Всемирная история. Том 4. Римская история. Книга 1. Ранняя история Рима
В Риме почитали только войну и земледелие. Рабы и иностранцы почти единственные занимались ремеслами и искусствами. Позднее торговцы приобрели некоторое уважение; но розничная торговля всегда презиралась.
Рим, построенный, населенный, управляемый законами и уже блистающий несколькими победами, представлял тогда странное зрелище для мира. Там почти не было женщин, и эта будущая столица вселенной была еще лишь лагерем, который увеличивался за счет новобранцев, но не мог воспроизводиться и продолжать себя.
Царь отправил послов в соседние города, чтобы заключить союзы с их жителями и взять в жены их дочерей. Он подчеркивал, чтобы поддержать свою просьбу, растущую мощь своего народа, явно защищаемого богами. Его предложения были встречены плохо. Правительства, к которым он обращался, уже испытывали сильную зависть к этому зарождающемуся городу. Они с презрением ответили послам, что, если Ромул и его разбойники хотят заключить подходящие браки, они должны предложить убежище авантюристкам всех стран.
Ромул скрыл свой гнев, чтобы лучше обеспечить свою месть. Некоторое время спустя, объявив публично, что он должен устроить игры в честь Нептуна, он пригласил на этот праздник жителей соседних городов. Толпа зрителей, привлеченная любопытством, устремилась в Рим. Ценины, Крустумины, Антемнаты и сабиняне из Курес пришли со своими семьями.
В середине зрелища, по данному сигналу, римская молодежь, скрывавшая оружие, бросилась на этих чужеземцев и похитила девушек, несмотря на сопротивление и слезы их родителей. Самая красивая из этих пленниц была отдана публичным криком Талассию, молодому и храброму патрицию; и с тех пор у римлян сохранилась привычка произносить имя Талассия на всех свадебных торжествах.
Это насилие дало римлянам семьсот жен. Царь и похитители тщетно пытались мольбами смягчить гнев оскорбленных родителей и узаконить эти преступные союзы их согласием. Иностранцы покинули Рим в ярости и разошлись по Италии, чтобы привлечь другие народы к своей мести.
Акрон, царь ценинов, первым напал на римлян: Ромул разбил его, убил и захватил его столицу. После этих подвигов он вернулся в Рим, облаченный в пурпурную мантию, увенчанный лаврами и неся трофей, покрытый оружием Акрона. Войска, выстроившиеся на его пути, пели гимны в его честь. Это был первый триумф. На Капитолийском холме был построен храм, посвященный Юпитеру Феретрию. Он был предназначен для хранения добычи, которую потомки Ромула будут отнимать у убитых ими царей и полководцев. В течение пяти веков только два римлянина, Корнелий Косс, победитель Толумния, царя вейентов, и Клодий Марцелл, убивший Бритомара, или Виридомара, царя галлов, принесли эти знаменитые трофеи, называемые Оптимами. Дионисий Галикарнасский еще видел остатки этого древнего храма Юпитера, длина которого составляла всего пятнадцать футов.
Ромул, снова атакованный двумя другими народами, завоевал их страну, переселил жителей в Рим и заселил их города римлянами.
Татий, царь сабинян, сражался с Ромулом с большим успехом. После нескольких успехов он приблизился к Риму. Тарпей командовал гарнизоном цитадели, расположенной на Капитолийском холме. Его дочь Тарпея, подкупленная подарками врага, согласилась открыть ночью ворота сабинянам, при условии, что они обещают ей отдать украшения с их левой руки (их обычай был носить на левой руке браслеты из слоновой кости, золота и серебра). Благодаря этому предательству сабиняне проникли ночью в цитадель, и, чтобы вознаградить вероломную Тарпею по заслугам, они убили ее, забросав своими щитами и браслетами. С тех пор это место сохранило название Тарпейской скалы: с ее вершины сбрасывали преступников, осужденных за государственные преступления.
Сабиняне вскоре спустились в большом количестве из цитадели с целью захватить город: Татий и Гостилий командовали ими. Ромул тщетно пытался остановить их атаку, римляне дрогнули и были энергично преследованы до Палатина. Ромул, в отчаянии и воздев руки к небу, дал обет Юпитеру построить ему храм на том месте, где он сможет собрать своих солдат. Уверенный в небесной помощи, он воскликнул: «Римляне! Юпитер приказывает вам остановиться и встретить врага». При этих словах страх утих, мужество возродилось, бегство прекратилось, битва возобновилась, и оба народа, одинаково воодушевленные, казалось, решили закончить войну полным уничтожением своих врагов; но в тот же момент появилась Герсилия во главе всех сабинянок; они бросились с распущенными волосами, глазами, полными слез, держа своих детей на руках; они громко кричали, бросали вызов смерти, бросались среди стрел, разнимали сражающихся и бросались к их ногам. «Напрасно, – говорили они, – ненависть разделяет вас; вы неразрывно связаны нами: если вы хотите оскорбить природу, разорвите, убив нас, роковую связь, которая соединяет вас; ваше оружие будет более человечным, если оно убьет нас, чем если оно сделает нас вдовами и сиротами. Хотите ли вы, чтобы наши дети считались во всем мире расой отцеубийц? Но нет, вы все через нас – родители, зятья, отцы и братья друг другу: уступите природе, отрекитесь от своей ярости, успокойтесь или принесите нас в жертву».
При этих словах гнев сменился жалостью; нежность заменила ненависть, оружие выпало из рук с обеих сторон; два царя обнялись, и мир был заключен.
Было решено, что Ромул и Татий будут править вместе, что город сохранит имя Рима; но народ примет имя квиритов в честь Курес, города сабинян. Сабиняне будут приняты в Рим как граждане; число сенаторов будет удвоено; город будет расширен, включив в себя Квиринальский и Целийский холмы.
Все эти условия были строго соблюдены. Два народа стали одним и жили в мире пять лет. Татий занимал Капитолий, а Ромул – Палатин. Их объединенные армии победили камерийцев и сделали Камеру римской колонией. Однако друзья Татия совершили несколько набегов на земли Лавиния, и лавинийцы потребовали справедливости от римлян. Ромул считал, что виновных следует выдать; Татий возражал, желая, чтобы этот процесс был рассмотрен в Риме. Недовольные послы ушли; сабиняне преследовали их и убили нескольких из этих посланников.
Разгневанный Ромул приказал схватить виновных и выдал их уцелевшим послам. Гордый Татий тогда поспешил со своими войсками и освободил пленных.
Это насилие сначала осталось безнаказанным; но некоторое время спустя оба царя были вынуждены отправиться в Лавиний, чтобы следовать древнему обычаю и принести жертву пенатам троянцев. Когда они были в храме, сыновья убитых послов, которые не смогли добиться справедливости, набросились на Татия и закололи его у подножия алтаря. Он был с почестями похоронен в Риме.
Ромул, оставшись единственным на троне, наказал первых виновников этой катастрофы. Он потребовал выдачи убийц Татия; его приказ был выполнен. Они пришли в Рим; но они так хорошо защищали свою причину, что были оправданы, как если бы самая справедливая причина мести могла когда-либо оправдать убийство.
Ромул одержал победу над несколькими народами, в том числе над фиденатами, которые разграбили корабли с продовольствием, принадлежавшие римлянам. Самый могущественный народ Этрурии, вейи, долгое время воевал с римлянами с переменным успехом; но в конце концов, после поражения в крупной битве, он уступил Риму часть своей территории и заключил с ним столетний мир. Ромул, победитель, не смог устоять перед опьянением, которое слишком часто следует за удачей и славой. С трудом перенося ограничения, которые сенат накладывал на его власть, он захотел унизить сенат и вызвал ненависть, внушая страх.
Однажды, когда он проводил смотр своей армии на берегу болота, небо потемнело, тучи сгустились, небо вспыхнуло, грянул гром, и темная ночь, прорезаемая молниями, сменила день; потоки дождя и града обрушились на землю; мрак, шум и молнии повсюду сеяли беспорядок и ужас. Среди этого хаоса царь исчез из виду, и когда солнечный свет рассеял бурю, этот правитель больше не появился.
Народ, потрясенный, искал способ отомстить за его смерть; сенаторы тщетно утверждали, что боги забрали его. В момент смятения и неуверенности самый уважаемый патриций, Прокул Юлий, почтенный возрастом и мудростью, вышел к народу и сказал: «Ромул, царь и основатель Рима, сошел с неба и явился мне только что. Мои глаза видели его, сияющего светом и облаченного в сверкающие доспехи. При виде его, проникнутый одновременно религиозным уважением и священным ужасом, я дрожа попросил разрешения поднять на него взгляд. „Иди, – сказал он мне, – объяви римлянам волю богов: они желают, чтобы мой город Рим стал столицей вселенной; пусть мой народ приложит все свои силы к военному искусству, и пусть знает, что его потомки, что никакая человеческая сила не сможет противостоять мощи римлян“. Произнеся эти слова, он исчез».
Эта легенда слишком льстила гордости Рима, чтобы не быть жадно принятой, и удовлетворенное тщеславие заставило замолчать подозрения и забыть горе. Ромул умер в возрасте пятидесяти пяти лет; из них тридцать семь он правил.
Междуцарствие и Нума Помпилий
Рим, этот город, ставший впоследствии столь величественным, который менее чем через сорок лет после своего основания уже считал, что привлекает взоры богов и сохраняет надежду на господство над миром, представлял собой тогда лишь поселение, состоящее из нескольких домов и множества беспорядочно расположенных хижин. Его знамёнами были связки сена, его трофеями – снопы пшеницы, его сокровищами – стада. Ничего великого в нём ещё не было, кроме мужества и амбиций его жителей. Его территория долгое время оставалась ограниченной узким пространством; и всё же первые общественные сооружения, построенные при преемниках Ромула, уже предвещали вечный город.
Ещё во времена Дионисия Галикарнасского восхищались стенами, акведуками и канализацией, построенными Тарквинием. Истинный принцип величия римлян был заложен Ромулом. Он приучил их перенимать у побеждённых народов все полезные законы и обычаи. Так, после победы над сабинянами, потомками лакедемонян, его воины вооружились их щитами, оставив аргивские. Он также научил их привязывать к себе покорённые народы, позволяя им управлять собой; и, несмотря на ненависть римлян к царской власти, несомненно, что большая часть их славы и могущества должна быть приписана мудрости и талантам их царей.
Историки не сходятся во мнении относительно происхождения названия Рима. Это слово на греческом означало силу или мощь. Одни рассказывают, что троянка по имени Рома, опасаясь, что троянцы снова отправятся в плавание, посоветовала своим подругам поджечь корабли, и это решительное действие закрепило их в Италии.
Другие утверждают, что Рома была дочерью Итала и Евхарии, или Телефа, сына Геракла; третьи – что она была дочерью Аскания. Согласно некоторым версиям, Рим был основан Романом, сыном Одиссея и Цирцеи; или Ромом, сыном Эматия, отправленным в Италию Диомедом; или Ромисом, тираном латинян и победителем этрусков.
Самая распространённая версия принадлежит Фабию Пиктору, который узнал её от Диокла-перипатетика. Он напоминает, что древние латиняне называли грудь «рума», что дало основателю Рима имя Ромул, в память о волчице, вскормившей его, а Рим удостоился имени своего основателя. Также утверждают, что этот князь, работая над основанием своего города, обнаружил в земле статую бога Конса, откуда произошли названия советов и консулов.
После смерти Ромула сабиняне и римляне, объединившись, некоторое время не могли договориться о выборе его преемника. Каждый из двух народов претендовал на честь дать государству царя, и ни один гражданин не обладал достаточным превосходством, чтобы привлечь все голоса. В этой неопределённости сенат избрал интеррекса, которого меняли каждые пять дней. Впоследствии в республике сохранился этот обычай, и управление доверялось интеррексу до избрания новых магистратов.
Междуцарствие устраивало сенат, стремившийся продлить свою независимость; но, опасаясь, что народ сделает выбор без его согласия, сенат ловко предложил народу избрать царя, оставив за собой право утвердить выбор.
Народ, удовлетворённый этим уважением, предоставил сенату выбор монарха. В Риме часто наблюдался этот благородный спор, полезный результат взаимного уважения между сенатом и народом: счастливый залог единства, без которого не может существовать ни сила, ни общественный дух.
Патриции и плебеи, придя к согласию, должны были урегулировать претензии сабинян и римлян. Было решено бросить жребий, чтобы определить, какой из двух народов будет избирать, и что народ, выбранный жребием, выберет царя из другого народа. Жребий пал на римлян.
В то время жил сабинянин, уроженец Курес, universally уважаемый за свои добродетели, враг роскоши, лишённый амбиций, религиозный, ревностный наблюдатель справедливости, привыкший побеждать свои страсти. Граждане и иностранцы выбирали его арбитром. Царь Таций, оценив его великие качества, выдал за него замуж свою дочь: эта высокая честь не внушила ему желания отправиться ко двору в Риме; он остался в Куресе, чтобы заботиться о своём стареющем отце. Тринадцать лет спустя, потеряв жену, он удалился в деревню, где предавался сладостям отдыха и прелестям учёбы. Таким был мудрый Нума; выбор римлян пал на него, и всеобщее одобрение подтвердило его избрание.
Два выдающихся гражданина, Велес, которого сабиняне хотели возвести на трон, и Прокул, рассчитывавший на голоса римлян, были отправлены сообщить Нуме о его избрании. Этот философ-князь, далёкий от ослепления блеском короны, увидел в ней лишь бремя и отказался. «Качества, – ответил он, – которые привлекают ваше уважение, должны отдалять меня от трона, поскольку они заставляют меня любить лишь уединение, учёбу и покой: вы амбициозны, а я нет; вы любите войну и завоевания, я предпочитаю мир всему; вам больше нужен полководец, чем царь».
Его отказы лишь усилили желание заполучить его; он ещё некоторое время сопротивлялся настойчивым просьбам римского народа и своей семьи; но благоприятные предзнаменования и горячие мольбы жителей Курес, умолявших его стать связующим звеном между ними и римлянами, убедили его покинуть уединение: он принёс жертвы богам и отправился в путь.
Сенат и народ вышли ему навстречу: вступление миролюбивого царя в этот Рим, истинный храм войны, стало триумфом мудрости и добродетели.
Интеррекс Спурий Веттий, чтобы сделать инаугурацию царя более торжественной, а общественное удовлетворение более полным, приказал, чтобы народ провёл выборы во второй раз. Голоса были единодушными. Однако Нума отказался принять царские регалии, пока боги не подтвердят его избрание. Он принёс жертвы на Тарпейской горе вместе с жрецами и авгурами. Были изучены знамения, и, найдя их благоприятными, Нума, украшенный скипетром, короной и царской мантией, спустился на площадь под аккламации народа2.
Ромул основал Рим силой оружия; Нума3 хотел укрепить его существование миром и религией. Все его усилия были направлены на то, чтобы успокоить воинственные духи и смягчить их варварские нравы. Он построил храм Януса, двери которого должны были оставаться открытыми во время войны и закрытыми во время мира. Они не открывались всё время его правления: но с тех пор их закрывали лишь дважды – в конце Первой Пунической войны и после битвы при Акциуме.
Нума знал, что человеческое тщеславие сопротивляется людям, но уступает небу. Чтобы придать своим законам небесную санкцию, он убедил народ, что они были продиктованы нимфой Эгерией, которую он советовался в священной роще близ Рима.
Ромул установил год из десяти месяцев: первый назывался Мартом, в честь божества, которому он приписывал своё рождение. Нума исправил эту грубую ошибку, добавив январь и февраль; таким образом, год стал состоять из 355 дней, двенадцати лунных месяцев с дополнительными днями, которые через 24 года приводили годы в соответствие с движением солнца. Позже Юлий Цезарь завершил эту реформу новым календарём, который был окончательно исправлен в 1582 году Григорием XIII.
Нума установил дни, называемые «фасты» и «нефасты», которые обозначали времена, когда было запрещено или разрешено собираться и судить. Он создал несколько жреческих должностей: одну для Марса, другую для Юпитера и третью для Ромула, которого почитали под именем Квирина. Эти понтифики, избранные из патрициев и возглавляемые верховным понтификом, выбирались народом: их число, как и число авгуров, впоследствии увеличилось. Они регулировали жертвоприношения, церемонии и праздничные дни, искупления, трауры, похороны, наблюдали за подчинёнными служителями, обучали народ, объясняли чудеса и разрешали все споры, связанные с религией.
Нума установил правила для весталок; он создал четыре жрицы: они не принимались в возрасте младше шести и старше десяти лет. Они охраняли священный огонь и палладий и должны были оставаться девственницами; но в тридцать лет они могли покинуть жречество и выйти замуж. Закон предоставлял им большие привилегии: только они среди женщин могли распоряжаться своим имуществом без опекунов; их судили без присяги; ликтор нёс перед ними фасции. Если преступник случайно оказывался на их пути, он получал помилование; их содержали за счёт государственной казны. Но за нарушение своих обязанностей они подвергались суровым наказаниям. Если весталка допускала угасание священного огня, который можно было зажечь только от солнечных лучей, верховный понтифик приказывал её высечь. Если она нарушала обет целомудрия, её заживо замуровывали в склепе, оставляя ей лишь хлеб, кувшин воды, флакон масла и горшок молока. От них требовалась величайшая скромность. Весталка по имени Постумия была вызвана на суд и осуждена за то, что появилась на публике в слишком роскошном наряде.
Нума, считая суеверие необходимым для народов, слишком грубых, чтобы один только разум мог служить уздой для их страстей, искал все средства и использовал все возможности, чтобы внушить им религиозные чувства. Когда в стране распространилась ужасная эпидемия, Нума приписал прекращение этого бедствия падению с неба медного щита, который упал ему в руки: он утверждал, что нимфа Эгерия научила его, что этот щит, пока его хранят, будет залогом спасения Рима; и чтобы его нельзя было украсть, он приказал сделать одиннадцать подобных, среди которых невозможно было отличить настоящий. Были созданы жрецы, называемые салиями, которые танцевали и пели гимны во время праздника, учрежденного в память об этом событии.
Нума создал коллегию вестников. Одни поддерживали порядок и тишину на публичных собраниях, другие, называемые фециалами, объявляли войну и мир. Их отправляли требовать справедливости у иностранных народов; они призывали богов в свидетели своей искренности, произнося против себя проклятия, если они отклонялись от истины. Они устанавливали срок для ответа; и если не получали требуемого возмещения, докладывали сенату о своей миссии и объявляли, что можно браться за оружие.
Нума, желая укрепить уважение к справедливости и сделать собственность священной, учредил праздники в честь бога Терма; счастливая идея, которая обожествляла основу всякой цивилизации и политического объединения – собственность.
До его правления иностранцы считали Рим угрожающим лагерем; при его правлении его стали рассматривать как мудрый город, как священный храм, как справедливый и почитаемый суд. Этот миролюбивый царь создал хорошие правила для полиции и, чтобы поддерживать порядок, единство и спокойствие среди граждан, разделил народ на корпорации, в которых политически смешал сабинян с римлянами.
Зная, что крайняя бедность уничтожает любовь к родине и склоняет к мятежу, он разделил завоеванные земли между бедными и придал сельскому хозяйству такое значение, что долгое время после него армейские генералы и первые магистраты гордились тем, что вели плуг и использовали для пахоты те благородные руки, которые держали весы правосудия и меч победы.
История не говорит о подвигах, завоеваниях и триумфах Нумы; но она сообщает нам, что в течение сорока трех лет его правления в Риме не было ни войн, ни восстаний, и общественное счастье было плодом этого сна военной славы. Иностранцы, восхищаясь добродетелями народа, рождение которого они боялись, стали считать римлян арбитрами своих споров. Наконец, Нума осуществил идею древнего мудреца, который сказал, что мир будет счастлив только тогда, когда философия окажется на троне.
Некоторые авторы безосновательно полагали, что Пифагор воспитал этого великого царя. Пифагор появился только сто пятьдесят лет спустя, во время правления Тарквиния. Нума распустил стражу, созданную Ромулом: «Я не хотел бы, – говорил он, – править народом, который внушал бы мне недоверие». Он воздвиг алтарь доброй вере.
Друг литературы, как и религии, он утверждал, что общается с музами, одну из которых он назвал Тацитой, вероятно, чтобы этой аллегорией показать, насколько полезны для ума молчание и размышление.
Некоторые авторы хотят заставить нас усомниться в правдивости этой истории, в которую так хочется верить. Плутарх говорит, что записи Рима были разграблены галлами, и все, что рассказывают о тех ранних временах, было придумано, чтобы льстить гордости римского народа и тщеславию древних семей. Это мнение маловероятно; если архивы были уничтожены, традиция должна была легко заменить их в стране, где одни и те же семьи сохранялись столько веков.
Нума умер в восемьдесят три года, после сорока трех лет правления. В старости его тело оставалось свободным от недугов, как и душа от пороков. Патриции несли его смертное ложе; все жрецы шли в его похоронной процессии, и рыдания народа произнесли его надгробную речь. Он запретил сжигать его тело. Он был похоронен в каменном гробу у подножия Яникула, и, согласно его приказу, в другой каменный гроб положили четырнадцать книг, которые он написал.
Пятьсот лет спустя эти два гроба были найдены. От его тела не осталось никаких следов; но его рукописи были целы; и претор Петилий, прочитав их, заявил сенату, что их публикация навредит религии, и их сожгли.
Тулл Гостилий: битва за Рим и Альбу
После короткого междуцарствия народ избрал царём Тулла Гостилия4, и сенат утвердил это избрание. Этот правитель был внуком сабинянки Герсилии, чьё мужество разоружило и объединило два народа, готовых перерезать друг друга. Тулл, родившийся в Медиллии, альбанском городе и римской колонии, владел там обширными землями, которые он разделил между беднейшими из своих сограждан, как только взошёл на трон.
Население Рима росло; новый царь включил холм Целий в границы города. В отличие от Нумы, его характер был воинственным; он сочетал в себе умение полководца с отвагой солдата.
В это время Клуилий, диктатор Альбы, завидуя величию Рима, позволил альбанской молодёжи грабить земли римлян. Те отплатили тем же; с обеих сторон посыпались жалобы, и потребовалось возмещение ущерба.
Гостилий тепло принял послов Альбы, но отложил свой ответ. Послы Рима были встречены альбанцами с высокомерием, и им отказали в удовлетворении их требований. Это было то, что предвидел Гостилий. Этот отказ дал ему право на своей стороне, преимущество, которое религия и добросовестность того времени делали очень важным, и Рим объявил войну.
Две армии выступили в поход: они были готовы схватиться, когда Клуилий внезапно умер в своём шатре. Его сменил Меттий Суффетий. Этот новый диктатор, более справедливый и миролюбивый, чем его предшественник, хотел предотвратить кровопролитие соглашением: он попросил встречи с царём Рима, получил её и представил ему опасности разорительной войны, которой воспользовались бы этруски, чтобы напасть и уничтожить два народа, ослабленных их раздорами. Было решено, что вместо рискованной кровавой битвы три бойца, выбранные каждой стороной, решат спор, и побеждённый народ полностью подчинится победителю. Таким образом, три альбанца и три римлянина оказались ответственными за судьбу своей родины.
В римской армии тогда были три брата, известные своей силой и храбростью. Они носили имя Горациев. Судьба также распорядилась, чтобы одна альбанская семья, Куриации, гордилась мужеством трёх воинов, которые превосходили всех остальных своей ловкостью и бесстрашием. Выбор Рима и Альбы пал на них.
В назначенный для боя день они вышли на арену; две армии окружили их; их родственники, вожди, сограждане осыпали их великолепным оружием, умоляли обеспечить их независимость, призывали поддержать честь своей страны и дали сигнал с тревогой, которую должен был вызвать такой критический момент, но с уверенностью, которую внушали каждой стороне пыл, ловкость и сила этих молодых воинов. Удивительное зрелище, где два многочисленных народа, не подвергаясь личной опасности, волновались из-за страха исхода боя, в котором столь малое число бойцов должно было решить их судьбу.
Воодушевлённые мужеством и обременённые интересами двух армий, шесть воинов двинулись вперёд; их глаза угрожают, их мечи сверкают: они атакуют, они теснят друг друга; воздух наполняется звоном их клинков и щитов. Два народа, присутствующие на этой ужасной схватке, внимательные, неподвижные, молчаливые, следят глазами за всеми их движениями и, кажется, потеряли голос и дыхание.