Паучий дар

Тут нечему было удивляться, и все же Неттл удивилась. Будь Янник по-прежнему человеком, ему бы уже исполнилось шестнадцать. Так что странного в том, что он завел девушку? Почему эти слова так больно ее задели?

– Она… милая? – спросила Неттл.

– Не говори глупостей, – фыркнул Янник. – Она чайка. Чайки не гуляют по берегу моря, рассказывая о своих чувствах. Все не так. Но однажды меня к ней потянуло, и мы стали парой. Я просто понял, что она мне нужна. И неважно, милая она или нет. Мы свили гнездо в камышах. Она отложила яйца. Из них вылупились птенцы. Трое.

– Так вот почему тебя так долго не было! – рявкнула Неттл. Она могла скрыть переполнявшую ее горечь от кого угодно, только не от Янника. – Ты завел новую семью. Я тебе больше не нужна.

Она стряхнула брата с плеча. Мелочный поступок, и брат в отместку ущипнул ее за ухо, прежде чем улететь, хлопая крыльями.

– Я оставил их, чтобы вернуться к тебе! – прокричал он с обидой и злостью. – Они были нужны мне, я защищал их и заботился только о них… а потом вдруг что-то потянуло меня к тебе. И вот я снова с тобой, а моя подруга и птенцы… они просто птицы. Они больше не нужны мне. Возможно, птенцы умрут, если я не помогу их выкормить. Но меня это не волнует, так что я, скорее всего, останусь.

– Я тебя не держу, – сказала Неттл, хотя в глубине души знала, что держит. Ей было ужасно грустно, и в то же время она почувствовала облегчение. А еще ее тошнило от собственного эгоизма.

– Почему ты так хочешь быть человеком? – горько спросил Янник.

– А ты счастлив? – спросила в ответ Неттл.

– Ты же знаешь, как все устроено, – огрызнулся Янник. – О том, счастлив я или нет, я думаю только рядом с тобой, поэтому я никогда не бываю счастлив. Как и все люди.

– Да уж, мы редко бываем счастливы, – согласилась Неттл. На брата она не смотрела, глаза почему-то болели.

Вскоре Янник соизволил снова присесть к ней на плечо, и она не стала его прогонять. Они по-прежнему злились друг на друга. Янник царапнул когтем ее шею.

– Ты тоже меняешься, – сердито сказал он. – Всякий раз, когда я возвращаюсь, я вижу, что ты изменилась. Ты пахнешь иначе. Однажды я не смогу отыскать тебя, потому что ты уже будешь другой.

– Наверное, это потому, что я расту, – предположила Неттл.

– Значит, так ты это называешь? – спросил Янник.

Слова брата больно ранили ее, но отвечать Неттл не стала.

* * *

Клевер, дочь Белтеи, оказалась опрятно одетой женщиной средних лет с задумчивым, добрым лицом и проблесками седины в темных волосах. Она работала сборщицей древесного сока и только что вернулась из леса. Клевер согласилась поговорить с ними; между тем на огне побулькивал котелок с соком плакучей ивы, распространяя вокруг запах карамели и свежесрезанной травы.

– Мне было пятнадцать, когда на мать наложили проклятие, – сообщила Клевер. – Это случилось ранней осенью, в ночь яблоневого праздника. Тогда мне впервые разрешили попробовать яблочный напиток. – Она улыбнулась, но улыбка быстро померкла. – Для таких деревенек праздники значат очень много.

– Потому что, кроме них, здесь ничего не происходит. – Неттл вспомнила свое детство в Мелководье. Монотонное, тоскливое время, поглощавшее жизнь, подобно гигантской змее. Праздники были чем-то, что можно предвкушать, ждать, сгорая от нетерпения. – У нас был праздник цветущих слив, праздник корабликов из листьев, праздник куманики, праздник медоварения…

– Да! – Лицо Клевер просветлело и стало более открытым. – У нас тоже такие есть!

Неттл отметила ее большие глаза и аккуратные скулы и подумала, могла ли Клевер унаследовать их от матери. Судя по тому, что им рассказали, Белтея без зазрения совести пользовалась своей красотой. Но неровно подстриженные волосы Клевер были стянуты в узел, а руки покрыты мозолями оттого, что ей приходилось лазать по деревьям и работать ножом.

– И что случилось? – спросил Келлен.

Клевер вздохнула:

– Я рано вернулась домой, даже луна еще не успела взойти. Мне нужно было запереть гусей и кур, наколоть дров… Много чего нужно было сделать. Поэтому я не видела, что именно произошло. Но пока я была на празднике, все только и восхищались моей матерью. Она станцевала с шестью мужчинами подряд, с двумя другими пошла ловить яблоки ртом. Они даже из-за этого подрались: Пиллер Кадди выбил Макину зуб. И после моего ухода все продолжалось в том же духе. Люди совсем развеселились и стали танцевать на поляне в лесу. Понимаете, приятно плясать голыми ногами в густой, мягкой траве. На деревьях развесили гирлянды. Мама в тот вечер была в своем зеленом платье. В нем она казалась бледнее обычного, но ей даже нравилось. Говорят, она танцевала, танцевала и никак не могла остановиться. А потом луна вдруг скрылась за облаками, фонари погасли, и музыканты поняли, что больше не могут играть. Пальцы у них онемели и перестали цепляться за нужные струны. Когда луна выглянула из-за туч, моя мать… больше не была собой. Она с такой силой швырнула своего партнера по танцам через поляну, что он разбил голову о дерево. А мама сбежала в лес и больше не вернулась.

– Жаль, что так произошло, – сказала Неттл, искренне сочувствуя Клевер.

Та вздохнула и отвлеклась, чтобы понюхать содержимое котелка.

– Тридцать лет уже прошло, к тому же все в деревне были очень ко мне добры. Я словно стала их общей дочкой. Они даже построили мне новый дом, чтобы я могла съехать из того, где жила с матерью.

– А что твой отец? – спросил Келлен. – Он жил с вами?

– Он умер, когда мне было три. – Клевер бросила на Келлена косой взгляд. – Я знаю, почему ты спрашиваешь. Нет, мой отец не был проклинателем. Мы с мамой всегда жили вдвоем.

– Кто, по-твоему, мог ее проклясть? – Келлен не собирался так легко сдаваться. – Может, твоя мама кого-то боялась?

Клевер покатилась со смеху:

– Моя мама никого не боялась! Я не знаю, кто ее проклял, но могу сказать, кто точно ее не проклинал: Макин Прядильщик, пусть даже вся деревня судачит, что это его рук дело. После того как моя мать убежала в лес, он отправился за ней, и больше его никто не видел. Ходят слухи, что он утопился: якобы совесть беднягу заела. Но я думаю, он хотел помочь матери или вернуть ее назад. Он был добрым человеком.

– Тогда почему все на него подумали? – спросила Неттл.

– Потому что легче всего обвинить того, кто не может ответить, – вздохнула Клевер, глядя в огонь. – Иначе придется признать, что мы вот уже тридцать лет живем бок о бок с проклинателем. Сами-то можете представить, каково это? Жить рядом с таким чудовищем. С человеком, который не просто совершил ужасный поступок, но молчит об этом много лет, ходит по деревне и всем улыбается.

Глава 12

Помощь

– Получается, в деревне осталось всего два поклонника Белтеи, – задумчиво произнес Келлен, когда они вышли от Клевер. – Все прочие либо умерли, либо смогли выбраться из Хавела. Все, кроме Старого Твенса и Джейберта Феррина. Они могут что-то знать.

Через пять минут Келлен вспомнил, почему он на дух не переносит подобные деревеньки. Здесь нельзя просто подойти к кому-то и непринужденно завязать разговор. Ты никого не можешь застать врасплох: всем известно, кто ты и что тебе нужно.

Когда впереди показалась хижина Старого Твенса, тот уже сидел снаружи и ждал их вместе с Джейбертом Феррином. Они даже приготовили для Келлена и Неттл два стула и заварили чай.

– Что ж, – сказал Старый Твенс, подмигнув им здоровым глазом, – мы решили сэкономить вам немного времени. Знали, что рано или поздно вы захотите нас расспросить – как и все, кто приходил до вас. Так что можете потолковать сразу с нами обоими.

Старый Твенс был общительным мужчиной лет шестидесяти, с добродушной улыбкой и крепкими зубами. Джейберт на вид был лет на десять моложе. Высокий, стеснительный, с широкими ладонями, он больше молчал и постоянно что-то вертел в руках. Говорил в основном Твенс, а Джейберт лишь изредка поддакивал другу. Да, тридцать лет назад они были ярыми соперниками, но с тех пор много воды утекло.

– Бедный Макин из-за нее совсем голову потерял, – вздохнул Твенс, многозначительно глядя на Келлена. А Келлен вспомнил слова Клевер о том, что все в деревне считали Макина проклинателем.

– Почему вы все сходили с ума по Белтее? – спросил Келлен. Да, прозвучало не слишком вежливо, но он был не в настроении рассыпаться в любезностях. – Что в ней такого особенного? Только не надо рассказывать про ее красоту и озорной нрав. Какой она была?

Последовала неловкая пауза, лишь отчасти вызванная раздражением. Келлен в своих расспросах отошел от привычного сценария.

– Просто она так улыбалась… – начал Джейберт, но Твенс тут же его перебил:

– Она была другой, вот и все. Дерзкой, изящной, одевалась всегда как на праздник. Наверное, этого хватило, чтобы она нам всем запала в душу… Но все хорошо, что хорошо кончается. Мы оба остепенились и нашли себе чудесных жен. Даже лучше, чем заслуживаем, да, Джейберт?

– Ничего тут хорошо не кончилось, – резко произнес Келлен, обрывая угодливый смех Джейберта. – Да и вообще не кончилось. И не закончится, пока эта женщина бродит по болотам и страдает.

В глазах Твенса мелькнуло что-то похожее на досаду, но почти тут же сменилось благодушием.

– Вы, люди из верхних земель, любите все чинить и исправлять, – снисходительно сказал он. – В наших краях поневоле привыкаешь, что некоторые вещи лучше оставить как есть, лишь бы чего похуже не вышло. Не плюй против ветра – сам в себя попадешь. Здесь смерть вечно рыщет поблизости, так что лучше сто раз подумать, прежде чем куда-то лезть. Мы держим кур под замком, отмечаем безопасные тропинки и учим детей смотреть в оба. Живем как живется.