Алфавита

губошлёп и горемыка,
он ни в чем не вяжет лыка.

оттого и цел пока:
любят боги дурака.

Шизофазия

красиво жить не запретишь,
а быть свободным не заставишь,
какое тут меню составишь:
биг-мак, чизкейк, филе-о-фиш,
шизофазия, циклодол,
комар, пиявка, богомол.
какая боль, какой позор:
они идут в ночной дозор,
а ты лысеешь и картавишь,
всех любишь и в гробу лежишь
ингредиент как прекурсор —
становится ядром процесса,
на космонавта смотрит вор
с подобострастным интересом:
ты сверху бога не узрел,
а мы скомуниздили ракету,
но ты остался не у дел,
и Бог с тобой, раз Бога – нету,
а в кока-кольнях бьют в набат,
из водки совесть добывая,
Бог есть, он, сука, бородат,
вот открывашка – ключ от Рая,
он был евреями распят,
для нас ее передавая.
шизофазия, циклодол,
биг-мак, канатчикова дача,
и только так, а не иначе:
Россия, космос, рок-н-ролл!

Чертополох

цветут каштан, и яблоня, и груша,
и вишня. и черёмуха цветёт.
мой город стал как будто бы из плюша,
весь мягкий и пушистый, словно кот.
мой город – кот, свернувшийся в клубочек,
он млеет, и мурчит, и щурит глаз.
и ароматом тополиных почек
он вечерами обнимает нас.
устав от ритма бесконечной румбы,
он замедляет темп, чтоб сделать вдох.

я просыпаюсь в ароматной клумбе
и в ней торчу, как злой чертополох:
украшен иглами, снабжён смертельным ядом,
я вверх стремлюсь лиловым хохолком,
а рядом беззащитные наряды
колышутся весенним ветерком.
колышется наивный одуванчик,
ему неделя радости дана,
а об меня ребёнок колет пальчик,
и пробивается в соцветие седина.

цветы повсюду дарят людям чудо
и вдохновение: аромат и цвет.
чертополох растёт. он ждёт верблюда,
но в солнечной Москве верблюда нет.

Человечек

под одеялом сжавшийся в комочек,
валяется сутулый человечек,
и губ его поблёкший лепесточек
шевелится и сам себя калечит;
а трубочки его сосудов сини,
и зелены вокруг зрачков колечки,
он обезвожен, обезвитаминен,
как многие в округе человечки;
на подоконник сыплются листочки,
на небе всюду – облачка да тучки,
а человечек трогает височки,
ему как в детстве хочется на ручки,
прижаться веком к ароматной щёчке
и ощутить объятия подмышкой,
но все вокруг давно поодиночке
расставлены, разложены, как книжки
по полочкам, манежикам, кроваткам.
и гаснет лампочка, вися на проводочке,
и надо быть воспитанным и кратким,
финал строки обозначая точкой.

Чаадаевка

я в Чаадаевке.
здесь мокрый тёплый камень под пятой,
да тени гладиолусов в ночи.

Луна тревожит их:
не с той ты,
непростой
твой выбор,