, как принято считать, все стремятся, отнюдь не столь однозначно предстают желанными. В. Татаркевич приводит высказывание Марселя Пруста: «Счастливые годы – потерянные годы. Работа происходит только в страдании. Только в несчастье мы познаем мир и самих себя, решаемся на напряжение и углубление жизни, то есть на все то, ради чего более всего стоит жить»[99 - Цит. по: Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М.: Прогресс, 1981. С. 332.]. У румынской писательницы и поэта Аны Бландианы в эссе «Фрагменты» есть размышления о счастье – «неконвертируемое в дело, не превращенное во что-то, счастье в чистом виде, невоплощенное, утомительно и даже ядоносно. У понятия “медовый месяц” нет множественного числа не потому, что зло мира и тяготы жизни не дают ему продлиться, а потому, что внутренние ресурсы счастья ограничены и, при его избытке, токсичны… у нас есть душевный лимит не только на страдания, но и – еще более урезанный – на счастье»[100 - Бландиана А. Эссе-миниатюры // Иностр. лит. 2006. № 6. С. 58.].

Состояния достигнутого счастья и достигнутого совершенства, при всей их редкости, представляются сходными в том, что этически эти состояния небезупречны. Так, отмечает В. Татаркевич, нередко «мы больше осуждаем счастливых за то, что они чувствуют себя счастливыми, чем несчастных за то, что они чувствуют себя несчастными»[101 - Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. С. 331.]. Почему это так? Дело в том, полагает польский философ, что счастье мы склонны интерпретировать как удовлетворение собственной судьбой, а это предполагает мысль, что счастливый занят своей судьбой и закрывает глаза на судьбу других. Еще мы склонны видеть в счастье состояние удовлетворения, а его склонны объяснять как прекращение усилий, застой.