Прекрасные и обреченные

– Эй, Глория, привет!

– Привет, – откликнулась Глория.

– Кто это? – поинтересовался Энтони.

– Понятия не имею. Так, где-то встречались. – Ее внимание уже переключилось на кого-то другого. – Привет, Мюриэл! Это Мюриэл Кейн, – пояснила она Энтони. – По-моему, симпатичная, хотя и не очень.

Энтони хмыкнул, по достоинству оценив замечание Глории.

– Симпатичная, хотя и не очень, – повторил он.

Глория улыбнулась, тут же проникаясь интересом.

– И что здесь забавного? – В ее тоне сквозило трогательное желание немедленно узнать причину.

– Просто забавно, вот и все.

– Хотите потанцевать?

– А вы?

– Можно. Но лучше посидим, – решила Глория.

– И побеседуем о вас. Вы ведь любите о себе говорить, верно?

– Да, – рассмеялась уличенная в тщеславии Глория.

– Думаю, у вас классическая биография.

– Дик считает, что у меня ее вообще нет.

– Дик! Да что ему о вас известно?

– Ничего. Но он говорит, что биография каждой женщины начинается с первого серьезного поцелуя и заканчивается, когда ей кладут на руки последнего родившегося ребенка.

– Он цитирует свою книгу.

– Дик утверждает, что у нелюбимых женщин нет биографии, а есть только прошлое.

– Ну, на роль нелюбимой женщины вы наверняка не претендуете! – снова рассмеялся Энтони.

– Полагаю, вы правы.

– Тогда почему же у вас нет биографии? Разве в вашей жизни еще не случилось серьезного поцелуя? – Едва слова сорвались с губ, Энтони сделал судорожный вдох, будто хотел заглотнуть их обратно. Она же совсем ребенок!

– Не понимаю, что вы подразумеваете под словом «серьезный», – с неодобрением в голосе отозвалась Глория.

– Хотелось бы знать, сколько вам лет.

– Двадцать два, – серьезно ответила она, глядя Энтони в глаза. – А вы думали сколько?

– Лет восемнадцать.

– Значит, пусть такой и останусь. Не хочу, чтобы мне было двадцать два. Больше всего на свете ненавижу свой возраст.

– Двадцать два года?

– Нет, не хочу стареть и все такое. Выходить замуж.

– Неужели вам вообще не хочется замуж?

– Не хочу взваливать на себя ответственность и возиться с кучей детей.

Глория не сомневалась, что в ее устах любые слова звучат приятно. Энтони, затаив дыхание, ждал следующей реплики в надежде, что она станет продолжением начатой темы. Глория мило улыбалась, не выражая особого восторга, и после недолгого молчания в пространство была брошена фраза:

– Вот бы пожевать желатиновых пастилок.

– Вы их непременно получите! – Энтони жестом подозвал официанта и отправил его к прилавку с сигаретами.

– Вы не возражаете? Обожаю желатиновые пастилки. Все надо мной подшучивают, потому что я их все время жую, когда папы нет поблизости.

– Нисколько. А кто все эти ребята? Вы с ними знакомы? – неожиданно спросил Энтони.

– Нет, что вы. Они все… ну, словом, собрались отовсюду. А вы разве сюда не заглядываете?

– Очень редко. Я не любитель «симпатичных девушек».

Ответ Энтони тут же вызвал живейший интерес. Глория с решительным видом повернулась спиной к танцующим, устроилась поудобнее на стуле и требовательным тоном спросила:

– Чем же вы занимаетесь?

Благодаря выпитому коктейлю вопрос показался Энтони очень уместным. У него возникло желание поговорить, более того, захотелось произвести впечатление на эту девушку, чье внимание то и дело переключалось с одного предмета на другой. Она останавливалась пощипать травку в самых непредсказуемых местах, торопливо пробегая пастбища, ненавязчиво притягивающие к себе взор. Ему хотелось порисоваться, неожиданно предстать перед ней в новом героическом облике, стряхнуть небрежное безразличие, с которым она относилась ко всему вокруг за исключением собственной персоны.

– Я ничего не делаю, – начал Энтони и тут же понял, что его слова лишены добродушного изящества, которое хотелось в них вложить. – Ничем не занимаюсь, так как не могу ничего сделать, что бы сделать стоило.

– Ну и что?

Энтони не удивил ее и даже не заинтересовал, но Глория его определенно поняла, если он и правда сказал нечто достойное понимания.

– Разве вы не относитесь с одобрением к ленивым мужчинам?

Глория кивнула:

– Пожалуй, если в их лени присутствует изящество. А для американца это возможно?

– А почему нет? – смутился Энтони.

Но ее мысли уже переключились на другой объект и витали на высоте десятого этажа.