Персиваль Кин

Любимое выражение мистера О’Таллагера: «Это может дурно окончиться» оправдалось на нем же. Он не имел средств завести новую школу в Чатаме и уехал из города.

Только после его отъезда я признался во всем капитану Бриджмену и тетушке Милли; но она не велела никому более о том рассказывать.

Глава IX

Только что мистер О’Таллагер уехал из города, бабушка начала настаивать, чтобы меня отдали в другую школу, и на этот раз матушка сама отвела меня в самую ближайшую к нашему дому, где со мною обходились хорошо, и я стал делать такие быстрые успехи, что бабушка начала думать обо мне не так дурно, как прежде.

Она стала обходиться со мною гораздо ласковее, так что и я перестал ее беспокоить, хотя страсть к шалостям развивалась во мне более и более.

Здесь можно заметить, что из многочисленных обожателей тетушки Милли только двое оказывали ей постоянное внимание. Один был поручик Флет, который был решительно влюблен в нее, и если бы его сколько-нибудь ободряли, то он давно бы был у ее ног; но тетушке он не нравился, тем более, что она очень любила капитана Бриджмена.

Мистер Флет был красивый мужчина, высокий и стройный, но он не казался тетушке довольно блестящей партией; как офицер он был тем же, чем был мой отец Бен как солдат.

Но, с другой стороны, капитан Бриджмен не подвигался вперед: он как будто находился в сомнении и не знал, на что решиться.

Дело в том что матушка, выйдя замуж за простого солдата, как будто препятствовала сестре своей быть женою офицера. Бен мог сказать: капитан наш родственник, что было бы совсем неприлично; капитан Бриджмен чувствовал это и преодолевал сколько мог страсть, зарождаемую в его сердце красотою моей тетушки.

Поручик Флет был слишком глуп и слишком равнодушен к мнению других офицеров, чтобы дорожить им; он давно бы женился на Милли, но тетушка, решившись непременно выйти замуж за офицера, не отчаивалась быть и капитаншей. Однако она не отказывала решительно Флету, но на всякий случай имела его в резерве.

Я бы очень хотел, сколько возможно, дать понятие читателю о матушкиной библиотеке и лавке. То была длинная комната, примыкавшая к зале, в которой мы всегда сидели, и которая отделялась от лавки стеклянною дверью. На окнах, обращенных на улицу, с одной стороны дверей выставлены были разные сорта бумаги, сургучи, чернильницы, детские книги, портфели, эстампы и карикатуры. С другой стороны, ленты, шляпки, перчатки, шарфы, иголки и все, необходимое для дам.

При входе стояли палки и трости; с одной стороны на столах картоны с перчатками, лентами, пуговками и разными безделками; с другой духи, сигары, щетки, мыло и другие принадлежности туалета.

Эти товары занимали около десяти футов с каждой стороны лавки; остальная часть ее служила библиотекою для чтения.

В задней половине лавки поставлено было несколько стульев вокруг небольшого стола, на котором лежали газеты, и с каждой стороны дверей в нашу комнату стояли обручи, мячи и множество детских игрушек.

Дамские наряды были на руках у матушки; тетушка имела в своем распоряжении мужские, а остальная часть лавки и библиотека находились в руках обеих.

Редко случалось, что стулья у ящиков с безделками или около стола не были заняты; одни читали газеты или книги, другие разговаривали. Почти все посетители знали друг друга. Капитан Бриджмен и поручик Флет постоянно находились в лавке, и почти все офицеры Морского полка заходили к нам в продолжение дня.

Теперь я постараюсь описать общество, которое у нас собиралось.

Матушка, одетая с большим вкусом, распечатывает кипу новых книг. Тетушка Милли держит в руках кусок кисеи в пять вершков и как будто занимается работою. Мистер Флет сидит, развалясь на стуле, и смотрит на мух, летающих по потолку. Капитан Бриджмен, живой, красивый мужчина, сидит возле счетного стола против тетушки Милли; в руках у него небольшая трость черного дерева с серебряным набалдашником и необыкновенно белые перчатки. У него быстрый, проницательный взгляд, орлиный нос, тонкие губы и белые, как слоновая кость, зубы; физиономия его столько же полна огня и энергии, как она безжизненна у мистера Флета.

– Позвольте спросить вас, мисс Эмилия, – сказал капитан, показывая тростью на кусок кисеи, который она держала в руках, – чем вы занимаетесь? Этого слишком мало для какого угодно дамского наряда.

– Но довольно для манжет, капитан.

– Так вы делаете манжеты?

– Не верьте ей, капитан Бриджмен, – отвечала матушка, – она держит в руках кусок кисеи, чтобы иметь предлог не шалить.

– Я право не знал, что такая безделица может предохранить от шалостей, – сказал капитан.

– Вы знаете, капитан Бриджмен, – отвечала тетушка Милли, – что праздность есть мать пороков.

– Слышите, Флет? – сказал капитан.

– Что? – спросил Флет.

– Что праздность есть мать пороков; вы должно быть самый порочный человек.

– Я думал, – отвечал Флет.

– Вы, кажется, только недавно начали думать. О чем же или о ком вы думали?

– Я думал, много ли времени остается до обеда.

– Это очень неучтиво, мистер Флет; вы могли бы сказать, что думали обо мне, – заметила тетушка.

– Да, сначала я думал о вас, а потом об обеде.

– Не обижайтесь, мисс Эмилия; Флет делает вам большой комплимент, но я непременно хочу знать, зачем дамы напрасно портят кисею. Объясните мне это, миссис Кин?

– Извольте, капитан. Работа есть чрезвычайно важная вещь в руках женщины, когда она находится в обществе мужчин. Работа избавляет ее от труда смотреть вниз или на вас, когда вы говорите пустяки; работа мешает вам читать в глазах женщины, что происходит в ее душе, или отгадывать, какое действие произвели на нее ваши слова; работа часто избавляет и от замешательства, и еще чаще от краски; иногда женщина не знает, куда смотреть; иногда она вздумает смотреть туда, куда не нужно. Но иголка и кусок кисеи всему помогут, потому что женщина может смотреть на свою работу и не поднимать с нее глаз.

– Благодарю вас за объяснение; теперь я буду считать самым лестным комплиментом, если дама, разговаривая со мною, будет слишком прилежно заниматься работою.

– Но вы можете иногда ошибиться, капитан, – отвечала матушка, – внимание к работе может происходить от совершенного равнодушия и даже отвращения. Оно избавляет от труда быть любезною.

– Позвольте же, мне спросить, мисс Эмилия, какое чувство причиною вашего особенного внимания к работе в эту минуту?

– Быть может я избираю середину между обеими крайностями, – отвечала Эмилия, – а может быть, капитан, я больше люблю смотреть на кусок кисеи, чем на офицера.

– Это не слишком лестно для нас, – отвечал капитан, – если вы так пренебрегаете кисеею, то, верно, не захотите пренебрегать нами.

– Кисея недорого стоит, – тихо сказала Эмилия, отходя в другой угол лавки.

– Мистер Флет, – сказала матушка, – в прошедшем месяце кончился срок вашей подписки на книги. Я думаю, можно снова записать вас?

– Пожалуй; впрочем, я никогда не читаю книг, – отвечал мистер Флет, зевая.

– В этом нет никакой необходимости, – сказала матушка, – если вы не читаете, то приходите сюда говорить.

– Ну, так а сыщу себе другое место, – отвечал мистер Флет, – и – тогда…

– Что тогда? – спросила тетушка Милли улыбаясь.

– Я и сам не знаю, – отвечал Флет. – У вас верны часы, миссис Кин?

– Верны, но я боюсь, что ваши мысли бегут скорее часов; вы думаете об обеде?

– Нет, неправда.

– Так о самом себе?

– Нет, миссис Кин, – сказал Флет вставая.