Меченая

Я покачала головой. Это было ожидаемо. Я действительно ждала подобного, и все равно это шокировало меня. Весь мир знал, что никто никак не мог навлечь на себя Метку. Все эти «если тебя укусит вампир, ты умрешь и станешь одним из них» – просто выдумка. Ученые пытались понять, что вызывает события, ведущие к вампиризму, многие годы, надеясь, что если поймут, то смогут вылечить его или, по крайней мере, изобрести вакцину, чтобы сражаться с ним. Пока все безрезультатно. Но теперь Джон Хеффер, мой злотчим, внезапно обнаружил, что плохое поведение подростка – особенно мое плохое поведение, которое в основном состояло из периодической лжи, гневных мыслей, острых комментариев в адрес родителей и, может, еще полудетского влечения к Эштону Катчеру (жаль, что ему нравятся женщины постарше) – действительно вызывало реакцию в моем теле. Ну-ну! Кто бы мог подумать?

– Я не виновата в этом. – У меня наконец получилось заговорить. – Это случилось не из-за меня. Это случилось со мной. Любой ученый на планете согласен с этим.

– Ученые всего не знают. Они не люди Бога.

Я просто уставилась на него. Он – старейшина среди Людей Веры. Должность, которой он так гордится. Вот одна из вещей, которая привлекает в нем маму, и на строго логическом уровне я могла понять почему. Быть старейшиной значит быть успешным. У него хорошая работа. Милый дом. Идеальная семья. Ему полагалось делать и верить в правильные вещи. Формально он был отличным вариантом нового мужа и нашего отца. К сожалению, формальностью дело и ограничилось. И теперь, как и следовало ожидать, он собирался разыграть карту Старейшины и бросить Бога мне в лицо. Я бы поставила мои новые крутые туфельки «Стив Мэдден» на то, что это раздражало его Бога так же, как и меня.

Я попыталась снова.

– Мы проходили это на уроке продвинутой биологии. Это физиологическая реакция, происходящая в телах подростков, когда уровень гормонов поднимается. – Я сделала паузу, усиленно размышляя и гордясь собой за то, что помнила что-то из прошлого семестра. – В некоторых людях гормоны могут задействовать что-то в… эээ… эээ… – Я напрягла мозги и вспомнила: – Избыточная цепочка ДНК, она начинает Изменение. – Я улыбнулась, но не Джону, а своей способности вспомнить вещи из урока, пройденного месяцы назад. Я поняла, что улыбка была ошибкой, когда увидела знакомо сжатые челюсти.

– Знания Бога превосходят науку, и то, что ты думаешь по-другому, юная леди, – святотатство.

– Я не говорила, что ученые умнее Бога! – Я вскинула руки и попыталась подавить кашель. – Я просто объясняю, как все это устроено.

– Мне не нужны объяснения шестнадцатилетней.

Ну, на нем были ужасные штаны и кошмарная рубашка. Очевидно, что он нуждался в объяснении некоторых вещей подростком, но я знала, что сейчас не время упоминать его явно плохой вкус в одежде.

– Но Джон, дорогой, что мы будем с ней делать? Что скажут соседи? – Мамино лицо еще больше побледнело, и она подавила всхлип. – Что скажут люди на собрании в воскресенье?

Он сузил глаза, когда я открыла рот, чтобы ответить, и прервал меня, прежде чем я успела заговорить.

– Мы сделаем то, что должна сделать любая хорошая семья. Мы обратимся к Богу.

Они собираются отправить меня в монастырь? К сожалению, мне пришлось бороться с еще одним приступом кашля, так что он продолжал говорить.

– Мы позвоним доктору Эшеру. Он должен знать, как справиться с этой ситуацией.

Потрясающе. Восхитительно. Теперь он собирается позвонить нашему семейному психиатру, Невероятно Безэмоциональному Человеку. Отлично.

– Линда, позвони по горячей линии доктора Эшера. Думаю, будет разумным созвать всех на совместный молебен. Убедись, что другие старейшины знают, что им нужно собраться здесь.

Мама кивнула и начала вставать, но слова, вырвавшиеся из моего рта, заставили ее сесть обратно на диван.

– Что? Ваш ответ – позвонить психиатру, который вообще ничего не понимает в подростках, и вызвать сюда всех этих озлобленных старейшин? Словно они действительно могут мне чем-то помочь! Нет! Не понимаете? Мне нужно уехать. Сегодня же. – Я закашлялась – это был сжимающий внутренности звук, отдающийся болью в груди. – Видите! Станет только хуже, если я не уйду к… – Я колебалась. Почему так сложно произнести «вампирам»? Потому что звучало это так незнакомо – так окончательно – и часть меня признала это – фантастически. – Мне нужно отправиться в Обитель Ночи.

Мама подпрыгнула, и на мгновение я подумала, что она спасет меня. А потом Джон собственнически обнял ее за плечи. Она посмотрела на него, и когда повернулась снова ко мне, ее взгляд был почти извиняющимся, но слова, как и всегда, отражали только то, что хотел услышать от нее Джон.

– Зои, тебе же не навредит еще одна ночь дома?

– Конечно, нет, – сказал ей Джон. – Я уверен, доктор Эшер поймет необходимость приехать на дом. Здесь, с ним, ей будет хорошо. – Он погладил ее по плечу, притворяясь, что ему не все равно, но он казался не милым, а скользким.

Я переводила взгляд с него на маму. Они не дадут мне уйти. Не сегодня вечером и, скорее всего, никогда, по крайней мере пока меня не вынесут парамедики. Внезапно я поняла, что дело не только в Метке и перемене в моей жизни. Дело было в контроле. Если бы они меня отпустили, то по-своему бы проиграли. В мамином случае мне хотелось думать, что она боялась потерять меня. Я знала, чего не хотел потерять Джон. Он не хотел утратить свою драгоценную власть и иллюзию, что мы идеальная маленькая семья. Как уже сказала мама: «Что подумают соседи… Что подумают люди на собрании в воскресенье?» Джону нужно было сохранить иллюзию, и если это означало позволить моему состоянию ухудшаться, тогда эту цену он был готов заплатить.

Но я не была готова.

Думаю, пришло время взять ситуацию в свои руки (в конце концов, на них хороший маникюр).

– Отлично, – сказала я. – Звоните доктору Эшеру. Приглашайте священников. Вы не против, если я пойду прилягу, пока все едут сюда? – Я специально закашляла.

– Конечно нет, милая, – сказала мама с очевидным облегчением. – Небольшой отдых, скорее всего, улучшит твое самочувствие. – А потом она освободилась от собственнических объятий Джона, улыбнулась и обняла меня. – Хочешь, я принесу тебе лекарства?

– Нет, все в порядке, – ответила я, цепляясь за нее мгновение, так отчаянно мечтая, чтобы это произошло три года назад, когда она все еще была моей, все еще на моей стороне. Затем я сделала глубокий вдох и отступила. – Я буду в порядке, – повторила я.

Она посмотрела на меня и кивнула, сказав, что ей жаль, единственным доступным ей способом – глазами.

Я отвернулась и направилась обратно в спальню. Злотчим сказал мне в спину:

– И почему бы тебе не оказать нам всем услугу и не попробовать найти пудру и замазать эту штуку на лбу?

Я даже не остановилась. Просто продолжила идти. Я не собиралась плакать.

«Я этого не забуду, – сурово сказала я самой себе. – Я не забуду, как ужасно они заставили меня чувствовать себя сегодня. Так что когда мне страшно и одиноко и что бы еще со мной ни начало происходить, я не забуду, что ничего не может быть хуже нахождения здесь. Ничего».

Глава 4

Я сидела на постели, кашляла и слушала, как мама в панике звонила по экстренному номеру нашего психиатра. За этим последовал такой же истеричный звонок, который соберет на молитву всех этих ужасных Людей Веры. Через тридцать минут наш дом начнет наполняться толстыми женщинами и их мужьями-педофилами с глазами-бусинками. Они вызовут меня в гостиную. Мою Метку посчитают Действительно Большой и Постыдной Проблемой, так что, скорее всего, они намажут меня какой-то фигней, которая забьет мне поры и подарит циклопических размеров прыщ, прежде чем возложить на меня руки и молиться. Они попросят Бога помочь мне перестать быть таким ужасным подростком и проблемой для моих родителей. О, ну и с моей Меткой нужно бы тоже разобраться.

Если бы только все было так просто. Я с радостью заключила бы соглашение с Богом: буду хорошей девочкой и не поменяю школу или свою внешность. Я даже сдам контрольную по геометрии. Ну ладно. Может быть, не контрольную по геометрии – но, тем не менее, я вроде как не просила сделать меня фриком. Все это означало, что мне нужно уйти. Начать свою жизнь заново там, где я буду новенькой. Где-то, где у меня не было друзей. Я отчаянно заморгала, пытаясь не расплакаться. Школа была единственным местом, где я чувствовала себя дома; друзья были моей единственной семьей. Я сжала кулаки и прижала их к лицу, чтобы не заплакать. Я привыкну. Шаг за шагом: буду делать по одному за раз.

Ни под каким предлогом я не собиралась общаться с клонами злотчима. Словно визит Людей Веры для меня недостаточная пытка, за ужасной серией молитв последует не менее раздражающий сеанс с доктором Эшером. Он задаст мне много вопросов по поводу того, как я себя чувствую из-за того или иного. Потом он продолжит трепаться о том, что подростковая злость и беспокойство – это нормально, но что только я могу выбрать, как это повлияет на мою жизнь… Бла-бла-бла… И раз это «экстренный случай», он скорее всего захочет, чтобы я что-то нарисовала, то, что представляет моего внутреннего ребенка или типа того.

Мне точно нужно выбираться отсюда.

Славно, что я всегда была «плохой девочкой» и хорошо подготовлена к такой ситуации. Ладно, не то чтобы я думала о побеге из дома и присоединении к вампирам, когда положила запасной ключ от машины в горшок за окном. Но я допускала, что мне может понадобиться выбраться отсюда и отправиться в дом Кайлы. Или, если мне действительно хотелось быть плохой, я встречалась с Хитом на парковке, и мы целовались. Но потом он начал пить, а я стала превращаться в вампира. Иногда жизнь резко теряет смысл.

Я схватила рюкзак, открыла окно и с легкостью, говорившей о моей греховной натуре больше, чем скучные лекции злотчима, подняла москитную сетку. Я надела очки и выглянула наружу. Было всего полпятого или около того, еще не темно, так что я была рада, что наш забор скрывал меня от любопытных соседей. На этой стороне дома единственными другими окнами были окна сестры, а она должна быть на тренировке чирлидеров. (Наверное, ад замерзает, ведь я впервые была искренне рада, что мир сестры вращался вокруг того, что она называла «спортом поддержки».) Сначала я выбросила свой рюкзак, а затем последовала за ним из окна, стараясь не издать даже тихий «у-уф», приземляясь на траву. Я просидела там несколько минут, спрятав лицо в руках, чтобы заглушить свой ужасный кашель. Потом наклонилась и приподняла горшок с лавандой, которую мне подарила бабушка Редберд. Мои пальцы нащупали металлические ключи, примостившиеся в раздавленной траве.

Ворота даже не скрипнули, когда я их приоткрыла и выскользнула, как один из Ангелов Чарли. Мой симпатичный «Жучок» стоял, где и обычно: прямо перед третьей дверью в наш гараж на три машины. Злотчим не разрешал мне парковаться внутри, потому что его газонокосилка была важнее. (Важнее, чем винтажный «Фольксваген»? Как так? Это не имело смысла. Ух, я говорю как парень. С каких пор меня волнует винтажность моего «Жучка»? Должно быть, я действительно меняюсь.) Я глянула в обе стороны. Ничего. Бросилась к «Жучку», запрыгнула внутрь, поставила его на нейтралку и испытала благодарность, что наша подъездная дорога была такой нелепо наклонной, когда моя машина плавно и тихо выкатилась на улицу. Там было легче завести ее и понестись прочь из района Больших Богатых Домов.

Я даже не глянула в зеркало заднего вида.

Выключила свой мобильный. Не хотелось ни с кем разговаривать.

Нет, это не совсем правда. Был один человек, с которым мне хотелось поговорить. Она была единственная в мире, кто посмотрит на мою Метку и не подумает, что я монстр или урод, или ужасный человек. В этом я была уверена.

Мой «Жучок» словно читал мысли и сам повернул на шоссе, ведущее на магистраль Маскоджи и, в конце концов, самое прекрасное место на земле – лавандовую ферму моей бабушки Редберд.

* * *

В отличие от дороги из школы домой, полуторачасовая поездка на ферму бабушки казалась вечностью. К тому времени, как я съехала с двухполосного шоссе на твердую грунтовую дорогу, ведущую к бабушкиному дому, мое тело болело сильнее, чем после того, как школа наняла ту сумасшедшую новую физкультурницу. Она думала, что заставлять нас таскать тяжести, пока она щелкала кнутом и смеялась, – это хорошая идея. Ну ладно, может, кнута у нее и не было, но все-таки. Мышцы горели как в аду. Было почти шесть часов, и солнце наконец начало садиться, но глаза все еще жгло. Вообще-то даже от угасающего солнечного света кожу покалывало и не покидало неприятное ощущение. Я радовалась, что уже конец октября, ведь становилось достаточно прохладно, чтобы носить мою толстовку Borg Invasion 4D (конечно, она из тематического парка «Звездный путь: Следующее поколение» в Вегасе. Да-да, к сожалению, иногда я самый настоящий фанат «Звездного пути»), которая, к счастью, покрывала большую часть моей кожи. Прежде чем выбраться из «Жучка», я порылась на заднем сиденье, пока не нашла старую бейсболку с надписью OSU и натянула на голову, чтобы скрыть лицо от солнца.

Дом моей бабушки находился между двумя лавандовыми полями и в тени огромных старых дубов. Он был построен в 1942 году из сырого оклахомского камня. У него были удобное крыльцо и необычайно большие окна. Мне нравился этот дом. Просто забираясь по маленьким деревянным ступенькам, ведущим к порогу, я чувствовала себя лучше… в большей безопасности. А потом я увидела записку, прикрепленную снаружи двери. Красивый почерк бабушки был легко узнаваем: «Я на утесе, собираю дикие цветы».

Я прикоснулась к мягкой, пахнущей лавандой бумаге. Она всегда знала, когда я ехала навестить ее. В детстве я, бывало, считала это странным, но, став старше, оценила ее чутье. Всю свою жизнь я знала, что бы ни случилось, я могла положиться на бабушку Редберд. В течение этих ужасных первых месяцев после свадьбы мамы и Джона, думаю, я бы завяла и умерла, если бы не могла сбегать каждые выходные в дом бабушки.

Мгновение я раздумывала над тем, чтобы войти (бабушка никогда не запирала двери) и подождать ее внутри, но мне нужно было увидеть ее, нужно было, чтобы она меня обняла и сказала все, что я хотела услышать от мамы: «Не бойся… Все будет хорошо… Мы со всем разберемся». Так что вместо того, чтобы зайти внутрь, я нашла маленькую звериную тропу на краю северного лавандового поля, которая вела к утесам. Я пошла по ней, касаясь пальцами верхушек ближайших кустов по пути, чтобы они выпустили свой сладкий серебряный аромат в воздух вокруг меня, словно приветствовали мое возвращение домой.