Особое мнение

– Что там случилось? – резко спросила она. – Рассказывай. Ты ее видел, да?

С трудом поднявшись, Рик вышел на кухню, выплеснул воду в раковину и налил себе виски. Но стоило ему устало прислониться бедром к шкафчику мойки, следом за ним в кухню вошла Бетти Лу.

– Чего тебе? – буркнул Рик.

Щеки девчонки вспыхнули жутковатым, болезненным румянцем.

– Я знаю, уверена: в саду что-то произошло, – заговорила она, подойдя ближе. – Ты их подкармливал, так ведь? Назад ее вернуть думаешь?

– Именно, – отрезал Рик.

Бетти Лу истерически захихикала.

– Не выйдет! Она мертва. Мертва, а тело ее сожжено, я сама видела!

Возбужденно осклабившись, девчонка придвинулась к Рику вплотную.

– Папа сколько раз говорил: не кончатся добром ее штучки, и вот! Так и вышло! Воздалось ей, ведьме, по заслугам!

– Она уже возвращается, – заметил Рик.

Бесцветное, невыразительное лицо девчонки исказилось от страха.

– Нет!!! Не может она вернуться! Она мертва! Превратилась из гусеницы в бабочку, как сама же нам вечно твердила – бабочкой и останется!

– Ступай в комнату, – велел Рик.

– А ты мне тут не указывай! – истерически взвизгнула Бетти Лу. – Здесь мой дом, мой, и ты к нам не ходи больше! Папа как раз собирался тебя выставить навсегда. Ни он, ни я, ни мать с сестрой знать тебя больше не…

Начало преображения застало врасплох обоих. Поперхнувшись на полуслове, Бетти Лу замерла перед Риком с поднятой вверх рукой и наполовину раскрытым ртом, будто кадр на экране, когда пленку заедает в аппарат. Приподнятая над полом, безжизненная, бессловесная, девчонка казалась кем-то вроде насекомого под предметным стеклом, пустой оболочки, досуха высосанной изнутри… не мертвой, нет, но в один миг возвращенной какой-то неведомой силой к первозданной неодушевленности.

В эту-то опустошенную оболочку и хлынула новая сила, ток нового бытия. Бурлящая, как кипяток, радуга жизни заструилась внутрь, во все поры, со всех сторон. Девчонка покачнулась, испустила стон, судорожно выгнулась, задергалась всем телом и отлетела к стене. Фарфоровая чашка, упавшая с полки над раковиной, со звоном разбилась об пол, а преобразившаяся девчонка, округлив глаза от боли и изумления, прижав ладонь к губам, машинально отодвинулась прочь.

– Ай! – выдохнула она, покачав головой и взглянув снизу вверх в лицо Рика. – Поцарапалась. О гвоздь или обо что-то еще.

– Сильвия!!!

Подняв Сильвию на ноги, Рик оттащил ее от стены. Плечо… ее плечо – теплое, нежное, живое. И омраченные недоумением серые глаза, и темно-русые волосы, и слегка подрагивающие груди… все сделалось точно таким же, как в тот, последний вечер, в подвале!

– Дай погляжу!

Охваченный дрожью, Рик отнял ее ладошку от губ и осмотрел палец. Нет, никаких царапин… только тоненький белый шрам, исчезающий на глазах.

– Все хорошо, сердце мое. С тобой все в порядке. В полном, в полном порядке!

– Рик, я побывала там, – негромко, взволнованно зашептала Сильвия. – Они слетелись ко мне, утащили меня с собой, и… Рик, я действительно вернулась обратно?

– Да, – подтвердил Рик, прижав ее к себе что было сил.

– Как долго… как долго… я ведь провела там не меньше века, бессчетные годы, и думала…

Внезапно она отстранилась.

– Рик…

– В чем дело?

Лицо Сильвии исказилось от страха.

– Тут что-то не так.

– То есть? Все замечательно! Ты снова здесь, дома, а остальное неважно!

Однако Сильвия отступила от него еще на пару шагов, в страхе повысила голос.

– Но ведь они взяли живую… живую, не опустевшую глину, верно? Им не хватило сил… и вместо этого они переиначили Его труд! Переиначили, хотя прекрасно знали, чем грозят колебания равновесия. Равновесие так неустойчиво, и, если что, никому из них не управиться с…

Рик, шагнув к двери, заслонил собою дверной проем.

– Брось, пустяки все это! – горячо заговорил он. – Дело того вполне стоило. Черт с ним, с их равновесием. Нарушили – сами и виноваты.

В голосе Сильвии зазвучали резкие, визгливые нотки, сродни дребезжанию туго натянутой проволоки.

– Нам не по силам его восстановить! Мы бросили в воду камень, подняли волны… нарушили установленное Им равновесие! Непоправимо!

– Оставь, милая, – урезонил ее Рик. – Пойдем-ка в гостиную, посидим малость с твоими, тебе и полегчает. Ясное дело, оправиться после таких вещей нелегко, но ты уж постарайся.

Оба приблизились к сидящим. Двое на диване, третий в кресле возле камина… и ни один даже не шевельнется! Глаза родных Сильвии остекленели, сделались странно тусклыми, тела обмякли, будто подтаявший воск. Казалось, вошедшей пары никто из них не заметил.

Озадаченный, Рик замер посреди комнаты. Уолтер Эверитт склонился вперед, будто тряпичная кукла: в руке газета, на ногах шлепанцы, в глубокой пепельнице на подлокотнике кресла дымится трубка… Миссис Эверитт держала на коленях шитье. Лицо ее, по-прежнему суровое, жесткое, отчего-то утратило обычную четкость черт, как будто материал, из которого оно вылеплено, отсырел и раскис. То же самое творилось и с сестрой Сильвии, Джин, свернувшейся клубком в уголке дивана: тело девчонки на глазах оплывало, все сильнее и сильнее напоминая бесформенный глиняный ком.

Еще секунда, и Джин раскисла окончательно. Руки ее безвольно упали на диван, голова поникла… однако в следующий же миг и туловище, и плечи, и бедра раздались в ширину. Черты лица преобразились. Вслед за чертами лица изменилась одежда. Глаза, волосы, кожа вновь обрели цвет. От восковой бледности не осталось даже следа.

Прижав ладошку к губам, девушка в оцепенении уставилась на Рика, моргнула, и взгляд ее снова сделался ясным.

– Ой, – выдохнула она.

Губы девушки шевелились неловко, с заметным трудом, голос звучал слабо, прерывисто, будто со старой граммофонной пластинки. Нелепо дернувшись всем телом, путаясь в руках и ногах, она с грехом пополам поднялась и шаг за шагом – ни дать ни взять манекен на шарнирах – двинулась к Рику.

– Рик, я палец поцарапала, – пожаловалась она. – О гвоздь, кажется… или обо что-то еще.

Бесформенная, оплывшая груда на месте миссис Эверитт встрепенулась, глухо замычала, расплылась сильнее прежнего, но постепенно вновь отвердела, обрела форму.

– Палец, – негромко охнула бывшая миссис Эверитт.

– Палец, – подобно эху, угасающему во тьме, подхватил и сидящий в кресле возле камина.

Вскоре все то же самое зазвучало со всех сторон. Четыре пальца… губы, шевелящиеся в унисон…