Канадские поселенцы

– Вероятно, служба мешает ему, – отозвалась Мэри.

– Надеюсь, он здоров! – продолжала Эмми.

– И я тоже надеюсь, – сказала Мэри, подавляя вздох. – Но пойдем, слышишь, наши телятки зовут нас?!

За завтраком Эмми высказала свое беспокойство относительно капитана Альфреду и просила его сходить в форт наведаться.

В тот же вечер Альфред исполнил ее просьбу, и на следующее утро вернулся с целым коробом известий.

Оказалось, что капитан Сенклер сильно расшиб колено и вот уже целый месяц принужден был лежать на лазаретной койке, но расположение духа у него было прекрасное, и доктор обещал, что недели через три он будет совершенно здоров. Комендант прислал поклон всей семье и просил передать, что через десять дней он отправит в Монреаль баркас, и если у мистера Кемпбеля есть какие-нибудь поручения, то полковник предлагает ему воспользоваться этой оказией. Так как с Квебеком не было никакого сообщения, то ни газет, ни писем из Англии не было.

Мистер Кемпбель хотел купить муки и овец и еще кое-какие предметы, а у Малачи Бонэ, Мартына, Альфреда и Генри было изрядное количество шкур, которые они желали бы продать. Но кому можно было поручить все эти дела? Кого отправить в Монреаль? Малачи, видимо, не желал ехать; Мартына опасливо было отпустить в город: он мог загулять и попасть в неприятную историю, Генри же и Альфред ничего не смыслили в торговле шкурами. Однако когда Малачи Бонэ предложил расценить шкуры здесь же, а Мартын указал торговцев, с которыми всего лучше иметь дело, то решено было отправить в Монреаль Генри. Затем мистер Кемпбель стал составлять список всего, что требовалось приобрести в городе. Г-жа Кемпбель прибавила также несколько поручений, и Генри приготовился ехать, как только получится извещение, что баркас отправляется.

С того времени, как Малачи Бонэ заявил, что Цвет Земляники ему не жена, Мартын как-то вдруг повеселел и почти не отходил от нее, когда она бывала в доме. Впрочем, Цвет Земляники была всеобщая любимица.

Между тем, видя, что Малачи перестал чуждаться их общества, мистер Кемпбель предложил ему возвратить его участок, но старик отказался, сказав, что ему вовсе не нужно земли; впрочем, он впоследствии перенесет свое жилье ближе к дому. И действительно, спустя немного времени Малачи Бонэ построил себе хижину у самой западной границы участка мистера Кемпбеля, чему особенно рада была г-жа Кемпбель, так как Джон теперь бывал ежедневно дома и ночевал в общей спальне с братьями, хотя и проводил все дни в обществе старого охотника, с которым был положительно неразлучен. Иногда по вечерам старик с Джоном и Цветом Земляники приходил поужинать вместе со своими добрыми соседями, и тогда его обыкновенно втягивали в разговор или даже заставляли что-нибудь рассказывать.

Итак, однажды Мэри поинтересовалась бобрами, о необычайной смышлености которых она много слышала, и обратилась с расспросами к Малачи.

– Когда бобры за работой, – сказал старик, – то на них никогда не устанешь глядеть. Но прежде чем начать свои сооружения, они обыкновенно держат совет; на совете говорят только старики, а молодые молчат и слушают. Конечно, они говорят по-своему, но так серьезно, так вразумительно, что мне, право, думается, что у них есть свой язык. Недаром индейцы утверждают, что у бобров такая же душа и такой же разум, как у людей. Приступая к работе, они постоянно расставляют часовых, на обязанности которых лежит предупреждать остальных об опасности. Выбрав подходящее для их работы место на реке, они принимаются строить на ней плотину, чтобы образовался достаточно глубокий пруд; такой выбор места требует большого ума и большой сообразительности; им приходится делать вычисления и измерения, как настоящим инженерам. Инструмент у них весь при себе. Передние резцы их отвечают за топоры, хвосты – за лопатки каменщиков, передние лапы заменяют руки, а те же хвосты служат ручными тачками и тележками, на которых они подвозят материал.

– Ах, как это интересно! – воскликнула Мэри. – Продолжайте, Бога ради, Малачи.

– И эти неутомимые работники возводят невероятных размеров сооружения, нередко – в 400 или 500 шагов длины и футов 20 вышины при семи или восьми футах толщины, и все это в один сезон!

– Но сколько же их примерно бывает за такой работой? – спросила Эмми.

– Ну, сотня голов, не больше.

– А как они воздвигают плотину?

– Прежде всего, они запружают реку громадными бревнами, т. е. стволами больших деревьев. При этом они опять проявляют свой необычайный ум; так как они даже общими усилиями не могли бы стащить в реку такие громадные деревья, какие подпиливают и кладут в основу своей плотины, то они выбирают деревья, стоящие на самом краю воды, причем предварительно тщательно осматривают, как растет дерево, в какую сторону оно клонится и куда оно, по теории вероятности, должно свалиться, будучи подпилено. Если оно не должно свалиться в реку, то они не тронут его; затем выбрав и подпилив дерево настолько, что оно скоро должно свалиться, они наблюдают, откуда дует ветер, и если ветер не благоприятствует им, они не станут окончательно подпиливать ствол, а выждут удобного момента, когда ветер повалит его в реку. Едва дерево очутится в воде, как они принимаются отсекать все его ветви и побеги, затем сплавляют бревна к тому месту, где должна быть плотина. Здесь они устанавливают их поперек реки, одно на другое, и как только нижние бревна уложены одно на другое, тотчас же принимаются проконопачивать травами и глиной, которую подвозят на своих плоских хвостах, и заделывают все скважины между бревнами так плотно, что их запруда становится совершенно непроницаемой для воды.

Впрочем, сооружение плотины является только подготовительной работой при постройке их жилищ, о которой я расскажу вам, мисс, в другой раз, а теперь пора уже и на покой: время позднее, а завтрашний день требует своей работы.

Глава XXIII

Мистер Кемпбель решил приобрести некоторое число овец и двух маленьких канадских пони, которые сделались теперь чрезвычайно нужны на ферме; кроме того, нужны были две легкие тележки или телеги для перевозки и уборки сена и всяких иных надобностей.

Пахотной земли теперь было всего 12 акров, и Мартын, Генри и Альфред торопились засеять ее. Как только покончили с посевом, принялись огораживать засеянные поля из опасения потравы. Луговые участки, как и заливные луга по берегу озера, оставили на сено, а скотину стали выгонять в лес; но чтобы охранить луга от потравы, приходилось обнести и их изгородью, а это было дело нелегкое, требовавшее немало времени.

– А если хозяин думает завести овец, – сказал Мартын, – то нам надо заблаговременно озаботиться постройкой хорошей овчарни в ограде; ведь волки особенно лакомы до овец.

– Теперь у нас и коров, и телят, и овец, и свиней будет много; через несколько лет мы будем богатыми фермерами, – заметил Альфред, причем невольно вздохнул, вспомнив о капитане Лемлее и своей морской службе.

Вечером пришел Малачи и его просили опять рассказывать о бобрах.

– Построив запруду на реке, бобры принимаются строить свои жилища под водой. Прежде всего они укрепляют в земле шесть столбов, затем уже возводят свое здание. Здание это трехэтажное на случай изменения уровня воды, чтобы, если вода подойдет высоко, они все-таки могли располагать сухим помещением, в котором можно расположиться. В этих домах каждый бобр имеет свою отдельную келью; сооружают они эти здания из плотно сбитой глины, земли и толстых, крепких сучьев, переплетенных водяными травами и водорослями.

– А чем бобры питаются? – спросил Персиваль.

– Корою осины или крушины, которую они запасают на зиму в громадном количестве.

– А как вы ловите бобров? – спросила Эмми.

– Есть несколько способов, мисс. Индейцы иногда проламывают их плотину и спускают воду, и тогда убивают их, оставляя в живых только с дюжину самок да с полдюжины самцов, чтобы они могли расплодиться; пробитую запруду заделывают снова и уходят, оставив уцелевших в покое. Есть еще и другой способ. Когда их пруд крепко замерзнет, то индейцы прорубают в нем прорубь и затем прокалывают сверху постройку бобров; тогда последние, спасаясь, кидаются в воду, но так как им необходимо выйти, чтобы набраться воздуха, то они спешат к прорубям, и здесь подстерегающие их индейцы вылавливают их сетями. Кроме того, их еще ловят в капканы на приманку, но это редко удается.

Есть еще и другой сорт бобров, кроме речных бобров, так называемый земляной бобр, которого гораздо легче ловить. Они роют себе норы в земле, как кролики. Индейцы утверждают, что это бобры-лентяи, которых изгнали из своего общества настоящие бобры.

– Но скажите, – проговорил Кемпбель – что вы делаете, когда отправляетесь зимой охотиться на бобров?

– Мы специально на одних бобров никогда не охотимся, а вообще на всякого зверя. Мы отправляемся к рекам и запрудам, устроенным бобрами, и расставляем поблизости капканы и ловушки для бобров, выдр, куниц, сурков, диких кошек и лисиц, затем каждый день осматриваем, не попалось ли что. Что годится на пищу, то прирезываем и едим, а что в пищу не годится, кидаем в лес, а шкуры снимаем и весной несем домой.

– А мясо бобра годится в пищу? – спросила миссис Кемпбель.

– Да, оно даже довольно вкусно.

– Итак, вы живете в лесу целую зиму и никогда не видите никакой другой пищи, кроме мяса, и людей не видите по целым месяцам? Как это, должно быть, ужасно!

– Вам, сударыня, это кажется ужасно, но мы, охотники, любим эту жизнь; любим оставаться одни со своими мыслями. Подумайте только, сколько нас, охотников, из года в год проводят зиму на охоте! Продав свои шкуры, ни один не откладывает денег, чтобы обеспечить себе возможность иной жизни, потому что каждый охотник любит свою жизнь.

– Но разве не лучше, если бы вы могли купить себе на сбережения маленькую ферму и жить на покое?

– Какой же это покой, сударыня? У фермера и хлопот, и забот, и потребностей в десять раз больше, чем у человека, у которого нет ничего.

– Но если у охотника есть жена и дети, так ведь и он заботится о них и старается обеспечить их существование, не правда ли? – спросил мистер Кемпбель.

– Да, тогда ему приходится много и усердно работать, но по-своему, для того, чтобы прокормить их. Потому-то охотник или траппер в очень редких случаях обзаводится семьей. На что им жена в лесу или на охоте? Жена это только лишняя обуза и лишняя забота!

– Ну, а летом что вы делаете, Малачи?

– Летом мы беремся за ружье и бьем красную дичь, птицу, кошек, рысей, белок, а не то идем охотиться за медом.

– Как за медом? – воскликнул Персиваль.

– А вот как! Пчелы живут в дуплах больших деревьев, их летки часто приделаны очень высоко, и такие маленькие, что их вовсе не заметно в коре. Так вот, мы ловим пчелу, когда она садится на цветок, затем выпускаем их; пчела летит прямо в свой улей, а мы следим за ее полетом, пока только можем уследить, и бежим за ней; когда мы теряем ее из вида, то ждем другую пчелу, и опять выпускаем, и так до самого улья; когда мы увидим, у какого дерева пчелы собираются, то дерево валим и достаем мед!

– Как остроумно! – воскликнул Персиваль.

– Некоторые трапперы, поймав пчелу, дают ей сахар, смоченный спиртом; пчела от этого хмелеет, и полет ее замедляется, и потому проследить за ней легче, так что человек может, почти не отставая, бежать за ней, – сказал Мартын.

– О, это положительно превосходно! – восхищался мальчик. – Ну, а медведей вы как бьете?

– Из ружья, конечно. Всего легче их бить, когда они не вылезли еще из дупла, где живут. Мы постукиваем обухом топора ствол дуплистого дерева, и медведь высовывает голову, чтобы посмотреть, кто его беспокоит; в этот самый момент в него стреляют. Но здесь медведи не свирепы, кроме только тех случаев, когда их разозлят, – сказал Мартын, – и так как нам, вероятно, придется познакомиться с ними осенью, то лучше знать, как к ним относиться.

– А почему вы думаете, Мартын, что нам придется с ними познакомиться? – спросила Эмми.

– Потому что они большие любители маиса, а у нас там, за ручьем, посеян теперь маис.