Три часа между рейсами (сборник)

– Еще раз дернетесь, и я ее разобью, – быстро сказала она. – Я это сделаю, не сомневайтесь – брошу на кафель в ванной.

– Но об осколки я могу порезать ноги… Или сами поранитесь.

– Тогда не хватайте ее… вы же обещали… Ах так?..

Внезапно она разжала пальцы, и бутылка выскользнула из ладоней, как торпеда, напоследок мелькнув красно-черной этикеткой с надписью «СЭР ГАЛАХАД. ОЧИЩЕННЫЙ ЛУИСВИЛЬСКИЙ ДЖИН»[43 - Внезапно она разжала пальцы, и бутылка выскользнула из ладоней, как торпеда, напоследок мелькнув красно-черной этикеткой с надписью «СЭР ГАЛАХАД. ОЧИЩЕННЫЙ ЛУИСВИЛЬСКИЙ ДЖИН». – В этом месте при переиздании рассказа в 1951 г. редактор дописал одну фразу, в которой бутылку разбивает сам пациент, перехватив ее на лету. Сделано это было для смыслового согласования с финалом, где написано «он разбил бутылку» (возможно, автор просто проглядел эту неточность при последней правке). В данном случае, следуя более позднему изданию, опущена добавленная редактором фраза, а в конце «он разбил» заменено на «она разбила». Такое действие вполне соответствует характеру героини как женщины решительной и принципиальной: пообещала разбить – и разбила.].

Теперь от нее остались лишь осколки на полу, и в комнате установилась тишина. Сиделка раскрыла «Унесенных ветром» – о дивном мире, давно ушедшем в прошлое, – и по ходу чтения периодически поглядывала на пациента, опасаясь, как бы он и впрямь не порезался об осколки, если пойдет в туалет. Ужасно хотелось спать. В очередной раз оторвавшись от книги, она увидела, что он плачет, очень напоминая одного старого еврея, за которым она ухаживала в Калифорнии; тот бегал в туалет по многу раз за ночь. С этим пациентом хлопот было еще больше, однако она подумала: «Должно быть, чем-то он мне нравится, иначе давно бы уже попросила замену».

Внезапно выйдя из состояния полудремы, она встала и поставила один из стульев на пути в ванную комнату. В сон так сильно клонило еще и потому, что он разбудил ее рано утром, потребовав свежую газету с отчетом о вчерашнем матче между Йелем и Гарвардом, а потом в течение всего дня ей так и не удалось отлучиться к себе домой. После обеда к нему нагрянула родственница, и пришлось пережидать этот визит в гостиничном холле, где гуляли сквозняки, а у нее не было свитера, чтобы надеть поверх форменного платья.

Пациент клевал носом, сидя за письменным столом, и она позаботилась о его удобстве, насколько это было возможно в такой позе: накинула плед на плечи, а другим пледом укрыла ноги. Затем села в кресло-качалку, однако сонливость уже прошла. Вспомнила, что нужно сделать записи в медицинской карте, и, стараясь двигаться бесшумно, отыскала на столе карандаш.

«Пульс – 120.

Частота дыхания – 25.

Температура – 36,6 – 36,9 – 36,8.

Замечания —

(тут можно было много чего написать)

Пытался завладеть бутылкой джина. Отобрала ее и разбила».

Чуть подумав, стерла последнюю фразу и написала так:

«При этом бутылка упала на пол и разбилась. В целом пациент очень трудный».

Хотела добавить: «Впредь ни за что не возьму алкоголика», но в отчете такое замечание выглядело бы неуместным. Она давно приучила себя просыпаться в нужное время, так что вполне можно было вздремнуть до семи утра и прибраться уже перед самым приходом его племянницы. Таковы правила игры, ничего не попишешь. Опустившись в кресло, она посмотрела на бледное, изможденное лицо пациента, потом еще раз проверила его дыхание и подумала: «Что же такое с ним случилось?» Днем он был весел и дружелюбен, даже забавы ради набросал для нее рассказик в картинках. Она непременно вставит этот подарок в рамку и повесит у себя в комнате. Затем вспомнились его худые кисти, которые она перехватывала во время борьбы; вспомнились гадости, которые он выкрикивал в исступлении; и еще вспомнилось, что накануне сказал ему доктор:

– Вы слишком хороший человек, чтобы вытворять с собой такое.

Она очень устала и решила отложить возню с битым стеклом на утро. Осталось только дождаться, когда дыхание пациента станет ровным, и перетащить его на кровать. Но ожидание затягивалось, и тогда она приступила к уборке. Ползая на коленях по кафельному полу в поисках последних осколков, она думала: «Не такими вещами я должна заниматься. Да и он не должен так себя вести».

Поднявшись с коленей, раздраженно поглядела на спящего. Ноздри его тонкого красивого носа слегка раздувались, что сопровождалось тихим храпом и сопением, напоминавшим глухие безутешные всхлипы. Накануне перед уходом доктор как-то по-особенному покачал головой, и она сразу поняла, что в данном случае от ее стараний уже ничего не зависит. Между прочим, в ее учетной карточке, хранившейся в агентстве, по совету более опытных коллег изначально была сделана отметка: «С алкоголиками не работает».

Сейчас она сделала все как положено, а из прошедшего вечера в памяти засел лишь один эпизод, когда в разгар борьбы за бутылку он вдруг остановился, чтобы спросить, не ушибла ли она локоть о дверной косяк. В ответ она попыталась его уязвить:

– Если б вы знали, что говорят о вас люди, не так бы задирали нос… – и тут же поняла, что ему давным-давно на все это наплевать.

Наконец все осколки были собраны – осталось только пройтись по полу щеткой для верности, – и вдруг ей подумалось, что эта разбитая бутылка была слабым подобием окошка, сквозь которое они лишь мельком увидели друг друга. Он ничего не знал про ее сестер или про Билла Марко, за которого она чуть было не вышла замуж, а она ничего не знала о причинах его падения. На письменном столе она видела его фото вместе с молодой женой и двумя сыновьями – там он выглядел красивым и жизнерадостным, каким был всего лишь пять лет назад. «Бессмыслица какая-то, – подумала она, бинтуя порезанный стеклом палец. – Нет уж, хватит с меня – впредь никаких алкоголиков».

II

Какие-то дурные шутники отметили Хеллоуин, расколов боковые окна автобуса, – те покрылись сеткой трещин и в любой момент могли осыпаться внутрь; посему она перебралась в самый конец салона, на места для негров. У нее имелся чек от пациента, но в такой поздний час его негде было обналичить; после оплаты проезда в кошельке остались только четвертак и цент.

В приемной агентства миссис Хиксон она застала двух знакомых медсестер.

– Кто у тебя сейчас? – спросила одна из них.

– Алкоголик, – сказала она.

– Ах да, Грета Хоукс говорила – тебе достался тот карикатурист в отеле «Форест-парк».

– Он самый.

– Я слышала, он руки распускает.

– Со мной он вел себя прилично, – соврала она. – Если не обращаться с ними как с осужденными преступниками, то…

– Не сердись, я просто повторяю слухи, а болтают всякое про этих алкашей – будто они и под юбку сиделке залезть не прочь…

– Да замолчи ты! – воскликнула она, сама удивившись своей горячности.

Минуту спустя из кабинета вышла миссис Хиксон и, попросив остальных продолжать, жестом пригласила ее к себе.

– Обычно я не направляю молодых сиделок к подобным пациентам, – начала она. – Мне сообщили о вашем звонке из отеля.

– На самом деле все было не так уж плохо, миссис Хиксон. Просто он сам не понимал, что делает, но мне никакого вреда не причинил. Я больше волновалась за свою репутацию в агентстве. А вчера весь день он вел себя безупречно. Даже нарисовал для меня…

– Я не хотела посылать вас к этому пациенту, но так уж вышло, – сказала миссис Хиксон, перебирая учетные карточки. – Вы ведь работали с туберкулезниками? Ага, вот вижу, что работали. Тут как раз есть…

Их разговор прервала череда телефонных звонков, и сиделка слышала, как миссис Хиксон отвечает кому-то быстро и четко:

– Сделаю что смогу, но решение в таких случаях принимает врач… Нет, это вне моей компетенции… Привет, Хэтти… Нет, сейчас никак не получится… Слушай, у тебя найдется кто-нибудь опытный для работы с алкоголиком? Есть клиент по этой части в «Форест-парке»… Перезвони мне, хорошо?

Она положила трубку.

– Подождите немного в приемной. Да, кстати, что он за тип? Позволяет себе лишнее?

– Хватал меня за руку, не давая сделать укол, – сказала она.

– Еще один инвалидный герой, – проворчала миссис Хиксон. – По таким клиника плачет… Через пару минут я оформлю вам направление к пациентке, с которой хлопот почти не будет, так что сможете отдохнуть. Это пожилая женщина…

Снова раздался телефонный звонок.

– Слушаю… А, это ты, Хэтти… Понятно, а как насчет этой здоровячки Свенсен? Она, если что, любого пьянчугу скрутит… А Джозефина Маркхэм? Она живет в твоем доме, верно? Позови ее к телефону… – Недолгая пауза. – Джо, ты не возьмешь одного известного рисовальщика – или художника, уж не знаю, как там они себя называют… Сейчас он в «Форест-парке»… Нет, я не в курсе, надо будет спросить доктора Картера, он объявится часам к десяти…

Далее последовала затяжная пауза, изредка прерываемая репликами миссис Хиксон:

– Так, так… Да, я тебя отлично понимаю… Но этот случай не опасный – просто довольно-таки трудный. Я вообще не люблю направлять девушек в отель, зная тамошнюю публику… Ладно, я найду кого-нибудь еще, пусть даже время не самое подходящее… Извини за беспокойство… Да, передай Хэтти – надеюсь, та шляпка подошла в тон платью…

Положив трубку, миссис Хиксон сделала пометки в своем блокноте. Эта на редкость энергичная деловая женщина когда-то сама была молоденькой медсестрой и гордой идеалисткой, пройдя через все тяжкие: ее нещадно эксплуатировало начальство, оскорбляли почем зря всезнайки-интерны, мучили привередливые пациенты, в чьих глазах она была безропотной жертвой, отданной на заклание их почтенной старости. Покончив с записями, она резко поднялась из-за стола:

– Каких пациентов вы предпочитаете? Как я уже сказала, есть одна милая старушка…

В карих глазах сиделки промелькнул огонек – вспомнился недавно виденный фильм о Пастере[44 - Пастер, Луи (1822–1895) – французский ученый-подвижник, автор многих открытий в области микробиологии и иммунологии.], а также книга о Флоренс Найтингейл[45 - Флоренс Найтингейл (1820–1910) – британская сестра милосердия, совершившая «гуманитарную революцию» в области ухода за больными.], которую они читали на курсах медсестер. Как же они в ту пору гордились своей новенькой формой и даже в холодную погоду не надевали поверх нее пальто, перебегая через улицу между корпусами филадельфийского больничного комплекса, – гордились ничуть не меньше, чем гордятся своими меховыми манто великосветские дебютантки, отправляясь на бал в роскошном отеле.