Разбойники

Шпигельберг. Ничуть! – только одного мужества, потому что все, касающееся ума и изобретательности, я беру на себя. Крепись, говорю я, Швейцер! крепись. Роллер, Гримм, Рацман, Шуфтерле! крепитесь!

Швейцер. Крепиться! Если только за этим дело стало – у меня хватит мужества, чтоб босиком пройти через ад.

Шуфтерле. Чтоб у виселицы подраться с самим чертом за труп повешанного.

Шпигельберг. Вот это по мне! Если в вас точно есть мужество, то может ли кто-нибудь из нас сказать, что он боится еще что-нибудь потерять и не надеется всего выиграть.

Шварц. Да много было бы что растерять, если бы можно было потерять то, что мне еще остается выиграть.

Рацман. Да, черт возьми, и много бы осталось выиграть, еслиб я хотел выиграть то, чего уже не могу терять.

Шуфтерле. Если б мне случилось потерять то, что теперь на мне надето, и то в долг – завтра и мне нечего было бы терять.

Шпигельберг(став посреди голосом заклинателя). Итак, если хоть капля немецкой крови еще сочится в ваших жилах – пойдемте, поселимся в богемских лесах, соберем шайку разбойников и… Чего эта вы на меня уставили глаза-то? Ваше мужество, видно, уж выдохлось?

Роллер. Ты не первый мошенник, у которого все в памяти, кроме виселицы. И все-таки нам не остается другого выбора!

Шпигельберг. Выбора? что? – нет для вас никакого выбора! Или хотите сидеть в долговой тюрьме и плесневеть там до страшного суда? Хотите возиться с сохой и заступом из-за куска черствого хлеба? У окон жалобной песнью вымаливать тощую милостыню? Или хотите присягнуть на телячьей шкуре и… тут еще вопрос: поверят ли вашим рожам… и затем, под брань и побои безмозглого капрала, предвкушать чистилище? Или прогуливаться под музыку[23 - Прогуливаться под музыку – сквозь строй.] и под такт барабана? Или в галерном раю[24 - На каторге.] влачить за собою весь железный магазин[25 - Железный магазин – кандалы.] Вулкана? – Вот что остается нам выбирать! Выбирайте, коль хотите!

Роллер. Шпигельберг отчасти прав. Я также составил кой-какие планы, но это почти одно и то же. Как бы, думал я, нам всем присесть, да скропать журнал, или альманах, или что-нибудь в этом роде, и за грош писать рецензии, как это теперь вошло в моду?

Шуфтерле. Чорт возьми! да это вы у меня украли. Я также подумывал, как бы эдак сделаться пиэтистом и раз в неделю приглашать к себе на назидательные беседы.

Гримм. Отлично! А не пойдет на лад – так атеистом. Начать бы писать против евангелистов, добиться того, чтобы это писание сожгли рукою палача – чудесное вышло бы дело!

Рацман. Или пойти на французов. Я знаю одного доктора, который выстроил себе дом из чистого Меркурия[26 - Из чистого Меркурия – ртути, специфического средства от сифилиса.], как говорится в надписи, прибитой к его воротам.

Швейцер(вставая и подавая Шпигельбергу руку). Мориц, ты великий человек, или жолудь найден слепой свиньею.

Шварц. Чудесные планы! честные ремесла! Как однако симпатизируют все лихия души! Недостает только одного – сделаться бабами и своднями или начать продавать нашу девственность.

Шпигельберг. Песни, братец, песни! Кто ж помешает вам достигнуть всего, чего ни захотите? Мой план вам всего скорее проложит дорогу. К тому ж у вас еще в виду бессмертие и слава. Ротозеи вы эдакие! ведь и об этом надобно подумать, то-есть о потомстве, о сладком чувстве неувядаемой памяти.

Роллер. И занять первое место в списке честных людей. Ты славный проповедник, Шпигельберг, когда дело идет о том, как из честного человека сделать мошенника. Но, скажите, куда это пропал Моор?

Шпигельберг. Честного, говоришь ты! Уж не думаешь ли, что тогда ты будешь менее честен, чем теперь? Что понимаешь ты под словом «честность»? Богатым скрягам сваливать с шеи целую треть забот, лишающих их только золотого сна; залежалые их капиталы пускать в обороты; восстанавливать равновесие богатств – одним словом, стараться воскресить на земле золотой век, освобождать Господа Бога от тягостных нахлебников, от войны, мора, голода и докторов: вот это по-моему значит быть честным! вот это значит явиться достойным орудием воли Провидения! – и таким образом при каждом куске, который ты проглатываешь с удовольствием, думать, что тебе дают его твоя хитрость, твое львиное мужество, неутомимое бдение; у мала и велика быть в почете…

Роллер. И, наконец, заживо быть вознесенну к небу, и, не смотря на бури и ветры, и не смотря на прожорливый желудок дряхлого времени, качаться под солнцем и месяцем и всеми созвездиями – там, где птицы небесные, привлеченные благородною жадностью, слетаются петь свои концерты, а падшие ангелы с хвостами собираются на свой синедрион[27 - Синедрион – верховный совет и суд.]? не так ли? и в то время, когда сильные мира сего будут пожираться червями, иметь честь принимать визиты от царственной птицы Юпитера[28 - Царственная птица Юпитера – орел.]? Мориц, Мориц, Мориц! берегись треногого зверя[29 - Берегись треногою зверя – виселицы.]!

Шпигельберг. И тебя это пугает, заячье сердце? Сколько универсальных гениев, могших преобразовать весь мир, сгнило на живодерне, а об них говорят целые столетия, тысячелетия, тогда как много королей и курфирстов были бы пропущены историей, если бы их историки не боялись пустоты в родословном дереве и их книга не выигрывала от того двух лишних страниц в осьмушку, за которые издатель платит им наличными деньгами. А если прохожий и увидит, как ты; будешь раскачиваться туда и сюда по ветру: «должно быть, малый был не дурак!» проворчит он и вздохнет о худых временах.

Швейцер (треплет его по плечу). Славно, Шпигельберг! славно! Что же, черт; возьми, вы стоите там и медлите?

Шварц. И хотя бы это просто называлось проституциею – что ж из этого? Разве нельзя про случай носить с собой порошок, который тихонько тебя спровадит за Ахерон, так что ни одна собака не залает? Да, брат Мориц! твой; план годится и для моего катехизиса!

Шуфтерле. Гром и молния! и для моего также. Шпигельберг, ты меня завербовал.

Рацман. Ты, как новый Орфей, своею музыкой, усыпил моего зверя – совесть. Я твой, Шпигельберг!

Гримм. Si omnes consentiuntego non dissentio[30 - Si omnes conseniiunt ego tion dissentio – если все согласны, то я тоже. Гримм прибавляет: «Заметьте, без запятой», потому что можно поставить после non запятую и тогда его фраза будет значить: «Если все согласны, то и нет, я несогласен». Говорят, один из участников знаменитого порохового заговора в Англии избег казни, указав, что написал эти слова в акте заговора с запятой.]. Заметьте, без запятой. В моей голове целый аукцион: пиэтисты, шарлатаны, рецензента и плуты. Кто больше даст, тому я и служить горазд. Руку, Мориц!

Роллер. И ты также, Швейцер? дает Шпигельбергу правую руку). И так я закладываю свою душу дьяволу.

Шпигельберг. А имя – звездам. Что нужды в том, куда войдут наши души, когда целые толпы вперед отправленных курьеров возвестят о нашем шествии, так что черти нарядятся в праздничные одежды и сотрут тысячелетнюю сажу с ресниц своих – и мириады рогатых голов закишат из дымного жерла своих серных печей, чтоб только посмотреть на въезд наш! (Вскакивая). Товарищи! живей, товарищи! Что на свете стоит этого чада восторга! Идем, товарищи!

Роллер. Потише! потише! Куда? Зверю нужна голова, ребята!

Шпигельберг(ядовито). Что бредишь, пустомеля? Разве голова не существовала, когда еще не было членов? За мной, товарищи!

Роллер. Подожди, говорю я. И у свободы должен быть владыка. Без головы погибли Рим и Спарта.

Шпигельберг(льстиво). Да, точно! – Роллер прав. И это должна быть умная голова. Понимаете ли вы? – тонкая, политическая голова. Да, когда я подумаю, что вы были с час тому назад, и чем вы стали теперь – от одной счастливой идеи стали… Да, конечно, у вас должен быть начальник. Ну, а кому пришла такая идея, скажите, разве тот не тонкая, политическая голова?

Роллер. Когда б только была надежда, хоть тень надежды… Но нет! он никогда не согласится.

Шпигельберг. Почему же и нет? Говори смелее, друг! Как ни трудно править кораблем против упрямого ветра, как ни тяжело бремя корон – говори смелее, Роллер! Может быть, он и согласится.

Роллер. И все на мели, если откажет. Без Моора – мы тело без души.

Шпигельберг(с негодованием отходит от него). Треска!

Моор(входит в сильном волнении шагая взад и вперед по комнате, говорит сам с собою). Люди! люди! лживое, коварное отродье крокодилов! Вода – ваши очи, сердце – железо! На уста поцелуй, кинжал в сердце! Львы и леопарды кормят своих детей, вороны носят падаль птенцам своим, а он, он… Я привык сносить злость; могу улыбаться, когда озлобленный враг будет по капле точить кровь из моего сердца… но если кровная любовь делается изменницей, если любовь отца делается Мегерой: о, тогда, пылай огнем, терпение мужа, превращайся в тигра, кроткая овца, и всякая былинка рости на вред и погибель!

Роллер. Послушай, Моор! как ты об этом думаешь? Разбойничья жизнь ведь лучше, чем хлеб и вода в подвалах отцовских башен.

Моор. Зачем эта душа не в теле тигра, питающегося человечьим мясом? Родительская ли это нежность? Любовь ли за любовь? Я бы хотел быть медведем, чтобы со всеми медведями Ледовитого моря растерзать это отродье убийц! Раскаяние-и нет прощения. О, еслиб я мог отравить океан, чтобы род людской изо всех источников опился смертью! Вера в свои силы, непреклонная энергия и в ответ – беспощадная строгость!

Роллер. Да слушай же, Моор. что я скажу тебе!

Моор. Это невероятно! это сон, мечта воображения! Такая трогательная просьба такое живое описание горя и слезного раскаяния… Дикий зверь растаял бы от со! страдания; камни бы пролили слезы – и что! ж?.. Да это примут за пасквиль на весь человеческий род, если рассказать – и что же, и что же?.. О, если бы я мог призвать к восстанию всю природу, и воздух, землю и океан повести войною на этот род гиен!

Роллер. Да послушай же, Моор! Ты ничего не слышишь от бешенства!

Моор. Прочь, прочь от меня! Разве имя твое не человек? не женщина родила тебя? С глаз моих, ты – с лицом человека! Я так невыразимо любил его! так еще не любил ни один сын: тысячу жизней положил бы я за него… (В ярости топает ногою). О, если б мне кто-нибудь дал меч и велел нанести этому эхидному отродью неизлечимую рану! Если б кто научил меня попасть в самое сердце его жизни, раздавить, растерзать его – он стал бы моим другом, ангелом, богом, я бы молился ему!

Роллер. Вот такими друзьями мы и хотим быть – выслушай только!

Шварц. Пойдем с нами в богемские леса! Мы соберем там шайку разбойников и ты… (Моор дико смотрит на нею).

Швейцер. Ты будешь нашим атаманом! Да, ты должен быть нашим атаманом!

Шпигельберг(в ярости бросаясь в кресло). Рабы и низкие твари!

Моор. Кто шепнул тебе эту мысль? Послушай брат! (Хватая Роллера за руку). Это вышло не из твоей человечьей души! Кто шепнул тебе эту мысль? Да, клянусь тысячерукой смертью, мы сделаем! – должны это сделать! Мысль достойна преклонения. Разбойники и убийцы! – я ваш атаман.

Все. Да здравствует атаман!

Шпигельберг(вскакивая, про себя). Пока я его не спроважу!