Прусские боги

В какой-то момент Перкунас заскучал. Ему приходилось быть правителем земли и небес, отвечать на молитвы смертных, контролировать погоду – и со временем это все стало тяжело и скучно. Особенно для того, чья природа – огонь и Свет.

Когда Громовержец скучает – это плохо для всего Мироздания. Сначала Перкунас метал молнии почти каждый день, потом стал выходить на конную прогулку по небосклону в сопровождении своей свиты, духов ветра. От такого количества гроз люди на земле думали, что наступил конец времен.

Патолс, повелитель Сокровенного царства, решил взять дело в свои руки. Он поднялся к кроне Священного Древа и спросил Перкунаса:

– Загрустил, братец? Не милы тебе больше чудеса Творца?

– Чудеса Творца мне милы. Мне не мила ответственность. Мне кажется, в замысле Отца есть какой-то изъян, раз мне, отблеску Его Света, приходится работать!

– Просто в наших жилах течет кровь Хаоса, перемены – наше естество, а у тебя давно ничего не менялось. Кажется, с того самого инцидента…

– Не надо об этом, – буркнул Громовержец. – У тебя есть какие-то идеи, или ты просто так пришел, поиздеваться? У вас-то во Тьме наверняка повеселее.

– Не прельщайся чужой участью, Небесный огонь, пока не узнаешь, какую за нее платят цену. Я придумал нам с тобой развлечение. Ты же знаешь, что смертные тоже носят в себе искру Света?

– Ага, их, кажется, как раз из-за этого сделали из глины.

– Не совсем так, но это неважно. Я проводил эксперименты, и оказалось, что такие, как мы, тоже при желании могут поместить себя в тело смертного!

– Ты уверен?

– Уверен. Ты можешь отделить часть своего «я» и поместить ее в материю – я покажу как.

– Ты уже это делал?

– Да, это довольно любопытно.

– И что, мы пойдем на землю? А как же погода? А молитвы?

– За последнее время ты послал столько дождя, что даже у нас во Тьме капает. На Потримпса смотреть больно – так располнел, бедняга. Оставь его за старшего, ему тоже полезно будет от тебя отдохнуть.

– Мне нравится идея! – полыхнул Перкунас. – Показывай, что делать.

Так Перкунас и Патолс отправились в первый в истории Мироздания отпуск.

Громовержец был в восторге от нового развлечения. Сначала он просто воплощался в смертное тело и наслаждался тем, как все его силы – и Небесный огонь, и тайный ток энергии Творения – становились как будто недоступны. Из ощущений, знакомых людям, это больше всего походило на спуск на американских горках – восторг, смешанный с ужасом в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят.

Потом он учился взаимодействовать с материальным миром – восторженно ощущал, как ветер гладит его кожу, как трава щекочет ступни, как пение птиц отражается от его ушных раковин и попадает внутрь головы, как мельчайшие части Света оседают на его глазах, позволяя видеть мир совсем не так, как ему, Громовержцу, было привычно – всего в трех, максимум четырех измерениях.

Когда Перкунас наигрался с собственной материальностью, Патолс подкинул ему новую идею – что в таком виде можно взаимодействовать не только с природой, но и со смертными. Эта мысль показалась Небесному огню почти неприличной, но, поразмыслив, он решил попробовать.

Для начала они пришли в небольшую рыбацкую деревню на берегу моря и попросили еды. В те времена, несмотря на огромное количество исходящих отовсюду опасностей, люди были скорее любопытны, чем подозрительны – поэтому с радостью приняли двух путников и принялись расспрашивать их, откуда те пришли. Пока Патолс вешал рыбакам на уши еще не изобретенную лапшу, Перкунас впервые в жизни попробовал пищу смертных. Это была простая уха из скумбрии, нам бы она сегодня показалась пресной – Островной край не был богат на специи. Но Перкунас, впервые испытавший, как рецепторы на языке считывают вкус еды и передают их мозгу, был так поражен, что для него скудная похлебка оказалась лучше пира богов.

Наконец, небожители попрощались и покинули деревню. Скинув смертную шкуру, Небесный огонь расчувствовался настолько, что земли вокруг деревни принесли несколько урожаев в год вместо одного.

– Люди так остро чувствуют жизнь, как я не чувствовал никогда! Они лучше нас?

– Это спорный вопрос, Громовержец. Потому что они острее чувствуют не только удовольствие, но и страдание. И, честно говоря, страдают они почти всегда.

– Так не должно быть! – полыхнул в небе гневом Перкунас. – Нельзя, чтобы их и без того короткая жизнь уходила на страдания! Я это исправлю.

– Я желаю тебе удачи, – грустно улыбнулся Патолс. Впрочем, он был истинным сыном Матери Тьмы, и улыбку эту никто не увидел.

Перкунас с энтузиазмом, доступным только Огню, принялся улучшать жизнь смертных. Люди стали шепотом рассказывать друг другу о таинственном путнике, который приходит в деревню и приносит удачу и благоволение богов. Неизвестно, догадывались ли люди о том, что к ним приходит кто-то из небожителей, но закон гостеприимства тогда стал настолько важным, что к любому гостю хозяева дома относились чуть ли не лучше, чем к собственным детям. Детей, если что, можно новых нарожать, а лишиться достатка из-за того, что обидели важного гостя, было бы обидно.

Остальные боги с восторгом отнеслись к новому хобби Перкунаса – некоторые поддержали его и тоже стали ходить к смертным, другие просто выдохнули, оставшись без излишней опеки и контроля, которыми грешил иногда Громовержец. К числу последних относился и Меникс-Месяц, сын Свайкстикса-Солнца.

Месяц замещал отца, когда тот отдыхал от дневных трудов, – освещал ночной небосклон божественным Светом. Остальное время Меникс проводил во Тьме и поэтому с Перкунасом пересекался редко. Это не мешало Месяцу недолюбливать Громовержца – громогласный Небесный огонь был полной противоположностью тихому и погруженному в свои мысли ночному светилу. Но с тех пор как Перкунас начал постоянно бывать на земле, Меникс стал чаще появляться на небосклоне – иногда даже до того, как Свет отходил ко сну, или после того, как он пробуждался. Тогда же он впервые обратил внимание на Аустру, Утреннюю Зарю. Она была тем, что он всегда искал, она походила на него самого – одна часть ее божественного «я» скрывалась во мраке ночи, а другая была Светом. При этом, в отличие от сестер Меникса, звезд, Заря была совсем другой, непонятной и загадочной. А что любят жители Тьмы больше, чем загадки?

Месяц стал каждый день дожидаться появления Зари на небосводе. За то короткое время, что они могли проводить вместе, они старались получше узнать друг друга, и со временем Заря тоже прониклась симпатией к красивому и загадочному Месяцу. Но страдание, увы, вплетено в судьбу не только смертных, но и богов.

Однажды ночью, когда Меникс беззаботно прогуливался по небесному куполу, дожидаясь встречи с возлюбленной, к нему обратился Аутримпс, Морской владыка.

– Так дальше продолжаться не может, Месяц.

– Что именно не может продолжаться, Безграничный?

– Ты не можешь постоянно сидеть здесь по ночам, это не в порядке вещей! Ты должен, конечно, иногда подменять отца, но не каждую же ночь! И от заката до рассвета?!

– Прости, Аутримпс, но какое тебе до меня дело? Я в небе, ты – вокруг земли, чем я тебе мешаю?

Морской владыка, конечно, не мог этого сказать прямо, но Месяц его просто раздражал. Каждый раз, когда он видел на небосводе бледный диск, воды моря поднимались в негодовании – и опускались только тогда, когда Месяц уходил, уступая место своему отцу.

– Не положено – и все, – сказал тем временем Аутримпс. – Нечего вам, молодежи, перечить замыслу Творца, нашлись тут, умные. Или ты будешь реже показываться на небе – или я буду говорить об этом с Перкунасом и остальными.

После разговора Повелитель пучин удалился. Месяц дождался Зарю, но свидание было безнадежно испорчено. Когда возлюбленный рассказал ей о том, что случилось, Аустра сказала:

– Мне будет тебя не хватать, но мы можем попробовать видеться реже. Если это поможет избежать ссоры…

– Не хватало еще всяким старым пердунам указывать, как мне жить! Захочу – буду сидеть хоть всю ночь на небе, что он мне сделает!

Аустра рассмеялась, восхищенная храбростью возлюбленного, и впервые поцеловала его. На щеке Месяца осталась маленькая ямочка – первая, но далеко не последняя.

Владыка пучин был очень старым и очень мудрым, но терпение так и не стало его сильной чертой (если, конечно, терпение вообще сильная черта). Каждую ночь, вместо того чтобы в покое готовиться к новому дню, он был вынужден наблюдать, как малолетний выскочка торчит на небе вопреки его воле и ждет свою возлюбленную. Аутримпс возмущался, и от его возмущения морские воды продолжали подниматься.

Наконец, Повелитель пучин дождался момента, когда Перкунас наиграется на земле, – и явился во дворец Громовержца.

– О, Аутримпс, проходи! Ты не поверишь, что со мной произошло! Я был на земле и – представь себе! – заблудился! Вокруг не было людей, и я спросил дорогу у коня. Он мне не ответил, заявив, что у него очень много дел и, вообще, он обедает! Я даже дар речи потерял от такой наглости! К счастью, рядом была корова, и она была очень любезна. Ничего-ничего, я подскажу людям, что лошадей можно использовать в быту, у них теперь не будет времени обедать. А вот коров скажу беречь, пусть…

– Это все крайне увлекательно, Небесный огонь, – перебил Аутримпс. – Но мне хотелось бы обратить твое внимание на безобразие, которое творится здесь в твое отсутствие. Не знаю, видел ли ты во время своих странствий, но Месяц постоянно торчит на небосклоне! Он приударил за Аустрой. Я, конечно, не против, но это нарушает порядок вещей!

– Ну ладно тебе, что ты! Пусть молодежь повеселится! Ну мешают они тебе спать, ну и что? Может быть, тебе тоже воплотиться в смертного, погулять по Ульмигании?

– Я воздержусь, спасибо, – сухо ответил Морской владыка. – Что-то мне подсказывает, что смертные еще доставят нам много беспокойства. Тем временем я хочу напомнить тебе, Перкунас, о твоих обязанностях, которые ты сам на себя возложил. Наведи порядок на небесах, а то мне придется заняться этим самому – и поверь, это никому не понравится.

Аутримпс ушел, но во дворце Громовержца еще долго не выветривался йодистый запах – настроение у морского бога явно было штормовое.

Если вы хоть что-нибудь знаете о влюбленности, то уже догадываетесь, что Меникс не послушался Владыку пучин. Ничто не могло разлучить его с Аустрой, и он продолжал каждую ночь появляться на небосклоне. Аутримпс гневался, и воды его грозили поглотить Островное царство. Перкунас понял, что сама собой проблема не решится, и собрался поговорить с Месяцем. Он запряг свою боевую колесницу и отправился на встречу, гремя на все Мироздание.