Призраки Гарварда

– Мне так не кажется.

– Ну, я над этим поработаю. Но ты пообещаешь?

– Ладно, да, обещаю. Мне пора, люблю тебя, пока.

Кади сбросила звонок и задумалась, придется ли ей лгать матери еще четыре года.

Глава 7

Кади ненавидела, когда мать ссылалась на ее «приступ» – то, как она себя повела на церемонии развеивания праха Эрика. Ей казалось, будто мать тычет ее носом, хотя, возможно, ее просто-напросто с головой окунало в стыд, который она сама в тот день испытала.

Для церемонии родители выбрали озеро Валленпаупак, потому что, пока Эрик и Кади были маленькие, каждое лето арендовали там домик. Все в семье согласились, что этого хотел бы сам Эрик. Кади понятия не имела, что он бы хотел. Она до сих пор не могла представить, что он хотел умереть.

Кади не выпускала Эрика из рук всю трехчасовую дорогу к озеру. В деревянной урне, сундучке из гладкого ореха, который она крепко сжимала, но держала на некотором расстоянии от тела, скорее на коленях. Кади вся изнервничалась, и ее укачивало. Она пыталась смотреть в окно, однако взгляд упрямо падал на сундучок.

Их машина возглавляла караван близких родственников: сразу за ними двигался «Сааб» с дедулей, отцом матери, и его второй женой, Виви; замыкали тетушка Лора и дядя Пит в своем фургоне. Отец Кади вел внедорожник, мать ехала на пассажирском, а рядом с Кади сидела бабушка Глория, или просто бабуля, мать отца, ей было восемьдесят семь, и она слабо слышала. Старость сделала ее маленькой и хрупкой, ремень безопасности задевал ей скулу. Бабуля вообще не хотела его застегивать, но отец Кади настоял. И теперь она сидела тихая и неподвижная – разве что временами оттягивала ремень от высокой тонкой шеи дрожащей рукой, а он упрямо подползал обратно.

Кади ощутила укол боли, думая о том, сколько еще бабуле суждено прожить. Та сидела рядом, и единственным раздражителем, на который она реагировала, был досаждающий ей нейлоновый ремень. В остальном ее тело съеживалось, истончалось, искривлялось, исчезало прямо у них на глазах. Ее жизненная сила была угасающим угольком, но в пепел превратился Эрик.

– Как там дела? – поинтересовалась с переднего сиденья мать.

– Порядок, – машинально отозвалась Кади.

Бабуля не расслышала вопрос, но повернулась, стоило внучке заговорить, и с улыбкой коснулась ее запястья. Пальцы у бабули были узловатыми от артрита, а кожа на руках – тонкой и сухой, но жест оказался теплым, обнадеживающим, и Кади в этом нуждалась – про порядок она соврала.

Сельская местность Пенсильвании выглядела статичной, словно в этом пейзаже единственным движущимся объектом была их машина. Коровы мирно паслись, взмахивая хвостами, чтобы отпугнуть мух. Телята дремали, лежа в траве у ног матерей. Столбики бревенчатой изгороди мерно сменялись друг другом, словно что-то отсчитывали. Кади заметила на перекладине двух грифов-индеек: один сидел клювом к дороге, другой затылком, втянув лысую красную голову в черное тело. Когда внедорожник проезжал мимо, бусинки глаз птицы устремились прямо на Кади, словно гриф знал, что машина везет смерть. Кади сжалась. Она знала, это глупо, но случившееся показалось ей дурным знаком. В ретроспективе так и вышло.

– Правильно получилось.

– Говорил же, что помню короткий путь, – произнес отец.

– Нет, я про то, что мы сегодня делаем для Эрика. Наше решение так поступить с ним, для него. А озеро так много для нас всех значит, и это… это правильно.

Кади не была уверена, намекала ли мать таким образом, что простила поспешный выбор отца, или насильно заставила себя думать, что решение кремировать Эрика они приняли сообща.

– Согласен, – сказал отец.

– Что-что-о? – протянула бабуля.

– Я говорила, – повысила голос мать, – что мне полегчало… я смирилась с нашим решением.

Бабуля повернулась к Кади и медленно моргнула:

– Ничего не слышу, о чем она?

– Глория, наше РЕШЕНИЕ, – снова повысила голос мать, – про Эрика, что сделать с его… развеять… – Голос сорвался. – Черт побери, что ж она тот гребаный слуховой аппарат-то не носит!

– Карен, держи себя в руках! – рявкнул отец.

– Я пытаюсь! – заорала в ответ мать.

– Она пожилая женщина и… Черт!

Машина резко вильнула вправо, раздался визг тормозов, легкий глухой удар и треск гравия обочины под колесами, а потом все вдруг остановилось. И воцарилась гробовая тишина – все пытались отдышаться.

Затем оба родителя повернулись к заднему сиденью и одновременно заговорили.

– Мама, ты в порядке? – спросил отец бабулю.

– Кади, у тебя же урна, она ведь не упала, да? – уставилась на нее мать широко распахнутыми глазами. – Ох, слава богу.

Во время заноса Кади неосознанно прижала урну к животу.

Бабуля выглядела скорее сварливой, чем напуганной.

– Я в порядке, но этот проклятый ремень…

– Знаешь что, мама? Я вот сейчас очень рад, что мы тебя все же пристегнули.

Отец отстегнул свой ремень и, выбравшись наружу, хлопнул дверью. Кади думала, что он хочет проверить бабулю, но отец пошел прочь от машины.

Мать фыркнула:

– И куда это он собрался?

Кади обернулась и вытянула шею, пытаясь рассмотреть. «Сааб» дедули притормозил рядом, за ним остановился фургон Лоры и Пита, однако отец не собирался с ними заговаривать. Он стоял посреди дороги, между следами шин, и на что-то смотрел.

Кади осторожно опустила урну на сиденье, выбралась из машины и трусцой побежала к отцу. Замедлила ход, заметив, как он расстроен – лицо побагровело, глаза блестят.

– Пап, что там? Ты что-то сбил?

Отец не ответил, даже не поднял взгляд, только желваки заиграли от того, как он сжимал и разжимал челюсти. С кончика носа сорвалась слеза – и упала рядом с тельцем серой белки.

У Кади оборвалось сердце, но она скрыла тревогу.

– Ох, ты же не специально, ты пытался объехать.

Картина оказалась не такой уж страшной, и Кади вздохнула с облегчением. Белка лежала на боку, совершенно целая; шикарный мех хвоста подрагивал на легком ветру, черные глазки были открыты, но в том, что зверек погиб, сомневаться не приходилось.

«Погиб при ударе», – отдались в голове эхом знакомые слова.

Отец шмыгнул носом:

– Поверить не могу, что я ее убил.

Кади осторожно коснулась его плеча, тронутая, но удивленная слезами отца. Он не плакал с тех пор, как умер Эрик, по крайней мере на людях, даже на похоронах. Эмоции, которые он сдерживал, обычно прорывались наружу гневом, а потому Кади расценила происходящее как прогресс.

– У вас все в норме? – крикнул из окна своей машины дедуля.