Песнь Сорокопута

Об этом я много думал в первые годы обучения. Всё время хотелось выкинуть какой-нибудь шокирующий номер, не прямо чтобы довести отца до инфаркта, но показать, что я тоже могу выйти из-под его контроля, однако все мои гениальные планы лопались, как воздушный шарик. В голове я прокручивал тысячи проделок, хотелось устроить что-то, чтобы доказать себе, что я могу пойти наперекор воле отца, ослушаться брата, открыто высказать своё мнение преподавателям, вступить в полемику с одноклассниками – много чего могу. Ведь я был в том возрасте, когда казалось, что море по колено.

– В следующем году ты поступаешь в академию, готовься усерднее.

Я кивнул. Кажется, мои опасения не подтвердились и разговор обещал выйти лёгким, по крайней мере, сейчас отец выдавал прописные истины. Он отложил табель в сторону и посмотрел на меня. К этому оценивающему взгляду я привык. Меня бы больше выбило из колеи, возьми он меня за руку и произнеси что-то по-отцовски трогательное, ну, знаете, что-то в стиле: «Сынок, видел твои оценки, ай да молодец, весь в меня», – вытирая при этом скупую слезу. Я бы рухнул в обморок.

Я сидел ровно, как меня учили. Осанка, взгляд обращён на собеседника, спокойствие, сосредоточенность, ровный голос, еле заметная улыбка, руки раскрыты – не зажимайся, Готье.

– Ты помнишь про наставников? Тебе нужно будет выбрать наставника из старшекурсников.

Да, наставники. Как я мог забыть, мне ведь напоминали об этом… хм, как минимум двадцать раз в неделю. Постоянно вылетает из головы!

В следующем году, когда я стану первокурсником Академии Святых и Великих, ко мне приставят наставника, который будет отвечать за меня. Симбиоз юных и зрелых умов. Опыт против неискушённости. Так было написано в буклете. На деле всё выглядело прозаично до слёз. Старшекурсник поможет мне с адаптацией, поделится советами по поводу обучения в Академии. Благодаря этому я успешно сдам теорию с практикой, и в результате старшекурсник получит баллы за мои старания. И мы с ним, держась за ручку, прыгаем по зелёному лугу, заливисто смеясь, а радуга переливается над нашими головами.

Меня передёрнуло.

– Не хочешь наставника? – усмехнулся отец. – Ты можешь попросить Оскара.

Оскар Вотермил. Старший сын папиного лучшего друга. Мистер Вотермил владеет сетью фабрик по производству элитного алкоголя. Король крепких напитков. Мистер десятибалльное похмелье. В детстве Оскар с Гедеоном дружили, но после непонятной ссоры Гедеон разговаривает с ним сквозь зубы. Каждый раз, когда Оскар бывал у нас в гостях по случаю очередного официального банкета, Гедеон обращался с ним как с заклятым врагом. Клянусь, мне каждый раз казалось, что вот-вот произойдёт извержение вулкана в лице моего старшего брата и среди первых погибших будет числиться Оскар Вотермил. Я думал, что Оскар может стать моим наставником, только если я окончательно рехнусь и захочу сжечь все хрупкие мосты братских чувств между собой и Гедеоном. Если придёт тот день, когда я и Оскар будем заливисто смеяться и бегать по лугу под ручку, то он станет последним в наших жизнях. Не удивлюсь, если Гедеон пристрелит нас обоих. Двух зайцев разом. Вот удача, да?

– Я подумаю над этим, – выдавил я после того, как понял, что нужно хоть что-то ответить.

Отец взялся за новую стопку документов и продолжил:

– Или ты можешь попросить брата стать твоим наставником, он как раз будет на последнем курсе. Это оптимальный вариант для вас обоих. Гедеону тоже нужно выбрать первокурсника.

Проще сразу броситься под горячую руку Гедеона, когда он не в духе, чем весь следующий учебный год жить как на пороховой бочке. Взорвётся сейчас или через секунду? Успею ли я выпить стакан сока, или он запустит в меня своей чашкой раньше? Не помню, когда в последний раз мы с ним полноценно разговаривали. Я мог бы драматично заметить, что забыл, как звучит его голос, но по утрам слышал это сдержанное: «Доброе утро, отец. Вы видели сегодняшние финансовые сводки?» Он учтиво обращался к другим в доме: «Габриэлла, будь так любезна, допей сок», «Сильвия, не приготовите ли вы нам на ужин своё коронное блюдо? Да, то самое, запечённого гуся». При этом избегал меня, будто любое взаимодействие между нами могло привести к ужасающим последствиям.

– Я подумаю.

– Хорошо, – кивнул отец. – Ступай.

Это всё? Неужели он отпустил меня так просто? Наверное, на моём лице отразился весь спектр положительных эмоций, а это редкость. Я так подскочил, что сам себя одёрнул. Когда выходил из кабинета, отец окликнул меня. Прикусив язык, я изобразил ангельское смирение и повернулся к нему.

– Где ты был ночью? Сильвия говорит, что видела кого-то во дворе под твоими окнами, – настойчиво произнёс он, при этом не отвлекаясь от документов.

Почему трудолюбивая и зоркая Сильвия не спит по ночам? Ей вставать рано, а годы-то уже не те. И, кажется, кое-кому, кто слишком шумел, пока добирался до моих окон, стоило оторвать ноги.

– Я спал, отец. – Отчасти это была правда: я спал, пока Скэриэл Лоу не заявился среди ночи.

– К тебе по ночам ведь не наведывается тот дружок-полукровка? Будь ты девушкой, я бы уже переживал, не принесёшь ли ты мне бастарда в подоле.

«Дружок» – как противно звучало это слово. Я изобразил оскорблённую невинность. Как он мог такое обо мне подумать?! Будь я девушкой, не подпустил бы Скэриэла и на пушечный выстрел. Но волнения отца можно понять. Скэр производил впечатление, мягко говоря, сомнительной личности. А если начистоту, то, как сказала Кэтрин, одна из наших кухарок, когда я случайно подслушал её разговор с Лорой: «Тот парень из семьи Лоу выглядит так, словно пришёл обчистить дом и насрать под дверью».

Весь разговор по душам с отцом занял от силы пять минут, и я бы даже сказал, что вышел он достаточно многословным. Бывали дни, когда за всю беседу мне удавалось под конец произнести только одну фразу: «Я всё понял, могу ли я идти?»

Из этих пяти минут мне пришлось усвоить многое: отец хочет, чтобы я поскорее определился с наставником, и это могут быть только Оскар или Гедеон. Других претендентов отец не рассматривает. Он в очередной раз напомнил, что я должен больше времени посвящать учёбе и подготовке, потому что поступить в Академию Святых и Великих (Скэр называл её Академией Жалких Грешников) очень сложно. В конце весны я должен сдать все экзамены на двенадцать баллов и подтвердить средний уровень тёмной материи. Больше всего меня пугала работа с тёмной материей. Я едва владел ею на достаточном для поступления уровне.

И последнее – отец недоволен моей дружбой со Скэриэлом Лоу. И тем более его ночными визитами, что совсем неудивительно.

Я спустился в гостиную и забрал оставленную на журнальном столике книгу. Больше всего на свете хотелось швырнуть её в камин. Но бросать что ни попадя в пламя – это прерогатива брата. Сколько стоящих вещей погибало в огне, попав под горячую руку Гедеона. Я не был зависим от побрякушек, не питал нежных чувств к материальным ценностям, хотя, соглашусь, что, выкинь он мои любимые книги или игры, я бы очень расстроился. Но Гедеон с такой злостью швырял фарфоровые статуэтки, расписные вазы, картины известных и не очень художников, диванные подушки – я уже не говорю о таких мелочах, как книги, которые ему подвернулись в гневе, – что становилось просто жаль все эти вещи. Я не мог простить ему только одного – когда брат уничтожал вазу или картину, связанные с мамой.

Нахмурившись, я посмотрел на книгу, в которой не мог осилить и двухсот страниц: текст состоял из нудного и, что хуже всего, детального перечисления всех исторических событий, начиная с девятнадцатого века. Прочитать книгу и написать эссе было домашним заданием по Истории тёмных сил. Если бы я не боялся плохой оценки – или, скорее, реакции отца на плохую оценку, – моё эссе могло бы выглядеть так: «Я героически прочёл первые двести страниц, а из оставшихся трёхсот сложил оригами. Представляю вашему вниманию моих бумажных собачек и лягушек». Но это больше в духе Скэриэла.

Мне нужно было подняться к себе в комнату и сесть за уроки, но я оттягивал этот момент как мог. Мне вдруг резко захотелось перекусить. Или переодеться. А может, сходить в душ. Или покормить рыбок Гедеона. Они давно жили у брата, и как за всё время аквариум ещё ни разу не был перевёрнут, а если рыбки умирали, то естественной смертью (а не оттого, что Гедеон, например, великодушно угостил их пудом соли), – никак не укладывалось у меня в голове. Нет, рыбки – это уже на крайний случай. Я мог бы их покормить перед экзаменами. И тогда готовиться к концу учебного года мне пришлось бы в отделении реанимации и интенсивной терапии. Возможно, лицей сделал бы мне поблажку, так как писать тесты со сломанным позвоночником непросто, скажу я вам. Не то чтобы у меня был подобный опыт, но это бы точно вошло в перечень уважительных причин.

Я остановился на перекусе. Фанни на кухне собиралась приняться за ужин; она с радостью согласилась приготовить сэндвич, когда я сказал, что проголодался (если честно, я планировал приготовить сам, но мне попросту не дали это сделать). Трапеза заняла не больше десяти минут.

– Господин Готье, что это вы удумали? – Она без церемоний отобрала тарелку. – Идите, я сама помою.

Так был зарублен на корню благородный порыв помочь прислуге и оттянуть время. Поднимался я к себе как на эшафот, медленно плёлся по ступенькам с лицом мученика, осознавшего, что впереди его ждёт неизбежный ужас в виде домашнего задания. Я учился в выпускном классе лицея. Этот год уже можно было назвать самым тяжёлым в моей жизни, хотя прошло только две недели.

– Господи. – Я вошёл в комнату и вздрогнул. На кровати, развалившись, Скэриэл читал мой ежедневник. Я мысленно похвалил себя за то, что ничего важного там не писал.

– Можно просто Скэриэл, – хмыкнул он. – У тебя на редкость скучный дневник.

Он лениво отбросил блокнот и посмотрел на меня взглядом «вы не оправдали моих ожиданий, мистер Хитклиф».

– Иди в жопу, – бросил я, усаживаясь рядом. Пришлось столкнуть его ноги, конечно же, он не снял кеды. – Это не личный дневник.

– Да я уже понял. Ожидал увидеть тут исписанные моим именем страницы, но здесь только расписание уроков и походов к стоматологу. Кто ведёт запись приёмов к стоматологу, Готи? Чокнутая старушка, которая боится потерять последние зубы?

Я скинул его с кровати и показал средний палец. Растянувшись во весь рост – а он был выше меня на полголовы, – Скэриэл удобно улёгся на полу. Я отложил ежедневник на прикроватный столик. Блокнот этот мне подарил отец на пятнадцатилетие. Кто в здравом уме дарит такое подростку?!

Я изредка вёл его только потому, что это подарок отца. По телевизору как-то советовали завести настоящий личный дневник, если вам хочется высказаться, но некому. Например, я мог расписать там свои отношения с отцом, с братом, написать про маму, но в этом не было абсолютно никакого смысла. Я не хотел, чтобы дневник, который мог стать бомбой замедленного действия, попал в руки кого-нибудь из семьи. Проще держать всё в голове. Так безопаснее.

– Тяжёлый день? – Иногда Скэриэл вёл себя как мой психолог. Он подложил руку под голову и взглянул на меня.

– Благодаря тебе.

– Да ну? Я пришёл полчаса назад и что-то уже успел натворить? – Я слышал его довольный голос.

– Сильвия видела тебя ночью. Мне досталось от отца.

– Эта старая корова сдала меня. – Лоу попытался изобразить недовольство, но вышло очень наигранно. – Что сказал отец?

– Что мне не светит наследство, если я залечу до свадьбы. – Я выдал это расстроенным тихим голосом.

– Не волнуйся, я обязательно женюсь на тебе, – ответил Скэриэл в том же тоне.

Мы уставились друг на друга и рассмеялись. Мне весь день очень не хватало подобных шуток. Я кинул в него подушкой, и, конечно, он увернулся. В следующую секунду он набросился на меня с подушкой и начал душить, при этом смеясь как полоумный.

Каждый день мне приходилось сдерживать себя, следить за поведением, чтобы не ударить в грязь лицом. Постоянно находиться на виду у прислуги, одноклассников, преподавателей. Но самое сложное – быть на виду у отца и старшего брата. Они оба возлагали на меня большие надежды. Отец часто об этом говорил: ты должен быть лучше всех в лицее, ты должен успешно сдать экзамены, ты должен поступить в Академию Жалких Грешников – «Боже, Скэриэл!», – ты должен получить высокий уровень тёмной материи, ты должен то, должен сё.

Брат говорил редко, но своим поведением давал понять, что я не должен очернить его репутацию. Гедеон – первый на четвёртом курсе Академии, он превосходно владел тёмной материей и метил в политики. Уж очень он хотел попасть в Совет старейшин и работать среди действительно «достойных и великих». У Скэриэла на этот счёт было другое мнение, он называл членов Совета кучкой надменных стариканов, которые возомнили себя пупом земли и которые не видели жизни дальше своих хором.

За шестнадцать лет я ни разу не дал близким повода усомниться во мне. Я был послушным сыном, не доставлял проблем семье и делал всё, что от меня требовалось. Но с появлением в моей жизни Скэриэла я чувствовал, как скорлупа, которая сдерживала меня все эти годы, треснула. По отцу было видно, что он недоволен этими изменениями. Он воспринимал мою дружбу с Лоу как небольшой недостаток, побочный эффект подросткового возраста; надеялся, что скоро я переболею этим, будто сейчас подцепил вирус.

Со Скэром мне не нужно было что-то из себя изображать. Он вырос за пределами города, там, где жили только полукровки и низшие, но он воспринимал нас как равных, не лебезил, не пытался мне угодить. И он ничего от меня не требовал и не ожидал. Я был рад, что он принимал меня таким, какой я есть.