Минуты будничных озарений

– Не поеду, – отвечаю я, не задумываясь.

– Не верю, – говорит Сильвия.

– Он и правда не поедет, – говорит Лаура.

Потом мы представили себе возможную встречу девушки, в которую я влюблен, и Летиции Каста, допустив, что обе живут в Мальяне. «Какой засранец! – говорят они и, может быть, задаются вопросом: – Почему мы живем в Мальяне?» Рано или поздно, они неизбежно должны задать себе этот вопрос. Особенно Летиция Каста.

Необходимо объяснить, что я ничего не имею против района Мальяна, который очень мне нравится, когда я вижу его фотографии в Гугле. Это Сильвия выбрала Мальяну в первый раз в качестве примера, и мы придерживаемся ее выбора. Но если бы Летиция Каста или девушка, в которую я безответно влюблен, позвонили мне из района Боччеа, Сеттекамини, Монте-Марио, Портуенсе или бог знает какого еще, я бы все равно не поехал. И если бы мне позвонили из квартиры в доме сразу за Аврелиевыми стенами, я бы, увы, все равно не пошел туда. Мне нравится Летиция Каста в стенах, очень нравится. Вне стен – нет или гораздо меньше, но, в общем, недостаточно. Я влюблен в девушку, которая живет на границе моего района, но, если бы она переехала за стены, я бы ее разлюбил или любил бы меньше. Но, по правде говоря, если бы она переехала в Мальяну, она бы и не подумала мне звонить. Возможно, из Мальяны мне скорее позвонила бы Летиция Каста.

Это правило, кажущееся моим друзьям таким странным и непрактичным, на самом деле очень распространено. И все сайты знакомств, и телефонные приложения для одиноких сердец основаны на этом методе. Ты находишься в каком-то месте, и приложение указывает тебе людей, с которыми ты можешь познакомиться, в радиусе пятисот метров или максимум километра. Оно не сообщит тебе, что есть девушка в Мальяне, потому что ты туда не поедешь. Нет, сообщит, конечно, но только если ты в Мальяне или в пятистах метрах от Мальяны.

Должен сказать, что я пользовался этим методом задолго до появления таких сайтов. Я всегда смотрел с вожделением на женщин, живущих в моем районе. Некоторым это нравится, и, польщенные моим вниманием, они смотрят на меня с симпатией, по крайней мере до тех пор, пока не убедятся, что я так же смотрю на других женщин района. Кончается это тем, что у них складывается мнение обо мне как о человеке несерьезном, который подкатывает ко всем подряд. Правда в том, что я хотел бы замутить с одной из них – все равно с какой, и на этот счет они могли бы договориться друг с дружкой. Я люблю всех женщин в моем районе потому только, что они живут близко от моего дома. В Мальяне же, если бы тамошние женщины меня знали, что невозможно, поскольку я там не бываю, они сказали бы: «Какой серьезный человек! Ему звонила сама Летиция Каста, и он ответил «нет»».

Они сказали бы это шепотом из уважения к Летиции Каста, которую они часто видят в своем районе, одинокую и разочарованную. Обиженную и покинутую. Но для Летиции есть выход. В Мальяне тоже живут мужчины. Она может позвонить одному из них.

* * *

Мне кажется, что другие одеваются лучше меня, что их завтраки, обеды и ужины вкуснее моих, что они получают более дорогие подарки, чем я.

Что они живут намного лучше меня.

Если на море ветер, меня не интересует, как он называется.

Мы возвращаемся домой на мопеде. Сын сидит сзади, обхватив меня, как я велел, за плечи. И неожиданно спрашивает меня, почти крича, чтобы я услышал его:

– Папа, какие сны тебе больше нравятся – хорошие или плохие?

– Конечно, хорошие, – отвечаю я.

– А мне – плохие. Потому что, когда просыпаешься, приятно понять, что это был всего только сон. А когда просыпаешься от хороших, видишь, что это была неправда, и тебе жалко.

Я исключаю из числа нравящихся мне романтических фильмов ряд картин (и их немало), герою или героине которых (но чаще это мужчина) удается узнать от друзей или из подслушанного разговора, а то и заглянув в чужой дневник, все вкусы любимого человека. И чтобы заставить его влюбиться, как бы случайно демонстрирует или упоминает все, что тому нравится или, наоборот, не нравится (книги любимых авторов, любимые песни, ненавистные слова). Потом – непонятно, почему и как, – наступает финал фильма, в котором оба действительно влюбляются друг в друга, вопреки обману либо благодаря обману.

Я же считаю, что нельзя победить обман.

Он так мне противен, что я начинаю ерзать, сидя в кино, чувствую себя не в своей тарелке, не могу поверить, что такое возможно, что обманутый может влюбиться в обманщика, даже если раскроет обман.

Щелчок тостера, который со временем ломается и больше не щелкает, а ты говоришь всем потом, спустя какое-то время, что раньше он щелкал.

Я бы с превеликим удовольствием говорил: «Вышеперечисленный осуществляется». Но не представляю, когда это можно было бы говорить.

Комары должны для чего-то служить. Иначе какого черта?

И никогда не знаешь, кто тебя укусил – пчела или оса.

Время, которое я трачу на раздумье перед контейнерами для раздельного сбора мусора, чтобы понять, куда бросить грязную салфетку.

День, когда выбрасываешь лекарства, срок действия которых истек.

Место, где я чувствую себя как дома, – автострада. На автостраде можно поесть, поспать, пописать, выехать на крупную развязку, съехать с нее, снова вернуться. Итак, автострада. Въехал на одном пропускном пункте и выехал на другом. Едешь как через блок-посты. Это меня успокаивает.

Я уже много лет слышу, что кто-то предпочитает ездить по нормальной дороге – провинциальной, государственной, проезжать поселки, выходить из машины, снова садиться за руль, останавливаться, где придется, на ночлег, открывать незнакомые места. Я понимаю этих людей. Кажется, что ты вернулся в прошлое, видишь места, которые никогда бы не увидел.

Но разве сравнится это с прямой, как стрела, дорогой? Включаешь радио, светящаяся панель угрожает тебе, если ты не пристегнешь ремни. Деревенская еда, кока-кола без газа, место для стоянки, глаз на спидометре, поскольку ты забываешь об ограничении скорости, идиот, который обгоняет тебя справа и позволяет тебе выместить злобу, скопившуюся после того, как кто-то купил перед отъездом картофельные чипсы с сыром и вся машина пропахла сырным запахом. «Хочешь, чтобы немного повел я? Ты устал? Хочешь, остановимся? Заправимся сейчас или на следующей заправке? Воду взял? Остановимся выпить кофе, заодно разомнем немного ноги. Согласен?»

На автостраде задают много вопросов, все любезны, ты едешь к некой цели, и эта цель ясна, она написана на зеленых указателях, которые начинают извещать тебя о ней заранее, за несколько километров.

И настал незабываемый день, когда мне установили телепасс[1 - Телепасс (Telepass) – электронное устройство для автоматической оплаты проезда по платным дорогам. С его помощью можно безостановочно проезжать через пункты взимания платы.]. Я был с дочкой, и мы поехали осторожно, со словами «Кто знает, работает ли он», человек, который устанавливал его, заверил нас, что работает, и мы увидели коридор для машин с телепассом, а я собирался уже, как обычно, взять билет, потому что боялся разочароваться и разочаровать дочку, и притормозил, повторяя «кто знает», и не успела она едва слышно шепнуть «папа», как шлагбаум поднялся, и мы услышали звуки, которые, как нам показалось, говорили о том, что наш телепасс работает, мы не могли нарадоваться, и я увидел в зеркале заднего вида, что шлагбаум опустился. Мы проехали.

Когда рулон туалетной бумаги открывается с лохмотьями, ты совершаешь ошибку, когда начинаешь его разматывать, зная, что так будет до самого конца.

Сколько себя помню, я всегда боялся змей. И до сих пор я по несколько раз за ночь включаю свет и смотрю, нет ли под кроватью кобры. И почти всегда ее таки нет.

Когда некто говорит, что он вегетарианец, веган, кто-то еще, мы смотрим на него с недоверием. И начинаем спрашивать, ест ли он рыбу, яйца, моллюсков, плотоядные растения. Делаем это потому, что у нас неизвестно почему возникает подозрение, что это неправда, и неудержимо хочется поймать его на лжи.

Меня спрашивают о битве при Гонзаге. В голове у меня смутное воспоминание о главе истории, в которой речь шла о битве при Гонзаге. Но я не помню, кто с кем сражался, не помню, когда это было. Я стараюсь изо всех сил, говорю что-то невразумительное и жду не дождусь минуты, когда можно будет сменить тему разговора. Даже если мне удалось что-то сказать, чтобы меня не считали неучем, в моей жизни и в моей голове битва при Гонзаге навсегда останется чем-то смутным.

На самом деле сейчас, если подумать, я хотел привести в пример не Гонзагу, а Кустоцу. Впрочем, нет, может быть, именно Гонзагу. Какую битву я плохо помню?

Возможно, и ту, и другую.

Груши, которые были всего лишь фруктом, неожиданно превратились в неотъемлемый ингредиент торта. Это своеволие раздражает меня, и я отказываюсь от любого торта с грушами.

Когда идешь с полной чашкой в руке, следует учитывать, что идущий перед тобой может неожиданно остановиться. Более того, он обычно так и делает.

Никогда не понимаешь, у кого поблизости звонит мобильник.

Я не выхожу из такси. Я убегаю.

Когда люди, провожающие тебя на машине, останавливаются: «Минутку. Я должен заправиться».

Когда ты вешаешь пиджак, он падает. Ты вешаешь его снова, и он опять падает.

Когда я выступаю на публике и говорю умные вещи, случается, что кто-то набирается смелости и поднимает руку. Ему протягивают микрофон, и он задает вопрос вроде этого (один или два раза был именно этот вопрос): «Как, по-вашему, можно разрешить конфликт между Израилем и Палестиной?»

Я понимаю, что как тот, кто задал вопрос, так и все остальные ждут моего ответа. Понимаю, что для них важно мое мнение о том, как разрешить конфликт между Израилем и Палестиной. Потому что кто-то читал мои книги и они ему понравились, или он только что слышал, как я что-то говорил о политике либо о чем-то еще, и подумал, что у меня должно быть оригинальное решение. В общем, они считают, что я должен сказать нечто небанальное о разрешении конфликта между Израилем и Палестиной. То, что реально поможет разрешить конфликт. В эту минуту никто не помнит, что вот уже не одно десятилетие не только израильтяне и палестинцы, но и ученые, а также правители разных стран не могут найти решение.

И сейчас, здесь, вероятно, не все, но многие думают, что его должен найти я. Из всех людей в мире, из всех, кто давно занимается этим, но так и не нашел решения, возможно ли, чтобы разрешить конфликт между израильтянами и палестинцами выпало именно мне? Здесь? Сейчас?

И вместе с тем я думаю: а вдруг они правы? А вдруг я сейчас скажу нечто, это нечто передадут израильтянам и палестинцам, и они скажут: «Правильно, мы можем сделать так!» И добавят: «Черт возьми, почему мы сами до сих пор не додумались?»

А вдруг этот вопрос задали мне потому, что в моем предыдущем выступлении промелькнуло что-то, позволяющее предположить, что у меня действительно может быть представление о том, как разрешить давний конфликт между Израилем и Палестиной и примирить два вечно враждующих народа, чтобы отныне они жили в дружбе?

И потом я думаю: «Нет, сомневаюсь».

* * *

Прошлый Новый год мы с друзьями встречали на Кубе. За день до возвращения в Италию моя жена и дочка с подругами решили заглянуть в будущее, доверившись известной в Гаване гадалке на картах. Когда они вернулись в гостиницу, трудно было не обратить внимание на их возбуждение. Гадалка много чего напророчила им – главным образом связанного с датой смерти (очень далекой), с детьми, которые родятся у самых молодых из них. Но моей жене она сказала нечто, вызвавшее у нее и у остальных очевидный выброс адреналина. Жена, в отличие от других, пыталась если не скрыть, то посмеяться над предсказанием, касающимся лично ее. Остальные, в том числе наша дочь, хихикая, настаивали на том, чтобы она открыла мне, что сказала ей кубинская гадалка.