– Девушек убили сразу – или сначала помучили?
Джес покачал головой. Он искренне считал, что женщина не должна рассуждать о таких вещах. Но ведь это его Лилиан! Совсем другая.
Единственная в мире.
И если ей это не портит настроения, почему нет?
До встречи с супругой он искренне считал женщин тонкими и хрупкими натурами, эфемерными созданиями, рядом с которыми не стоит даже упоминать о чем-то серьезном, тем более – обсуждать преступления.
Помощь?
Поддержка?
От женщины?!
Помилуйте, о чем вы говорите? Женщины на это просто не способны! Куда им!
Оказалось, что он женат на той самой, единственной, которая способна на все. И наладить производство кружев, и прооперировать рану, хладнокровно вытащив из человека штук шесть наконечников стрел, и удрать из охваченного мятежом города, и убить человека…
Джес не мог сказать, что все грани характера супруги приводили его в восторг. Но женщин много, а его Лилиан – единственная. Хочется ей обсуждать кровавые подробности – пусть. Тем более, ему и самому интересно. Так пришлось бы ждать конца ужина и вежливо избавляться от женщин, а с Лилиан такого не получится. И обсудит, и расспросит, и искренне удивится, если ей кто-то скажет, что так себя вести графине не подобает. Еще как подобает!
На то она и графиня, чтобы нарушать правила!
– Не сразу, – хмыкнул Ганц. – Очень не сразу…
– Играли или пытали?
– Скорее, первое. Но вряд ли это серьезно отличалось от второго, – Ганц невозмутимо расправлялся с кабанятиной.
Лиля задумчиво кивнула.
Ей такие вопросы тоже аппетит не портили. А вот появление маньяка в Лавери нервировало.
Что б его черти не в Уэльстер понесли?
Или вообще – в Авестер?
Хотя нет. Девушек везде жалко. И родятся ж на земле такие уроды!
Утешило лишь одно. Презумпции невиновности здесь нет, адвокатов тоже, так что когда маньяка поймают, никакого тюремного заключения ему не будет. Скорее всего, колесуют. Или что-то поинтереснее придумают.
И поделом.
Тратить ресурсы государства на то, чтобы подонок пожил подольше? А то еще вышел и увеличил число своих жертв?
С точки зрения Лилиан – совершенно неправильный подход. А кто думает иначе – в морг, господа, в морг. Да не помирать, а посмотреть на то, что такие мрази с людьми творят. Представить на месте жертвы кого-то родного.
И быстро поменять мнение.
Авестер.
Мужчина на троне был красив. Без преувеличения.
Светлые волосы, мускулистая фигура, очаровательная улыбка… ей-ей, фаворитки мечтали согреть его постель не только из-за короны на голове.
Но…
Мало кто из фавориток видел его – таким.
Когда серые глаза становятся почти белыми, как лед на грязной луже, когда губы сжимаются в тонкую нить, а скулы резко выделяются, делая лицо похожим на рельефную маску. В таком состоянии его величество Энтора мало кто видел, и слава Альдонаю. Спокойнее жить будут.
Без кошмаров.
Стоящий перед троном мужчина, впрочем, страха не испытывал. Вины он за собой не знал, зато понимал, что необходим. И чего переживать раньше времени?
– Ативерна процветает.
Барон Лофрейн поклонился. Вот уж с чем он не собирался спорить.
Да, процветает. И что?
Хотя он и так понимал – что именно.
Пятьдесят лет уж прошло, поколение сменилось. А ненависть…
Ненависть осталась.
И эта ненависть несла имя красивой женщины.
Имоджин.
Несчастная королева Ативерны. Нелюбимая мужем, ненужная, нежеланная, униженная и оскорбленная. Королева, на место которой посадили едва ли не уличную девку!
Леонар любил сестру. И ненавидел Эдоарда Ативернского. Эту ненависть он и передал сыну, немало не задумываясь о последствиях. А потом добавилась еще одна обида, теперь уже за дочь.
Лариссия.
Далеко не самая красивая девушка, которая влюбилась в красавца принца. А к ней даже свататься не стали. Даже не рассматривали Авестер, чтобы выбрать невесту Ричарду Ативернскому. Ну да, родство близкое, но альдон мог бы выдать диспенсацию. [1 - в данном контексте – разрешение на брак, прим. авт.] Тем более, что союз мог быть выгодным, да и приданое давали хорошее, и сама Лариссия влюбилась – разве мало? Более, чем достаточно для любого.
Ан нет!
Второй раз королеве из Авестера предпочли какую-то девку!
И не то, чтобы Леонар был сильно неправ. С точки зрения любви – виконтесса Иртон просто любила. С точки зрения морали – как называется женщина, которая соблазняет чужого мужа?
То-то и оно. И не надо отговариваться, что для королей другие правила. Порядочность всегда остается порядочностью, а подлость – подлостью. Джессимин и Эдоард любили друг друга,, но недаром говорят – не давши слово – крепись, а давши – держись. Они и не крепились, и не держались…
Разве Имоджин была в чем-то виновата?