Я их всех убил

Жандарм бросил быстрый взгляд на коллегу, тот беззвучно произнес: «Нарик». Потом, выждав несколько секунд, продолжил нарочито доброжелательным тоном:

– Я вас не тороплю, но вы должны все мне объяснить.

Мужчина поднял голову: его зрачки сузились, а взгляд остановился на блокноте, венчающем бардак на столе.

Он подбородком указал на ручку, и жандарм наконец-то понял:

– Вы предпочитаете писать? Вы правша?

Тот медленно кивнул.

Убедившись, что незнакомец спокоен и готов сотрудничать, капрал решил освободить ему руку, чтобы тот мог писать.

Почерк у него был неровный и дрожащий; закончив, он подтолкнул листок к жандарму.

На бумаге были написаны четыре имени. Список. Список из четырех человек.

– Это те люди, которых вы убили? – серьезным тоном спросил капрал.

– Я их всех убил, – снова затянул странный человек, и в уголке его глаза блеснула слеза.

2

Еще до того, как зазвонил будильник, около полудюжины кошек различных размеров и мастей вспрыгнули на кровать Максима Монсо, мяуканьем и дружеским мурлыканьем демонстрируя желание плотно перекусить. Рыжий лохматый кот подобрался к самому лицу и принялся вылизывать его шершавым языком.

Неприятное ощущение заставило Максима скривиться, и он сел в кровати, спугнув черную кошечку c хрупким, стройным тельцем.

– Ладно, ладно, сейчас покормлю.

Комната огласилась разноголосым пронзительным «мяу».

Максим выбрался из кровати и спустился по узкой деревянной лестнице на нижний этаж. Кошачья стая следовала за ним по пятам, и когда он открыл шкаф, чтобы достать оттуда большой мешок с сухим кормом, две кошки вспрыгнули на кухонный стол. Максим распределил дневной рацион, разложив корм почти равными порциями по разномастным мискам и чашкам, а затем выстроил их в ряд на полу.

Рот у него скривился в чуть заметной ухмылке, пока он наблюдал, как компания царапок – он даже не всем придумал имена – шумно набивает животы.

Он однозначно предпочитал общество животных человеческому и считал, что неблагодарность, в которой обвиняют – и, по его мнению, совершенно незаслуженно – котов, как минимум сравнима с той, что свойственна человеческим особям.

Максим взбежал по лестнице обратно в спальню и направился к своеобразной амбразуре в глубине комнаты, откуда открывался великолепный вид на озеро Анси. Там почти впритирку к стеклу был установлен телескоп, надежно закрепленный на треноге.

Зоркий наблюдатель обратил бы внимание на то, что странный угол, под которым была направлена труба, не позволяет всматриваться в небо и тем более в звезды.

Максим на несколько секунд приложился глазом к окуляру. На его лице мелькнула гримаса отвращения, будто пронеслась грозовая туча; потом он выпрямился и направился в ванную.

Наскоро проглотив завтрак, он потратил несколько минут, чтобы погладить задержавшихся в квартире кошек, прежде чем решился выйти из дому.

По Франции прошла волна холодов, накрывшая как раз этот район, и первый весенний день скорее напоминал начало зимы. Только переклички черных дроздов и прочих пернатых предвещали иное время года.

Максим двинулся к машине, под ногами поскрипывал гравий. Вдруг где-то за спиной раздался голос:

– Вы сегодня возвращаетесь на работу?

Маленькая старушка с морщинистым лицом и голубоватой сединой стояла у своего крыльца, согнувшись над палкой, надежно упертой в землю. На ней был зеленый фартук, пережиток иных времен, а из-за согбенной позы она выглядела куда беззащитнее, нежели была в действительности. Но стоило ей открыть рот, как ощущение хрупкости мгновенно рассеивалось.

Максим обернулся. Он хотел улыбнуться, но помешал тугой узел, с момента пробуждения стянувший внутренности.

– Простите за задержку, – сказал он, – но не беспокойтесь, вчера я перевел вам квартплату.

– Я не о том вас спрашивала, – ворчливо возразила она.

Он постарался придать лицу приветливое выражение:

– Да, верно, сегодня я снова приступаю к работе.

– Значит, вы меня покидаете? Таковы все мужчины! А я за эти недели привыкла к вашему присутствию.

– Но должен же я зарабатывать на жилье.

– Резонно, – признала она.

Максим помахал ей рукой и уже собрался продолжить путь, когда она снова заговорила:

– Кстати, ваш маленький приятель вернулся. Он так долбил в мое окно клювом, что чуть не разбил стекло!

– Ворон? – нахмурившись, уточнил Максим.

– Ворон, ворона, откуда мне знать! Но если вы станете опекать всю живность в округе, то скоро здесь будет настоящий зоопарк! Мало этих кошек…

Он с облегчением понял, что птица с поврежденными крыльями, которую он с таким упорством лечил, снова обрела способность летать, несмотря на пессимистичный прогноз ветеринаров. Максим целый месяц возился с этим вороном, кормил, ежедневно менял повязки, а тот в одно прекрасное утро исчез и больше не вернулся. Максим решил, что вылазка во внешний мир оказалась ему не по силам или же он стал добычей какого-то хищника. Но вот две недели спустя его летающий пациент вернулся требовать пищи.

– Он все еще здесь? – осведомился Максим, сделав ударение на последнем слове, уставив в землю указательный палец.

– О нет! Я вышла, и стоило мне поднять палку, как ваш дружок убрался подобру-поздорову.

Она изобразила Максиму эту сцену, но тот не повелся. Слова старухи-хозяйки противоречили бессознательным рефлексам, значение которых он мгновенно считывал в ее лице.

Как синерголог[1 - Синергология – наука (по мнению некоторых, скорее искусство), исследующая все невербальные проявления человеческих эмоций и намерений, говоря проще – язык человеческого тела. – Здесь и далее примеч. перев.], совсем недавно получивший диплом, Максим был экспертом во всем, что касалось искусства расшифровывать невербальный язык. Приподнятая правая бровь означала, что говорящая пребывает в разладе с собственными высказываниями. Хотя на словах она выражала враждебность по отношению к ворону, лицевой тик, контролируемый подсознанием, свидетельствовал, что старуха не так уж недоброжелательно воспринимает птицу. Ее неприязнь основывалась скорее на местных народных поверьях (которые наделяли этих пернатых аурой вестников беды), чем на истинную антипатию.

– Хорошего вам дня, – заключил Максим.

Когда он сел за руль, ком в желудке начал давить еще сильнее, и он позволил себе помедлить и как следует продышаться, прежде чем тронуться с места.

За ветровым стеклом разворачивался зеленеющий пейзаж – цветущие деревья и поля с высокими травами; в зеркалах заднего вида вырисовывались контуры дальних гор. Пасторальная умиротворяющая картина, которая, однако, никак не помогала унять его тревогу в преддверии возвращения в бригаду.

Шестьдесят три дня и два часа. Максим скрупулезно подсчитал, сколько времени прошло с его ухода, как заключенный, выцарапывающий что-то на стенах камеры, чтобы не забыть.

Официально речь шла об отдыхе по причине эмоционального выгорания, но и он, и его тогдашний начальник знали, что это было скорее отстранение от должности, нежели отпуск по здоровью. Кстати, помимо Максима, только капитан Саже и аджюдан[2 - Аджюдан – звание во французской армии и жандармерии, приблизительно соответствующее сержанту или прапорщику.] Эмма Леруа оказались единственными, кто был в курсе истинных причин этого вынужденного простоя.

Вдоль широкой авеню, ведущей непосредственно в центр города, тянулись метров на четыреста казармы жандармерии Анси. Недавно начальство провело там косметический ремонт, и теперь фасады зданий, где размещалось около двухсот квартир, были перекрашены в более современные тона, чем те, в которые дома были покрашены в семидесятые годы.