В Кэндлфорд!

«Ужасно избалованный ребенок» – таков был вердикт мамы, когда позднее они обсуждали Джонни, и, вероятно, в те дни он и впрямь был избалован. Мальчик едва ли мог избежать этой участи, будучи единственным и долгожданным сыном, родившимся после стольких дочерей, а впоследствии оказавшимся самым хрупким в семье. Джонни выглядел младше своего возраста и развивался медленнее, но в нем были заложены прекрасные качества. В молодости он был глубоко религиозен, не курил, не пил, не играл в карты и служил у алтарей, устанавливавшихся на многих полях сражений во время войны 1914–1918 годов, а в атмосфере армейской жизни для всего этого требовался характер.

В тот воскресный день Лора увидела маленького мальчика с бледным, веснушчатым лицом и жидкими светлыми волосами. Избалованного ребенка, за которого было немного стыдно даже его родителям. Но в последующие годы перед ней предстал больной солдат, томившийся в Куте, изнуренный недугом и голодом, измученный жарой и мухами; он же – некогда обожаемый маленький сын, окруженный сестрами-телохранительницами, – был вышвырнут оттуда после обмена больными пленными, получив от тюремщика-земляка прощальный пинок и пренебрежительное «Можете забрать и этого довеском. Он никуда не годится». Тот же Джонни, провалявшийся целое лето на шезлонге в саду, которого, кажется, каждые несколько минут поили из чайных чашек бульоном или яйцами, взбитыми с молоком, пока благодаря домашней обстановке, покою и материнскому уходу он не окреп настолько, что смог пройти медосмотр и отправиться во французские окопы. Ибо, когда мы становимся старше, близкие являются в наших воспоминаниях не только такими, какими они казались нам в детстве, но и какими сделались впоследствии. Первое яркое впечатление остается в памяти как картинка. Последующие – как вереница эпизодов повести, менее выразительных, зато более содержательных.

VIII

Утонуть или выплыть

То путешествие в Кэндлфорд ознаменовало конец детства Лоры. Вскоре после этого начались ее школьные будни, и за один день от тепличного домашнего существования она перешла к жизни, в которой те, кто мог, должны были сражаться за свое место и отстаивать его в борьбе.

Государственная приходская школа была построена в главном селе, в полутора милях от Ларк-Райза. Там жило всего около дюжины детей, в Ларк-Райзе же – в три раза больше; но, поскольку в селе находились церковь, дом священника и помещичья усадьба, оно перевешивало деревню по значимости. По длинной прямой дороге, соединявшей эти два селения, ларк-райзские дети передвигались большой компанией. По одному ходить не дозволялось. Тяга к прогулкам в одиночку, вдвоем или втроем считалась вредным чудачеством.

Большинство детей выходили из дома умытыми и более-менее опрятными, хотя одежда порой бывала слишком велика, слишком мала или вся перештопана. «Лучше заплата на заплате, чем дырки», – гласил один из принципов ларк-райзских матерей. Девочки носили платья длиной до щиколоток и большие белые или разноцветные передники, волосы гладко зачесывали назад и стягивали на макушке в узел или заплетали в тугую косу. В первое утро Лора появилась в школе с гребенкой в волосах и шляпке-пирожке, в прошлом принадлежавшей одной из ее кузин, но этот головной убор вызвал столько насмешек, что в тот вечер девочка упросила маму позволить ей носить «настоящую шляпку», а волосы заплетать в косу.

Ее спутниками были крепкие, рослые ребята в возрасте от четырех до одиннадцати лет. Всю дорогу они бегали, орали и дрались; толкали друг друга на кучи камней или в канавы; забирались в живые изгороди; предпринимали вылазки в поля за репой и ежевикой; гоняли овец, если пастуха не оказывалось рядом.

Кучи камней для починки дорог лежали на травянистых обочинах дороги, и каждая становилась чьей-то крепостью.

– Я король крепости. Убирайся отсюда, грязный негодяй! – кричал первый, кто добирался до кучи и вскарабкивался на нее, обороняясь от захватчиков пинками и ударами. Даже самые мирные игры сопровождались громкими криками:

– Врешь! Сам врешь! Не смей! А вот и посмею! Посмотрим, как у тебя получится!

И никаких «Заметано!» и «О’кей, шеф!» – ведь кино пока не изобрели, а более цивилизованное радио с его «Детским часом» было еще впереди. Даже всеобщее обязательное образование было сравнительно недавним нововведением. Дети являли собой в чистом виде местный продукт.

Бывало, ребята шагали спокойно, старшие беседовали, точно маленькие старички и старушки, а младшие, слушая их, расширяли свои познания о жизни. Так, обсуждалась история о змее толщиной с человеческое бедро и длиной в несколько ярдов, которая переползла дорогу в нескольких футах от пастуха, ранним утром возвращавшегося домой из овчарни, где родились ягнята. Взрослых змея немало озадачила, ведь в сезон ягнения змей под открытым небом не увидишь, так что вряд ли это был английский уж преувеличенных размеров. И все же Дэвид был степенный, трезвый мужчина средних лет и едва ли мог выдумать эту историю. Видимо, что-то он все-таки видел. Или же дети толковали о своих и чужих шансах на сдачу предстоящего школьного экзамена. Его мрачная тень объясняла их чинное поведение. А не то так кто-нибудь повествовал, как такой-то обошелся с мастером, когда тот «попытался его облапошить»; или сплетничали, что мать такого-то «собирается завести еще одного», к большому смущению бедняги такого-то. Ребята высказывались о деторождении с рассудительностью маленьких судей.