Свиданий не будет

Телевизор включился на видеоканале, но, поскольку видеомагнитофон включен не был, на экране ничего, кроме тускло-пестрого мелькающего снега, не появилось.

«Серая зона», — вновь вспомнилось Гордееву.

Он переключился на российский канал, где шел какой-то сериал с семейным, как видно, сюжетом. Вошла Лида, вкатив в гостиную столик с тарелками со шпротами, лежащими на галетах, и с маслинами в вазочке. Стояла и бутылка минеральной.

— Вот, — сказала Лида. — Предложила закусить, а хлеба-то нет. Тот, что папа оставил, — заплесневел, хорошо, хоть галеты нашлись.

— Ничего, — взялся за минералку Гордеев. — Главное — вода!

— Я вас сейчас угощу чем-то поинтереснее. — Лида открыла бар. — Папа с мамой нередко перед обедом пили горький ликер, ну, его еще называют желудочным, но это звучит как-то не очень…

Она вытащила две крохотные бутылочки:

— А ликер вкусный.

Полезла в горку за стопками. Они стояли по переднему краю деревянной полки, но, когда Лида взялась за одну, она отклеилась со щелчком, будто ее поставили невымытой, и донышко, влажное от капель, прилипло к поверхности.

— Странно! — сказала Лида.

— Погодите! — воскликнул Гордеев. — Не двигайтесь!

Она недоуменно посмотрела на него, но замерла, держа рюмку в руке.

Гордеев огляделся по сторонам, подошел к бару и вытащил оттуда пачку бумажных салфеток.

Поднес одну Лиде:

— Очень аккуратно. Кладите сюда стопку.

Лида положила хрустальную стопку в развернутую господином адвокатом салфетку.

— Что «странно», Лида? — спросил Гордеев, глядя на стопки, остающиеся в ряду.

— Странно, что ее поставили в горку, не помыв. Для мамы это было просто невозможно, это чистюля из чистюль, но и папа никогда так не поступал.

Гордеев сквозь салфетку начал касаться стопок. Та, рядом с которой стояла прилипшая, тоже снялась со своего места со щелчком. Все остальные были чисты.

— Очень неплохо, — сказал Гордеев. — Лида, у вас есть какой-нибудь чистый пакетик?

Лида сходила и принесла пакет с колготками.

— Новые, — усмехнулась она и вытащила содержимое. — Пожалуйста.

Гордеев, отдельно завернув каждую стопку, положил их в пакет.

— Возможно, что какая-то ерунда, случайность. Однако из этих стопок пили что-то сладкое, но крепкое. Может быть, и ваш биттер ликер. У вас были большие запасы?

Лида, а он следом заглянули в бар.

— Вот, стоят коробочки. Все вроде на месте. По четыре штучки в каждой. Сколько их было, я, конечно, не знаю. Но в мусорном ведре ничего нет. Пусто. Это тоже папа с мамой: у нас мусор не задерживался. Борьба с тараканами должна быть беспощадной.

— Бутылки тоже все не распечатаны, — отметил Гордеев. — Да здесь, кроме этих микромерзавчиков, никаких ликеров больше и нет.

— В холодильнике початая бутылка водки, тоже не подходит.

— Ну хорошо. Давайте попробуем ваш желудочный ликер.

Они выпили нечто, сильно отдающее анисом.

— То, что стоит у вас в холодильнике, мне нравится больше, — сказал Юрий Петрович, закусывая маслиной.

— Хотите?

— Ни за что! — Гордеев вновь взялся за стакан с минералкой. — Да, в жизни бывает всякое, и, возможно, ваш отец встречался здесь с кем-то по делу, в котором участвовал… Ну, выпили немного, а потом вдруг кто-то позвонил, ваш отец заторопился, поставил эти стаканчики на место, а потом забыл помыть — или уже не смог…

— Но об этом мы можем спросить у него!

— Обязательно.

Телевизор продолжал работать, семейные страсти на экране кипели.

— Ого! — вдруг воскликнула Лида. — Все же здесь кто-то был!

— Та-ак, — протянул Юрий Петрович вопрошающе.

— А вот смотрите, — она показала на две полки с видеокассетами над нишей в шкафу, где стоял телевизор. — Мы, Андреевы, все немного педанты. Зануды. Порядок — залог успеха. Каждой вещи — свое место. Вот и кассеты… Видите?

Все кассеты были в футлярах, имитирующих книжные обложки.

— Папа у нас главный видеоман, но записи у него специфические. Во-первых, это аналитические передачи, во-вторых, театральные. И конечно, он записывал для меня все интересное по истории. Но вот видите, как сейчас стоят эти кассеты. Всего их на полке тридцать, из них десять в футлярах малинового цвета, а двадцать — в футлярах под кожу. Папа всегда ставил так: на краях по три малиновых футляра и в центре — четыре. Порядок жесткий, раз и навсегда: ни я, ни мама его не нарушали. Считайте его маленькой причудой главы семьи. А сейчас…

Малиновые футляры были разделены на две части: по пять.

— А мог ли ваш папа переставить их по-новому?

— Едва ли, — твердо сказала Лида. — Во всех этих футлярах — записи довольно давнего времени, а в малиновых — фильмы. По центру — четыре кассеты с фильмами Феллини, это любимый папин режиссер. Самый любимый. Центровой, как говорится. И эти четыре кассеты никак не могли оказаться сбоку, да еще разделенными по две. Не папина рука так ставила!

— Погодите-погодите, — задумался Гордеев. — Когда я вошел и включил телевизор, он оказался на видеоканале. Так… Могу представить и такую картину: сюда приходят двое, роются в кассетах, что-то ищут, просматривают их, коротая время, потягивают что-то, принесенное с собой из стопок, затем, несколько утомленные видеомарафоном, уходят, забыв переключить телевизор, вымыть как следует рюмки… Похоже?

— Похоже. Но что в наших кассетах могло заинтересовать этих пришельцев?

— Если бы знать! Видите, нам есть что обсудить с Борисом Алексеевичем! Кстати, Лида, напомните, как зовут этого молодого человека, который сообщил вам об аресте папы?

— Володя Иноземцев. Он мой школьный приятель.

— А с ним можно связаться?

— Конечно. Я могу позвонить хоть сейчас.