Сон ведьмы

Мужчины лихорадочно работали в яме. Прошло почти полчаса, прежде чем я услышала голос Леона Чирино, говорящего донье Мерседес, что они готовы открыть его.

– Музия, зажги сигару из моей корзины и дай её мне, – приказала она.

– и принеси мне корзину.

Я зажгла сигару и уже хотела встать, чтобы принести её ей, как Леон Чирино зашептал со дна ямы: – присядь, Музия! Присядь!

Я остановилась и передала сигару и корзину донье Мерседес.

– Не смотри в яму ни за что на свете! – шепнула она мне в ухо.

Я вернулась туда, где сидела, борясь с почти непреодолимым желанием посветить фонарём в яму. Я знала с абсолютной уверенностью, что они выкапывают сундук, полный золотых монет. Я даже могла слышать звук лопат, тупо ударяющих обо что-то, что казалось большим и тяжёлым.

Очарованная, я смотрела, как донья Мерседес достала из своей корзины чёрную свечу и банку с чёрной пудрой. Она зажгла свечу, установила её на землю возле ямы, затем приказала мне потушить фонарь.

Чёрная свеча источала жуткий свет. Донья Мерседес села у свечи.

Повинуясь какой-то непроизнесенной команде, мужчины по очереди высунули свои головы прямо перед ней. Каждый раз, когда возникала голова, она отсыпала небольшую порцию чёрного порошка в ладонь, а затем натирала им каждую голову. Вскоре, после того, как она управилась с головами, она намазала чёрным порошком руки мужчин.

Моё любопытство достигло предела, когда я услышала треск открываемой крышки.

– Мы достали её, – сказал Леон Чирино, высунув свою руку из ямы.

Донья Мерседес подала ему банку с чёрным порошком, затем банку с чем-то белым, и после этого задула свечу.

Нас снова поглотила полнейшая тьма. Стоны и вздохи мужчин, вынимавших что-то из ямы, ещё больше подчёркивали неестественную тишину. Я прижалась к донье Мерседес, но она оттолкнула меня.

– Всё сделано, – прошептал Леон Чирино напряжённым голосом.

Донья Мерседес вновь зажгла чёрную свечу. Я с трудом различила контуры трёх мужчин, которые несли большой узел. Они положили его на кучу грунта. Я наблюдала за ними с такой увлечённостью, что чуть не упала в яму, услышав голос доньи Мерседес. Она приказала Леону Чирино, который всё ещё находился в яме, поскорее забить гвоздями то, что там было, и вылезать.

Леон Чирино появился сейчас же, и донья Мерседес массировала ему лицо и руки, в то время, как трое других мужчин, взяв лопаты, засыпали яму.

Когда они закончили работу, донья Мерседес поставила свечу в центр зарытой ямы. Леон Чирино бросил на неё последнюю лопату земли и погасил пламя.

Кто-то зажёг керосиновый фонарь и мужчины немедленно продолжали свой труд; они утрамбовали землю так идеально, что никто не смог бы догадаться о произведённых раскопках. Я следила за ними всё это время, но в последний миг всё моё любопытство сфокусировалось на узле, завёрнутом в брезент.

– Теперь никто не узнает, – сказал один из мужчин и тихо засмеялся, – а сейчас надо уходить отсюда. Скоро начнёт светать.

Мы подошли к узлу. Я освещала путь. Мне очень не терпелось узнать, что там такое. В попытках я налетела на узел, брезент соскользнул, приоткрыв часть женской ноги, одетой в чёрный ботинок.

Не в силах сдержать себя, я сдёрнула брезент и осветила раскрытый узел. В нём был труп женщины. Мой испуг и ошеломление достигли таких размеров, что я даже не закричала, хотя желала этого и прилагала к этому все силы. Всё, что я смогла сделать, это каркнуть. Затем всё в моих глазах потемнело.

Я залезла на заднее сидение машины Леона Чирино и уткнулась в колени доньи Мерседес. Она плотно прижала к моему носу платок, смоченный смесью нашатыря и розовой воды. Это было любимое средство доньи Мерседес. Она называла его духовной инъекцией.

– Я всегда знала, что ты трусиха, – отозвалась она и начала массировать мне виски.

Леон Чирино крутился вокруг, – ты очень смелая, Музия, – сказал он, – но у тебя ещё нет сил, чтобы отступить. Тебе придётся потерпеть. Несколько дней придётся потерпеть.

Я не отзывалась. Мой испуг был слишком велик, чтобы можно было успокоиться. Я со злостью обругала их за то, что они не предупредили меня о своих действиях.

Донья Мерседес ответила, что всё, сделанное ими, делалось преднамеренно, и частью их замысла была моя полная неосведомлённость. Это давало им род защиты против осквернения могилы. Слабым местом оказался мой жадный интерес к тому, что было под брезентом.

– Я говорила тебе, что мы приехали выполнить обещание, – сказала мне донья Мерседес, – мы закончили первую часть – выкопали труп. Теперь мы должны похоронить его снова, – она закрыла свои глаза и заснула.

Я пересела на переднее сиденье.

Тихо напевая, Леон Чирино поехал по грунтовой дороге к побережью.

Было уже утро, когда мы достигли заброшенной кокосовой рощи.

Почувствовав запах морского бриза, Мерседес Перальта проснулась. Она громко зевнула и выпрямилась. Высунувшись в окно, она, казалось, вдыхала плеск дальних волн.

– Вот хорошее место для остановки, – заявил Леон Чирино, притормозив в нескольких шагах от пальмового дерева, прямее и выше которого я ещё не встречала. Казалось, что тяжёлые серебристые листья подметают облака на тёмно-синем небе.

– Здесь поблизости находится дом Лоренцо Паза, – продолжал болтать Леон Чирино, помогая донье Мерседес выйти из машины, – прогулка пойдёт нам на пользу, – улыбаясь, он подал мне её корзину.

Мы пошли проторённой дорогой через густые заросли высокого бамбука, обрамлявшего ручей. Здесь было прохладно и темно, а воздух наполнялся зелёной прозрачностью листьев. Леон Чирино шагал впереди нас, его соломенная шляпа была сдвинута на глаза так, чтобы её не унёс ветер.

Мы догнали его на узком мосту. Опираясь на балюстраду из свежесрезанных шестов, мы немного отдохнули, наблюдая за группой женщин, стиравших бельё. Из чьих-то рук выскользнула рубашка, и юная девушка прыгнула в воду, чтобы поймать её. Тонкое платье вздулось воздушным пузырём, затем облепило её грудь, живот и мягкий изгиб бёдер.

Прямая грунтовая дорога по ту сторону моста вела к маленькой деревушке, в которую мы так и не зашли. Свернув на заброшенное маисовое поле, мы пошли вдоль оросительной канавы. Затвердевшие початки жалко обвисали шелухой на засохших стеблях; при слабых дуновениях ветерка они издавали трескучее шуршание. Мы подошли к маленькому дому. Его стены были недавно покрашены, а черепичная крыша частично переделана. Банановые деревья, листья которых были почти прозрачны на солнечном свете, словно часовые стояли стеной перед дверью.

Дверь была приоткрыта. Без стука и отклика мы вошли в дом. На кирпичном полу, опираясь о стены, сидело несколько мужчин. Увидев нас, они в знак приветствия подняли наполовину наполненные ромом стаканы, а затем вновь продолжили беседу низкими, ленивыми голосами. В узкое окно врывался солнечный луч. Пыль, клубящаяся в нём, подчёркивала спёртую духоту и острый запах керосина. В дальнем углу комнаты на двух упаковочных ящиках стоял открытый гроб.

Один из мужчин поднялся и, нежно взяв меня под локоть, подвёл к гробу. Мужчина был небольшой, но крепко сложённый. Его седые волосы и морщинистое лицо указывали на возраст. Что-то моложавое было в изящном наклоне его скул и озорном выражении его красно-коричневых глаз.

– Взгляни на неё, – шепнул он, склоняясь над мёртвой женщиной, лежавшей в грубом неокрашенном гробу, – видишь, как она ещё красива.

Я едва сдержала крик. Это была та самая женщина, которую мы откопали прошлой ночью. Я подошла поближе и внимательно осмотрела её. Несмотря на серо-зелёный цвет кожи, который не мог скрыть даже грим, в ней было что-то живое. Казалось, будто она улыбается своей собственной смерти. Её тонкий нос венчали круглые очки без стёкол. Яркие выкрашенные губы были полуоткрыты, обнажая прекрасные белые зубы. Её длинное тело было завёрнуто в мантию, отделанную белым. На подставке лежала красно-чёрная деревянная маска дьявола, украшенная двумя угрожающе вывернутыми рогами барана.

– Она была очень красива и очень дорога для меня, – сказал мужчина, расправляя складку на мантии.

– Невероятно, как она ещё красива, – согласилась я с ним. Боясь, что он перестанет говорить со мной, я не стала задавать ему вопросы.

С волнением продолжая расправлять красную мантию, он подробно рассказал мне о том, как они выкопали её из могилы на кладбище вблизи Курмины и принесли в его дом.

Внезапно он взглянул на меня и понял, что я здесь посторонняя. Он осмотрел меня с любопытством.

– Ох, милая моя! Ну что я за хозяин? – воскликнул он, – я всё говорю и говорю, а ещё не предложил тебе ни еды, ни питья, – он взял меня за руку и представился: – я – Лоренцо Паз.

Я хотела сказать ему, что мне кусок в горло не полезет, но он быстро провёл меня через узкий проход на кухню.

Здесь у керосиновой плиты хозяйничала Мерседес Перальта. Она размешивала какую-то стряпню из лекарственных растений, которые принесла с собой, – ты лучше похорони её поскорее, Лоренцо, – сказала она, – не надо слишком долго держать её над землёй.

– Она ещё хороша, – уверял её мужчина, – я уверен, её муж отвалил солидный куш тем, кто бальзамировал её в Курмине. Для большей надёжности я посыпал гроб негашёной известью, а её тело обернул в ткань, пропитанную керосином и креозолом, – он умоляюще посмотрел на целительницу, – я должен быть уверен, что её дух последует за нами.

Кивнув, донья Мерседес продолжала мешать свою стряпню.