Человек в Высоком замке

– Позвони в полицию, – предложила она.

«А может, дешевле обойдется, если я предложу им тысячу-другую отступных? – подумал он. – Они не откажутся. Наверное, как раз этого и добиваются. У такой мелочи и запросы невелики, две тысячи кажутся им громадными деньгами. Ну да, вложат их в свое дело, через месяц прогорят, и опять в кармане ни гроша».

– Нет, – ответил он.

– Почему? Шантаж – это преступление.

«Ей трудно понять», – подумал Уиндем-Мэтсон. Он привык платить, привык нести производственные расходы. Хочешь стоять над другими – не жалей денег. Да и сумма на сей раз смешная. Но в чем-то она права.

«Я заплачу им две тысячи, – решил Уиндем-Мэтсон. – А еще свяжусь со знакомым полицейским, инспектором из городской администрации. Пусть посмотрят, нет ли у них чего-нибудь на Фрэнка и Маккарти. На тот случай, если они снова придут вымогать».

«Кто-то мне говорил, что Фрэнк – жид, изменивший форму носа и фамилию, – вспомнил он. – Тем лучше, надо только известить германское консульство. Чего проще. Консул потребует у япошек выдачи Фрэнка, и, как только этот педрила окажется за демаркационной линией, его засунут в газовую камеру. Вроде у них в Нью-Йорке есть такой лагерь, – подумал он. – С печами».

– Удивляюсь, – сказала Рита, пристально глядя на него, – как можно безнаказанно шантажировать парня с твоим-то положением.

– А я объясню, – рассеянно ответил Уиндем-Мэтсон. – Дело в том, что весь этот бизнес, связанный с историей, – сущая чепуха. Просто япошки – олухи. Сейчас докажу. – Он быстро прошел в свой кабинет, вернулся с двумя зажигалками и положил их на кофейный столик – Вот, глянь. На вид не отличить. Но историческую ценность имеет только одна. – Он ухмыльнулся. – Возьми. Пойдем дальше. На рынке одна из них стоит тысяч сорок-пятьдесят.

Рита робко взяла зажигалки и поднесла к глазам.

– Ну? – подзадорил ее Уиндем-Мэтсон. – Чувствуешь историчность?

– Что еще за «историчность»?

– Так говорят о вещах, содержащих в себе историю. Слушай дальше. Одна из этих «Зиппо» лежала в кармане Франклина Рузвельта в момент его убийства. А другая – нет. Одна имеет историческую ценность, да еще какую. Другая выеденного яйца не стоит. Ну, ты чувствуешь? – допытывался он. – Ничего ты не чувствуешь. Нет тут ни «мистической тонкой материи», ни «ауры».

– Ух ты! – благоговейно воскликнула Рита. – Правда, что ли, одна из них была у Рузвельта?

– Да. И я знаю которая. Понимаешь теперь? Все это большое надувательство, люди сами себя обманывают. Скажем, твой пистолет побывал в какой-нибудь знаменитой битве, например в Маас-Аргоннской операции[54 - Одна из крупных операций Первой мировой войны, в 1918 г., на реке Маас и в Аргоннском лесу, проведенная против немцев французами и американцами. (Прим. ред.)], но если ты об этом не знаешь, то и пистолет кажется тебе самым обыкновенным. Все это вот здесь! – Он постучал себя по лбу. – В уме, а не в пистолете. Я тоже был коллекционером. В сущности, поэтому и занялся нынешним бизнесом. Собирал ранние марки британских колоний.

Сложив руки на груди, Рита стояла у окна и смотрела на огни центра Сан-Франциско.

– Не погибни он, мы бы выиграли войну, – задумчиво произнесла она. – Так говорили мои родители.

– Так вот, – продолжал Уиндем-Мэтсон, – представь, что в прошлом году кто-нибудь – неважно кто, хотя бы правительство Канады – обнаружил клише старинных марок. И не только клише, но и краску. И запас…

– Я не верю, что одна из этих зажигалок принадлежала Франклину Рузвельту, – перебила его Рита.

Уиндем-Мэтсон хихикнул.

– В том-то и дело! Мне придется доказать это с помощью документа. Понимаешь? Вещь не говорит сама за себя, ее ценность должна подтверждаться бумагой. А следовательно, вся возня с историческими редкостями не имеет смысла. Это массовый самообман.

– Покажи бумагу!

– Пожалуйста.

Он снова прошел в кабинет и снял со стены листок в рамке – сертификат Смитсоновского института[55 - Смитсоновский институт – в нашем мире один из крупнейших научно-исследовательских и культурных центров США. Основан в 1846 г. в Вашингтоне на средства английского химика и минералога Дж. Смитсона (1765–1829). (Прим. перев.)]. Зажигалки и сертификат стоили целого состояния, но Уиндем-Мэтсон не жалел – они позволяли ему доказать свою правоту, доказать, что слово «подделка» – пустой звук, поскольку слово «оригинал» тоже ничего не значит.

– «Кольт сорок четыре» – это «кольт сорок четыре», – провозгласил он, возвратясь в гостиную. – Важны система и калибр, а не год изготовления. Поскольку значение имеет лишь то…

Рита протянула руку. Он отдал сертификат.

– Значит, одна из них все-таки подлинная, – сказала она наконец.

– Да. Вот эта. – Он подал ей зажигалку с длинной царапиной на боку.

– Пожалуй, мне пора, – сказала Рита. – Как-нибудь вечерком еще увидимся.

Она вернула сертификат и зажигалку и направилась в спальню, где осталась ее одежда.

– Почему?! – раздраженно крикнул он, идя следом. – Чего бояться? Нам никто не помешает, жена в клинике, приедет через несколько недель… Я же тебе объяснил ситуацию. Отслоение сетчатки…

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Будь любезен, вызови велотакси, пока я одеваюсь, – попросила Рита.

– Я сам тебя отвезу, – буркнул Уиндем-Мэтсон.

Она оделась. Вернувшись из прихожей с ее пальто, Уиндем-Мэтсон застал Риту в кабинете, погруженную в раздумья. Казалось, ее что-то гнетет.

«Прошлое, – понял он. – Оно навевает грусть на многих. И я-то хорош, что завел этот разговор! – упрекнул он себя. – Но ведь она такая молоденькая – я думал, она и не слышала о Рузвельте ничего».

Рита опустилась на колени возле книжного стеллажа и взяла с нижней полки книгу.

– Ты читал?

Он напряг близорукие глаза. Яркая обложка. Роман.

– Нет, – ответил он. – Это жена купила. Она много читает.

– Тебе бы следовало прочесть.

Уиндем-Мэтсон неохотно взял книгу.

– «И наестся саранча», – прочитал он вслух. – Это не из тех ли книг, что запрещены в Бостоне?

– Не только в Бостоне, но и во всех Соединенных Штатах. Ну и в Европе, разумеется. – Рита вышла в прихожую и остановилась у двери.

– Слыхал я об этом Готорне Эбендсене.

На самом деле Уиндем-Мэтсон ничего о нем не слышал. И о романе знал только то, что он очень популярен. Еще одна причуда, еще одно массовое безумие. Он наклонился и воткнул книгу обратно.

«Некогда мне глотать модную беллетристику. Дел по горло. Конечно, секретарши любят читать всякую дрянь, – сердито подумал он. – Дома, в постели перед сном. Их это возбуждает. Нет бы все делать по-настоящему, но настоящего они боятся. И хочется и колется…»

– Любовная история? – проворчал он, отворяя входную дверь.

– Нет. Роман о войне.