Тайна жаворонка

Я пытаюсь поднять пирог, но рядом уже стоит Элсбет, а её глазастый малыш невозмутимо смотрит на меня.

– Вот, – говорит она, протягивая мне помятую коробку.

– Спасибо. Так себе ужин, но на сегодня сгодится, – начинаю взволнованно от смущения и стыда лепетать я.

Элсбет кивает, заглядывает в окно машины, пытаясь рассмотреть коробку с кухонными принадлежностями и настольную лампу. Кажется, она хочет что-то сказать, но передумывает и разворачивает коляску.

– Увидимся.

– Ага, – соглашаюсь я, сама при этом стою у машины и смотрю, как она увозит своего чистенького, опрятно одетого малыша, сворачивает у ворот дома, выходящего на гавань, и вталкивает коляску в его дверь, выкрашенную жёлтой краской.

Я сажусь на переднее сиденье, вытягиваю свои окоченевшие конечности и глубоко вдыхаю, прежде чем повернуть ключ в замке зажигания.

– Ну вот, Дейзи, – говорю я как можно жизнерадостнее, надеясь, что она не услышит дрожь в моём голосе, – вот мы и едем в домик смотрителя.

$

На следующее утро меня будит стук в дверь. Мы обе провалились в глубокий, глубокий сон, но лишь когда рассвет уже начал заливать небо над холмами.

Ночь не задалась по большей части оттого, что Дейзи не удавалось уснуть в слишком тихой и незнакомой темноте: она привыкла к шуму машин и огням большого города, разбавляющим черноту ночи до почти оранжевого сияния, привыкла к собственной кровати в собственной спальне. Когда как я сменила ей подгузник, накормила её, дождалась, пока погружаемый нагреватель нагреет достаточно воды для небольшой ванны, искупала ее и попыталась уложить спать, она пришла в совершенный ажиотаж, восхищённая новизной крошечного домика, забитого мамиными вещами. Чтобы помешать ей сеять хаос среди сувениров и фотографий, которыми заставлена гостиная, я усадила её себе на бедро, одновременно пытаясь открыть консервы.

После нескольких минут напряжённой борьбы с древним консервным ножом и обломками крышки, ставшими приправой к моему ужину, а также после того как я разрезала палец и забрызгала всё вокруг своей кровью, мне пришлось наконец признать поражение. Обмотав рану туалетной бумагой, я выключила духовку и налила себе джина с тоником. После этого отнесла Дейзи в спальню и разобрала кровать, что с раненой рукой оказалось довольно трудно. Кто-то явно успел здесь побывать, потому что с кровати сняли матрас, а простыни выгладили и аккуратно сложили в шкаф.

Я помнила, что на чердаке лежит старая деревянная кроватка, в которой я еще ребенком спала в этой самой комнате, в ногах этой самой большой кровати. Но сейчас у меня уже не было сил вытаскивать из сарая лестницу, лезть на чердак, доставать и собирать кроватку. Так что я уложила Дейзи в гнездо из одеял и свернулась калачиком рядом с ней. Но у неё были другие планы. Вымытая и накормленная, она почувствовала себя новой женщиной, жаждущей веселья и развлечений после долгого и скучного дня в машине. Даже измученная и злая, я была не в силах сдержать смех, глядя, как она катается по кровати туда-сюда, запутывая в простынях нас обеих.

Я пыталась ей петь, но, услышав свой собственный надтреснутый голос, едва не расплакалась, так что оставила это занятие. Решила лучше выудить из сумки с игрушками ее любимого голубого зайца и книжку с картинками, но она не оценила мои усилия. Ей больше хотелось физических упражнений, так что пришлось качать её на животе. Еще она изо всех сил дрыгала маленькими ножками, но так и не устала. Спустя полчаса мои руки уже болели так же сильно, как и голова. Я решила, что джин сейчас – это плохая идея, и, взяв Дейзи и недопитый стакан, пошла на кухню. Там поставила стакан на стол рядом с бутылкой и побрела в гостиную, чтобы полюбоваться видом из окна.

Сквозь старые оконные стёкла всегда сквозило, так что я завернула Дейзи в шаль, которую мама связала для нее, когда она родилась, – красивую шаль с узором в виде раковин морских гребешков, тончайшую, как кружево. Я гладила дочь по спинке, пытаясь убаюкать, и чувствовала под пальцами мягкость белой шерсти. На мгновение передо мной встал образ мамы, сидящей у огня с мотком той шерсти на коленях и снующими туда-сюда спицами в руках. Мне, слишком уставшей, чтобы плакать, оставалось лишь покачать головой и сморгнуть слезы.

За домом взошла луна, осветила озеро. Был прилив, он давал возможность разглядеть, как вода мягко плещется о берег. Не обращая внимания на мою сентиментальность, вызванную изнеможением, Дейзи лепетала и болтала, указывая пухлым указательным пальцем на окно и комментируя увиденное.

– Ада2, – сказала она и вновь повторила: – ада2.

Ночную тишину иногда нарушал крик кулика с берега. Я нежно ворковала со своей маленькой дочкой, целовала её только что вымытые волосы и покачивала на плече. Услышав тихий звук лодочного мотора, мы обе подняли глаза. Небольшая рыбацкая лодка скользнула по полоске лунного света, оставив за собой пляшущую звёздную полоску там, где от винта пробудилось свечение.

– Ада2, – многозначительно сообщила Дейзи.

– Красиво, правда? – спросила я. – Лодка.

– Одка, – повторила Дейзи, и я рассмеялась.

– Точно. Ты моя умничка.

Мы любовались огнями, пока их танец не стих.

– Ну всё, милая, – наконец сказала я, – теперь пора спать.

Но у Дейзи были другие планы.

К двум часам ночи мы обе расплакались от изнеможения. И только после того, как она, всхлипнув, уснула, я вытерла глаза краешком простыни, завернулась в неё, накрыла нас обеих шалью и погрузилась в долгожданное забвение.

$

Стук в дверь, который меня будит, сперва сквозь сон кажется тихим, и я медленно выплываю из глубины сна, поднимаюсь к поверхности дневного света. Стук повторяется, настойчивее тянет меня наверх.

Осторожно, чтобы не разбудить Дейзи, я выпутываюсь из одеял, натягиваю халат, висящий на двери спальни. Застигнутая врасплох, наспех пробегаю пальцами по всклокоченным кудрям, туже затягиваю халат на талии. Распахиваю дверь, готовая дать отпор неприятному человеку, посмевшему будить меня в такой час.

Но слова замирают на моих губах, когда я вижу мужчину, застывшего в дверях. Его фигура резко прочерчена на фоне серо-стальных вод озера, ветер треплет его волосы. – Вам помочь? – спрашиваю я ледяным тоном, хотя его улыбка – такая тёплая.

– Привет, Лекси. Я Дэйви Лаврок, – начинает он и многозначительно умолкает, будто только его имя должно мне о чём-то сказать. Повисает неловкая тишина. Я напрягаю мозги. Не-а. Ничего не всплывает. Кроме шотландского слова «лаврок», которым мама называла жаворонков, парящих в небе над озером. Мне остается только тупо таращиться на мужчину. А он отводит взгляд, его улыбка медленно гаснет, и он протягивает мне большую сумку.

– Бриди просила тебе передать.

Я беру у него сумку и заглядываю внутрь. Она тяжёлая, потому что в ней лежат небольшие, похожие на лангустинов лобстеры, какие нередко попадаются в сети рыбаков. При виде их коралловых панцирей мой рот наполняется слюной: на таких маленьких лобстеров нет коммерческого спроса, но они просто изумительны, будучи сваренными в кастрюле озёрной воды и как следует смазанными майонезом или чесночным маслом. Извлечь мясо из их плотной брони – трудное занятие, но результат стоит одного, а то и двух сломанных ногтей.

– Спасибо, – говорю я. – И Бриди тоже спасибо.

– Она говорит, ты только что вернулась. Говорит, они будут кстати.

Ну вот, сплетни уже разлетаются.

Мы молча стоим в дверях, смущённо пялясь друг на друга, и у меня появляется разглядеть в его лице что-то, что поможет мне наконец его узнать. У него открытое, жизнерадостное лицо человека, который в ладах с самим собой, серо-голубые глаза и обветренная кожа. Он явно местный и думает, что я его знаю, потому что здесь само собой разумеется, что все знают всех и все вписываются в эту компанию.

– Мне так жаль, что твоей мамы больше с нами нет, – говорит он наконец. – С домом всё в порядке? Бриди заглядывала сюда пару раз. Но если нужна будет помощь, дай мне знать.

Его взгляд скользит куда-то мимо меня, и я чувствую: что-то привлекло его внимание. Обернувшись, понимаю, что именно: бутылка джина и полупустой стакан рядом с ней. Вполне понятно, о чём он думает. В такой ранний час… Я смотрю на часы и вижу, что сейчас позже, чем мне казалось, – почти десять. Но тем не менее.

Я вызывающе смотрю на него, готовая защищаться.

– Это вообще не то, что ты подумал. Ну, выпила вчера за ужином.

Он пожимает плечами.

– Я ведь тебя не осуждаю.

Вот спасибо. Но уверена, не пройдёт и получаса, и это станет известно Бриди.

– Приятного аппетита. Если захочешь ещё лобстеров, я всю неделю на озере. Черкни мне записку и оставь на пристани.

Я молчу и думаю о том, какой нелюбезной я ему, наверное, кажусь.

– Ещё раз спасибо. С удовольствием съем.

– Не за что. Ну, увидимся.

Я смотрю, как он направляется к «Лэнд Роверу», припаркованному у обочины, насвистывая под нос мелодию. У него широкие плечи и пружинящая походка рыбака. Мотив мне знаком – мама часто напевала эту песню. Он садится в машину, заводит мотор, затем, прежде чем отъехать, смотрит на наш домик и машет мне рукой.

Я выливаю в раковину всё, что осталось в стакане, и ставлю бутылку в шкаф, а сумку с лобстерами – в холодильник. При этом ловлю себя на том, что тоже жужжу про себя мелодию, которую он насвистывал, – кажется, она ко мне прилипла. Пытаюсь даже напеть: Неужто ты меня покинешь…Но мой голос вновь ломается, и я оставляю эту затею.