Наука логики. С комментариями и объяснениями

Это снятие различения есть больше, чем только отказ от него и еще одно внешнее отбрасывание его или простой возврат к простому началу, к наличному бытию как таковому. Различие не может быть отброшено, ибо оно есть. Фактическое, стало быть, то, что имеется, есть наличное бытие вообще, различие в нем и снятие этого различия; не наличное бытие, лишенное различий, как вначале, а наличное бытие как снова равное самому себе благодаря снятию различия, как простота наличного бытия, опосредствованная этим снятием. Эта снятость различия есть отличительная определенность наличного бытия. Таким образом, оно есть внутри-себя-бытие; наличное бытие есть налично сущее, нечто.

Нечто есть первое отрицание отрицания как простое сущее соотношение с собой.

Отрицание отрицания – понятие диалектики, конкретизирующее понятие «снятие»: если о «снятии» мы говорим, когда смотрим на результаты, которые мыслим, то «отрицание отрицания» характеризует процесс. Например, получение оценки на экзамене – это «снятие» учебного процесса: когда ты сдал экзамен, то учиться уже не надо. А сама сдача экзамена – отрицание отрицания: ты отрицаешь как прежнее свое невежество, так и саму позицию, с которой ты отрицал его, ибо сейчас тебя интересует содержание твоих знаний, а не противостояние их невежеству. Знание – это тогда «незнание незнания»: и в том смысле, что мы больше не имеем дела с прежним незнанием, и в том, что мы, зная какую-то вещь, не знаем, как это можно – ее не знать. Поэтому Гегель и говорит, что «нечто» – это простое соотношение с собой: как для нас знать то, что давно выучили и узнали, это само собой разумеется, так и для вещи – что она есть – это само собой разумеющийся факт, в котором она и является как вещь, «соотносится сама с собой».

Наличное бытие, жизнь, мышление и т. д. в своей сущности определяют себя как налично сущее, живое, мыслящее («Я») и т. д. Это определение в высшей степени важно, если хотят идти дальше наличного бытия, жизни, мышления и т. д., а также божественности (вместо бога) как всеобщностей.

Представление справедливо считает нечто реальным. Однако нечто есть еще очень поверхностное определение, подобно тому как реальность и отрицание, наличное бытие и его определенность, хотя они уже не пустые бытие и ничто, однако суть совершенно абстрактные определения. Поэтому они и самые ходячие выражения, и философски необразованная рефлексия чаще всего пользуется ими, втискивает в них свои различения и мнит, будто имеет в них что-то вполне добротное и строго определенное. – Отрицание отрицания как нечто есть лишь начало субъекта, – внутри-себя-бытие, еще совершенно неопределенное. В дальнейшем оно определяет себя прежде всего как сущее для себя, продолжая определять себя до тех пор, пока оно не получит лишь в понятии конкретную напряженность субъекта. В основе всех этих определений лежит отрицательное единство с собой. Но при этом следует различать между отрицанием как первым, как отрицанием вообще, и вторым, отрицанием отрицания, которое есть конкретная, абсолютная отрицательность, так же как первое отрицание есть, напротив, лишь абстрактная отрицательность.

Сущее для себя – немецкое «для себя», противопоставляется «в себе» («самому по себе»). Быть сущим в себе – значит самостоятельно реализовываться. А быть сущим для себя – значит мыслить свою реализацию как продолжение существования. Так, когда мы выполняем какое-то задание, то существуем в себе (сами по себе), даже если эта работа нас совершенствует. А если мы при этом выучиваем новые понятия, то существуем для себя, иначе говоря, понимаем, как эти новые понятия помогут решать задачи.

Напряженность – здесь ассоциация не с напряжением или нервным напряжением, но с некой точностью определения, вроде точного попадания из лука с натянутой тетивой или напряженности сумки, в которую удалось правильно уложить все вещи, и при этом она не порвется. Получить конкретную напряженность субъекта – значит стать способным вместить в себя все смыслы, присущие субъекту.

Нечто есть сущее как отрицание отрицания; ибо последнее – это восстановление простого соотношения с собой; но тем самым нечто есть также и опосредствование себя с самим собой. Уже в простоте [всякого] нечто, а затем еще определеннее в для-себя-бытии, субъекте и т. д. имеется опосредствование себя с самим собой; оно имеется уже и в становлении, но в нем оно лишь совершенно абстрактное опосредствование. В нечто опосредствование с собой положено, поскольку нечто определено как простое тождественное. – Можно обратить внимание на то, что вообще имеется опосредствование, в противовес принципу утверждаемой чистой непосредственности знания, из которой опосредствование будто бы исключено; но в дальнейшем нет нужды обращать особое внимание на момент опосредствования, ибо он находится везде и всюду, в каждом понятии.

Это опосредствование с собой, которое нечто есть в себе, взятое лишь как отрицание отрицания, своими сторонами не имеет каких-либо конкретных определений; так оно сводится в простое единство, которое есть бытие. Нечто есть, и оно ведь есть также налично сущее; далее, оно есть в себе также и становление, которое, однако, уже не имеет своими моментами только бытие и ничто. Один из них – бытие – есть теперь наличное бытие, и, далее, налично сущее; второй есть также нечто налично сущее, но определенное как отрицательность, присущая нечто (Negatives des Etwas), – иное. Нечто как становление есть переход, моменты которого сами суть нечто и который поэтому есть изменение, – становление, ставшее уже конкретным. – Но нечто изменяется сначала лишь в своем понятии; оно, таким образом, еще не положено как опосредствующее и опосредствованное; вначале оно положено как просто сохраняющее себя в своем соотношении с собой, а его отрицательность – как некоторое такое же качественное, как только иное вообще.

Сторона – необходимое свойство вещи для того, чтобы ее определить, не потому, что мы постигаем только какие-то стороны вещи, или заходим к ней с какой-то стороны, но потому что, определяя, мы оказываемся «на стороне» вещи, как бы делаемся ее сторонниками, и, принимая определение, принимаем и способность этой вещи быть определенной. «Опосредствование с собой», то есть способность определения отдавать отчет в своей условности – вполне конкретно, но не имеет «сторон», а реализуется как чистое бытие, как вещь, из которой вычли все условности разных отношений к ней, и которая в силу этого безусловна.

а) Нечто и иное

1. Во-первых, нечто и иное суть налично сущие, или нечто.

Во-вторых, каждое из них есть также иное. Безразлично, которое из них мы называем сначала и лишь по тому именуем нечто (по-латыни, когда они встречаются в одном предложении, оба называются aliud, или «один другого» – alius alium, а когда речь идет об отношении взаимности, аналогичным выражением служит alter alterum). Если мы одно наличное бытие называем А, а другое В, то В определено ближайшим образом как иное. Но точно так же А есть иное этого В. Оба одинаково суть иные. Для фиксирования различия и того нечто, которое следует брать как утвердительное, служит [слово] «это». Но «это» как раз и выражает, что такое различение и выделение одного нечто есть субъективное обозначение, имеющее место вне самого нечто. В этом внешнем показывании и заключается вся определенность; даже выражение «это» не содержит никакого различия; всякое и каждое нечто есть столь же «это», сколь и иное. Считается, что словом «это» выражают нечто совершенно определенное; но при этом упускают из виду, что язык как произведение рассудка выражает лишь всеобщее; исключение составляет только имя единичного предмета, но индивидуальное имя есть нечто бессмысленное в том смысле, что оно не выражает всеобщего, и по этой же причине оно представляется чем-то лишь положенным, произвольным, как и на самом деле собственные имена могут быть произвольно приняты, даны или также изменены.

Субъективное – у Гегеля означает обычно не «личное» или «пристрастное», а претендующее от лица субъекта вмешаться в идущие вне субъекта процессы, тем самым искажающее действительное понимание хода событий.

Итак, инобытие представляется определением, чуждым определенному таким образом наличному бытию, или, иначе говоря, иное выступает вне данного наличного бытия; отчасти так, что наличное бытие определяет себя как иное только через сравнение, производимое некоторым третьим, отчасти так, что это наличное бытие определяет себя как другое только из-за иного, находящегося вне его, но само по себе оно не таково.

Пример такого определения: мир как вселенная понимается и как мир, как отсутствие войны из-за войны как иного, хотя мир как таковой не есть только отсутствие войн, даже в узком смысле мирной жизни, не говоря о широком смысле устройства вселенной.

В то же время, как мы уже отметили, каждое наличное бытие определяет себя и для представления в равной мере как другое наличное бытие, так что не остается ни одного наличного бытия, которое было бы определено лишь как наличное бытие и не было бы вне некоторого наличного бытия, следовательно, само не было бы некоторым иным. Оба определены и как нечто и как иное, они, значит, одно и то же, и между ними еще нет никакого различия. Но эта тождественность определений также имеет место только во внешней рефлексии, в сравнении их друг с другом; но в том виде, в каком вначале положено иное, оно само по себе, правда, соотносится с нечто, однако оно также и само по себе находится вне последнего.

В-третьих, следует поэтому брать иное как изолированное, в соотношении с самим собой, брать абстрактно как иное, как ?? ?????? Платона, который противопоставляет его единому как один из моментов целокупности и таким образом приписывает иному свойственную ему природу. Таким образом, иное, понимаемое лишь как таковое, есть не иное некоторого нечто, а иное в самом себе, т. е. иное самого себя. – Физическая природа есть по своему определению такое иное; она есть иное духа. Это ее определение есть, таким образом, вначале одна лишь относительность, которая выражает не какое-то качество самой природы, а лишь внешнее ей соотношение. Но так как дух есть истинное нечто, а природа поэтому есть в самой себе лишь то, что она есть по отношению к духу, то, поскольку она берется сама по себе, ее качество состоит именно в том, что она в самой себе есть иное, вовне-себя-сущее (в определениях пространства, времени, материи).

Физическая природа – означает не предмет специальной науки физики, но природу, которая себя реализует именно как природа, как совокупность закономерностей, каковые уже иные в сравнении с неподвластным закономерностям бытием. В силу этого природа никогда не может быть «одним»: ее закономерности всегда говорят о том, что она – «иное».

Иное само по себе есть иное по отношению к самому себе (an ihm selbst) и, следовательно, иное самого себя, таким образом, иное иного, – следовательно, всецело не равное внутри себя, отрицающее себя, изменяющееся. Но точно так же оно остается тождественным с собой, ибо то, во что оно изменилось, есть иное, которое помимо этого не имеет никаких других определений. А то, что изменяется, определено быть иным не каким-нибудь другим образом, а тем же самым; оно поэтому соединяется в том ином лишь с самим собой. Таким образом, оно положено как рефлектированное в себя со снятием инобытия; оно есть тождественное с собой нечто, по отношению к которому, следовательно, инобытие, составляющее в то же время его момент, есть нечто отличное от него, не принадлежащее ему самому как такому нечто.

Данный оборот означает: изменяясь, вещь удерживает себя как субъект этих изменений, и тем самым даже они – формы обращения к себе как субъекту, показавшему свою неизменность при изменчивости и тем самым снявшему небытие, которое неизбежно, раз изменение отрицает, отправляет в небытие предшествующее состояние. Просто Гегель на этом этапе рассуждений еще не дошел до «субъекта» и до «форм» во множественном числе, поэтому фраза сказана так сложно.

2. Нечто сохраняется в отсутствии своего наличного бытия (Nichtdasein), оно по своему существу едино с ним и по своему существу не едино с ним. Оно, следовательно, соотносится со своим инобытием; оно не есть только свое инобытие. Инобытие в одно и то же время и содержится в нем, и еще отделено от него. Оно бытие-для-иного.

Наличное бытие как таковое есть непосредственное, безотносительное; иначе говоря, оно имеется в определении бытия. Но наличное бытие как включающее в себя небытие есть определенное бытие, подвергшееся внутри себя отрицанию, а затем ближайшим образом – иное; но так как оно в то же время и сохраняется, подвергнув себя отрицанию, то оно есть лишь бытие-для-иного.

Оно сохраняется в отсутствии своего наличного бытия и есть бытие; но не бытие вообще, а как соотношение с собой в противоположность своему соотношению с иным, как равенство с собой в противоположность своему не равенству. Такое бытие есть в-себе-бытие.

Не равенство — так как Гегель говорит не о состоянии неравенства, а о действии, позволяющем отнестись к себе как к другому, раздельное написание предпочтительно. Например, можно сказать, что человек равен своему самосознанию, но не равен своей совести, или равен своей нравственности, но не своему моральному принципу. Сами различения понятий «сознания» и «совести», «морали» и «нравственности», не поддерживаемые этимологиями слов, отчасти обязаны гегелевской диалектике.

Бытие-для-иного и в-себе-бытие составляют оба момента [всякого] нечто. Здесь имеются две пары определений: 1) нечто и иное; 2) бытие-для-иного и в-себе-бытие. В первых имеется безотносительность их определенности: нечто и иное расходятся.

Но их истина – это соотношение между ними; бытие-для-иного и в-себе-бытие суть поэтому указанные определения, положенные как моменты одного и того же, как определения, которые суть соотношения и остаются в своем единстве, в единстве наличного бытия. Каждое из них, следовательно, в то же время содержит в себе и свой отличный от себя момент.

Бытие и ничто в том их единстве, которое есть наличное бытие, уже более не бытие и ничто: таковы они только вне своего единства. Таким образом, в их беспокойном единстве, в становлении, они суть возникновение и прехождение. – Бытие во [всяком] нечто есть в-себе-бытие. Бытие, соотношение с собой, равенство с собой, теперь уже не непосредственное, оно соотношение с собой лишь как небытие инобытия (как рефлектированное в себя наличное бытие). – И точно так же небытие как момент [всякого] нечто в этом единстве бытия и небытия есть не отсутствие наличного бытия вообще, а иное, и, говоря определеннее, по различению его и бытия оно есть в то же время соотношение с отсутствием своего наличного бытия, бытие-для-иного.

Беспокойный – не нужно и объяснять, что это слово означает не «взволнованный», а «не имеющий точки покоя, поскольку в этом единстве каждая его составляющая полновесна. Можно сравнить такое беспокойное единство со списком школьных или университетских предметов, каждый из которых с точки зрения учителей «самый важный» – и лишь тогда школьное знание испытывает «возникновение и прехождение».

Тем самым в-себе-бытие есть, во-первых, отрицательное соотношение с отсутствием наличного бытия, оно имеет инобытие вовне себя и противоположно ему; поскольку нечто есть в себе, оно лишено инобытия и бытия для иного. Но, во-вторых, оно имеет небытие и в самом себе, ибо оно само есть не-бытие бы-тия-для-иного.

Это рассуждение может быть проиллюстрировано фразой «денег нет», означающей вовсе не то, что все они провалились в какое-то небытие, а что наличные деньги сейчас не могут быть выданы.

Но бытие-для-иного есть, во-первых, отрицание простого соотношения бытия с собой, соотношения, которым ближайшим образом должно быть наличное бытие и нечто; поскольку нечто есть в ином или для иного, оно лишено собственного бытия. Но, во-вторых, оно не отсутствие наличного бытия как чистое ничто. Оно отсутствие наличного бытия, указывающее на в-себе-бытие как на свое рефлектированное в себя бытие, как и наоборот, в-себе-бытие указывает на бытие-для-иного.

3. Оба момента суть определения одного и того же, а именно определения [всякого] нечто. Нечто есть в себе, поскольку оно ушло из бытия-для-иного, возвратилось в себя. Но нечто имеет также определение или обстоятельство в себе (an sich) (здесь ударение падает на «в») или в самом себе (an ihm), поскольку это обстоятельство есть в нем (an ihm) внешним образом, есть бытие-для-иного.

Внешним образом – означает не «поверхностно», а «действуя исключительно как факт, а не как переживание». Просто слова «факт» и «переживание» Гегель еще не вводил, поскольку после терминологической работы Канта они весьма двусмысленны и нуждаются в дополнительных оговорках.

Это ведет к некоторому дальнейшему определению. В-себе-бытие и бытие-для-иного прежде всего различны, но то, что нечто имеет то же самое, что оно есть в себе (аn sich), также и в самом себе (an ihm), и, наоборот, то, что оно есть как бытие-для-иного, оно есть и в себе – в этом состоит тождество в-себе-бытия и бытия-для-иного, согласно определению, что само нечто есть тождество обоих моментов и что они, следовательно, в нем нераздельны. – Формально это тождество получается уже в сфере наличного бытия, но более определенное выражение оно получит при рассмотрении сущности и затем при рассмотрении отношения внутреннего (Innerlichkeit) и внешнего (Ausserlichkeit), а определеннее всего – при рассмотрении идеи как единства понятия и действительности. – Полагают, что словами «в себе» и «внутреннее» высказывают нечто возвышенное; однако то, что нечто есть только в себе, есть также только в нем; «в себе» есть лишь абстрактное и, следовательно, внешнее определение. Выражения «в нем ничего нет», «в этом что-то есть» имеют, хотя и смутно, тот смысл, что то, что в чем-то есть, принадлежит также и к его в-себе-бытию, к его внутренней, истинной ценности.

Возвышенное – в эстетике Канта – напрямую связанное с нашими глубинными переживаниями и обращающее их к непосредственному действию в мире; этим возвышенное отличается от прекрасного, которое призывает к созерцанию. К примеру, пейзаж прекрасен, если успокаивает, и возвышен, если вдохновляет помочь соседям. Гегель иронизирует над поверхностным романтическим пониманием Канта, где глубокая внутренняя жизнь считалась свидетельством восприимчивости к возвышенному, а, значит, говорила об амбициозности замыслов и масштабности будущей славы.

Можно отметить, что здесь уясняется смысл вещи-в-себе, которая есть очень простая абстракция, но в продолжение некоторого времени слыла очень важным определением, как бы чем-то изысканным, так же как положение о том, что мы не знаем, каковы вещи в себе, признавалось большой мудростью. – Вещи называются вещами-в-себе, поскольку мы абстрагируемся от всякого бытия-для-иного, т. е. вообще – поскольку мы их мыслим без всякого определения, как ничто. В этом смысле нельзя, разумеется, знать, что такое вещь-в-себе. Ибо вопрос: что такое? – требует, чтобы были указаны определения; но так как те вещи, определения которых следовало бы указать, должны быть в то же время вещами-в-себе, т. е. как раз без всякого определения, то в вопрос необдуманно включена невозможность ответить на него или же дают только нелепый ответ на него. – Вещь-в-себе есть то же самое, что то абсолютное, о котором знают только то, что все в нем едино. Мы поэтому знаем очень хорошо, что представляют собой эти вещи-в-себе; они как таковые не что иное, как лишенные истинности, пустые абстракции. Но что такое поистине вещь-в-себе, что поистине есть в себе, – изложением этого служит логика, причем, однако, под «в-себе» понимается нечто лучшее, чем абстракция, а именно то, что нечто есть в своем понятии; но понятие конкретно внутри себя постижимо как понятие вообще и внутри себя познаваемо как определенное и как связь своих определений.

Вещь в себе (более точным переводом было бы «вещь сама по себе», наподобие «кошка, которая гуляла сама по себе») – один из ключевых терминов философии Канта, обозначающий то, что мы не знаем не только устройства мира, но и устройства отдельных вещей, так как не можем найти оснований, на которых квалифицируем вещи именно как вещи, хотя при этом отличаем их от наших внутренних или внешних реакций. Для Канта утверждение вещи в себе было основано на том, что человек, различая между своей внутренней и внешней жизнью, никогда не отождествит знание вещей ни с той, ни с другой жизнью, зато поймет, что такое знание. Но именно этот термин подвергался критике немецким идеализмом, в том числе Гегелем, прежде всего за то, что Кант не рассмотрел вопрос о том, как полагание вещи предшествует ее пониманию. Гегель показывает, что полагание вещи как таковое – это полагание ее как таковой, то есть как чистой абстракции. Тогда вещь-в-себе – такая же абстракция по отношению к ее свойствам, как наше познание – по отношению к его обстоятельствам. Когда мы читаем книгу, то не обращаем внимания на шум за окном, но и писатель, когда сочинял книгу, давал обобщенные характеры своих героев, в отвлечении от всех возможностей и нюансов их поведения.