Князь Феликс Юсупов. Мемуары

Дом наш был гостеприимен, весел и всегда полон. Правда, не все гости приходились Ирине по вкусу. Не любила она старую деву Елену Трофимову, которую прежде приютил я. А старуха оказалась недурной музыкантшей и хлеб свой отрабатывала, сидя аккомпаниаторшей на наших вечерах. Созданье без возраста и пола, была, однако, великой кокеткой и в гостиную являлась в прозрачной кофточке, открывая то, что лучше бы скрыть. Венчало обворожительницу огромное страусовое перо на макушке.

Однажды летом Буль с загадочным видом доложил, что со мной желает говорить польский граф. У Буля и всегда был вид загадочный, но на сей раз – оправданно. Незнакомец выглядел престранно: кубышка, с большой головой и коротким туловищем, почти карлик, в поношенной куртке, клетчатых брюках и огромных стоптанных штиблетах. Перчатка была одна, и та дырява. Войдя, он встал в непринужденную позу, заведя ногу за ногу и вращая бамбуковой тростью. «Ну, чистый Чаплин», – подумал я. Я прервал вращенье, спросив, чем могу быть полезен. Театральным жестом шут гороховый снял зеленую фетровую шляпу с пером и поклонился поклоном позапрошлого века.

– Ваше сиятельство, – сказал он, – судьба потомка славного рода в ваших руках. Ищу места. Прошу принять меня на службу.

Я отвечал, что слуг у меня достаточно, да и жить в доме более негде.

– Ваше сиятельство, – продолжал коротышка, – пусть сие вас не беспокоит. Господь наш Иисус Христос родился в стойле. Ночевать могу на чердаке на соломе.

Я развеселился и готов был сдаться. Спросил его, какую работу может он выполнять. Он подошел к кувшину с розами, взял одну, долго нюхал, потом сказал:

– Обожаю цветы, ваше сиятельство. Буду садовником.

Ирина, узнав о том, не одобрила. Более того, раскричалась. «Мой дом, – повторяла она, – не цирк!» Ей, понятно, и без нового клоуна вполне хватало Буля с Еленой.

Ирина была, конечно, права по-своему. Вечерами, пробегав целый день по нашим богадельням, я развлекался, глядя на чудаков. А все остальное время сумасброды были на ней. Она нянчилась с ними, без конца мирила их меж собой и успокаивала.

В данном случае Иринина правота подтвердилась быстро.

На другой день ни свет ни заря разбудили нас лай и кудахтанье. Я подскочил к окну: в саду новый садовник, вооружась шлангом, поливал все что угодно, кроме цветов. Куры и собаки в панике отскакивали и встряхивались.

Открылось еще одно окно. Проснувшись на шум, выглянула старуха Елена. И черт же ее дернул! Струя оборотилась к ней и окатила ее с головы до ног. «Получай, – крикнул потомок славного рода, – о бесплодный цветок, свою порцию любви!»

В полдень того же дня ко мне впервые пожаловал Бони де Кастеллан. Выглядел он, как всегда, импозантно, в костюме с иголочки. Макаров и граф-садовник, говоря наперебой по-русски, вели его к флигелю, где репетировала певческая труппа. День выдался знойный, были мы все почти нагишом. Бони и бровью не повел. Благосклонно выслушал он импровизированный в его честь концерт, все с тем же важным видом. О впечатлении он поведал нам в своих «Воспоминаниях». Пересказать это впечатление имеет смысл только дословно. Сравнив меня с Антиноем, Нероном, Чингиз-ханом и Нострадамусом, Бони пишет:

«Сей образ, несколько демонический, долго сиял в петроградских зеркалах. И вот я пришел и узрел, что дворец его – простой домишка в Булонь-сюр-Сен, а свита – собаки, попугаи да множество челяди из неудачников, коих приютил он по доброте душевной: вон один, садовник за работою в тужурке, перчатках, и дырявой охотничьей шляпе, а вон и другой, повар, бывший офицер лейб-гвардии.

Госпожа их, княгиня Юсупова, урожденная великая княжна, рассудительна и добра. Вера и надежда княгини в будущее России достойны восхищения.

Не прошло и пяти минут, как явился из погреба певческий хор и в мою честь исполнил лучшие русские народные песни и гимны. Далее показали мне старый сарай, превращенный в театр и убранный наисовременнейше, где князь предполагает разыграть любимые свои пьесы.

Атмосфере прекрасного, благоуханного распада я был чужд по природе своей латинской, практической и логической, и, однако, жалел бедного князя, непонятного и притягательного, и наслаждался неизбывной прелестью жизни безалаберной».

Вот так увиделась латиняну наша славянская жизнь.

По субботам собирались в боковом театрике. И, как бывало в Лондоне, друзья приводили друзей, всяк со своим харчем, добавляя нашему буфету закуски и выпивки. Душой собраний были моя раскрасавица-кузина Ирина Воронцова и братья ее, Михаил и Владимир.

Скоро наши субботние собрания вошли в моду. Стали бывать у нас на «субботах» самые разные люди, среди них – первоклассные артисты: Нелли Мелба, Нина Кошиц, Мэри Дресслер, несравненная Элси Максвелл, Артур Рубинштейн, Мураторе, Монтереоль-Торес и многие, многие. Были иностранцы. Эти приходили к нам поглазеть, как ходят в наше время зеваки в экзистенциалистские кафе на Сен-Жермен-де-Пре. Может, думали они, что будет оргия или еще какая клубничка… Но вместо того – танцы, гитарные наигрыши, цыганские песни и просто веселье, которого они совсем уж не ждали у изгнанников. И, по правде, именно веселье примиряло нас с «туристами». Впрочем, западному человеку этого не понять. Угар веселья, даже легкое безумие были реакцией на пережитые недавние ужасы. И все же не потребность забыться и не наше русское наплевательство говорили в нас. Никто не понимал, что непоколебимая вера в волю Божью хранила нас от уныния и дарила нам радость жизни. И в этой радости черпал я силы, чтобы самому поддерживать всех несчастных, всех, просивших о помощи.

Один раз, впрочем, я разнообразил программу, неожиданно устроив номер весьма пикантный.

По цыганскому обычаю тот, кому поют здравицу, обязан выпить стакан до дна до окончания песни. Многие дамы не справлялись с целым стаканом, и я допивал за них, чтобы не нарушать обычай. То ли вино было крепко, то ли я уже хватил лишку к моменту, когда запели здравицу. Результат был налицо, а хуже всего то, что стал я вдруг очень драчлив. Мои приятели-кавказцы в кавказских платьях подхватили меня под белы руки и повели вон.

Проснулся я наутро в незнакомой комнате с окнами в сад. В ногах возлежал мой мопс. На столике у кровати стоял граммофон. В кресле спал шофер. Кавказцы от греха подальше отвезли меня накануне спящего в Шантийи и уложили в номере гостиницы «Великий Конде».

Дома, разумеется, Ирина встретила меня неласково. Все ж удостоила сообщить, что гости, по всему, ничего не заметили и, уходя, горячо благодарили за прекрасный вечер. Может, и впрямь, решили, что мое «выступление» входило в программу. Тем более что появление кавказцев в черкесках с кинжалом на поясе было очень живописно.

Хочу рассказать о некой особе, сыгравшей в той моей жизни роль странную и, скорее, скверную. Для того вернусь несколько назад, а потом забегу еще и вперед.

Первое знакомство с леди Икс началось в 1920 году, в Лондоне, когда накануне «синего бала» сделали мне операцию. Леди Икс я не знал еще, но получал от нее цветы и фрукты с изящными записочками. Как только я стал выходить, поехал благодарить. Не знал я, что было две леди Икс: свекровь и невестка. Приняла меня старуха, недоумевая, за что благодарю, ибо ни плодов, ни букетов мне не слала.

Только в Париже познакомился я с невесткой. Несколько времени спустя стал я видаться с ней часто. Оригиналка, фантазерка, сибаритка и неженка. Притом богачка, потому мотала и потакала своим прихотям. Впрочем, сразу скажу: нашему делу благотворительности пожертвовала изрядно.

Однажды пригласила она меня к себе в имение близ Парижа и после полудня позвала прогуляться в экипаже. Я с радостью согласился, ни о чем не подозревая. Когда ехали мы с прогулки, она велела остановиться у кладбища, спрыгнула, открыла решетку и позвала за собой. Прошли мы с ней к роскошной усыпальнице. У леди был ключ. Она отперла, вошла, кинула на пол записку и убежала. Я подобрал записку и прочел: «Переселение душ существует. В прежней жизни мы с вами – это граф д'Орсей с леди Блессингтон». В усыпальнице, где стоял я, покоились останки сих Ромео с Джульеттой прошлого века.

Фантазиям странной леди границ не было. Порой казалось, она просто спятила. По всему, решила она, что безумие лучше ума, если, конечно, знала, для чего именно лучше.

Вот, к примеру, одна из первых и самых невинных ее затей.

Однажды вечером попивали мы кофе у себя в Булони в обществе тещи моей, приехавшей погостить ненадолго из Лондона. Вдруг вошел слуга – объявил, что во дворе у нас творится что-то чудное… Не успел он договорить, как явился нам рыцарь в доспехах, а за ним леди Икс в наряде Далекой Принцессы с длинной вуалью и длиннейшим шлейфом, который нес за ней мальчик, одетый пажем.

Странное шествие молча прошло по гостиной и скрылось в саду. Мы сидели, разинув рты. Может, приснилось?

Несколько дней спустя мне телефонировал кутюрье Ворт, прося прийти к нему в магазин за сюрпризом.

Я был заинтригован и тут же поехал на рю де ля Пэ. Ворт заговорил о моей матушке, давней своей клиентке. Сказал, что всегда восхищался ею. Однако где ж тут сюрприз? Наконец, просив ничему не удивляться, он ввел меня в салон. На троне восседала все та же Далекая Принцесса, рыцарь в доспехах нес при ней службу, а паж зевал у ног ее!

Не перечислить всех тех злых шуток, какие сыграла со мной леди Икс, пока не исчезла из моей жизни – столь же внезапно, сколь появилась.

Я уж давно раззнакомился с ней и не имел о ней известий, как вдруг в некоем журнале появилась статейка. Была она отголоском на публикацию вторым, иллюстрированным изданием драматической новеллы из недавней истории. Статейка называлась «Князь, монах и графиня». Привожу ее как есть, без комментариев, чтобы не портить впечатления.

«КНЯЗЬ, МОНАХ И ГРАФИНЯ

Герой новеллы легко узнается и в полумаске. Это князь Юсупов, зачинщик убийства Распутина, убитого за то, что осмелился взглянуть на княгиню. Княгиня, гордая и таинственная красавица, похвалялась к сему монаху презреньем! И монах из самолюбия действовал на княгиню магнетизмом своим, и та поддалась понемногу, выказала интерес к святому отцу. Да только положили конец всему кинжалы заговорщиков.

После революции княжеская чета бежала из России во Францию и кормилась чем придется: закладывали брильянты, шили платья, брали в долг и т. д. Благородная англичанка без памяти влюбилась в князя и бросила к ногам его свое баснословное состояние. Князь принял дар небес с легкостью чисто восточной. Заметив, однако, что благородная англичанка ждет, что он разведется и женится на ней, тотчас прекратил с ней всякие отношенья.

Тем временем узнала влюбленная, что кумир поместил часть ее денег в банк к иудею. Влюбленная, вне себя, чрез верного своего рыцаря пригрозила князю, что все расскажет княгине.

– Напрасный труд, ваша милость, – на старинный лад отвечал сей галантный кавалер. – Княгиня только и скажет: «Бедняжка мой! В поте лица добывает нам пропитанье!».

Надобно отдать должное и княгине. И она в поте лица добывает им пропитанье. С утра до вечера сидит ее сиятельство в швейной мастерской, ею устроенной. И князь нет-нет да и осчастливит заказчиц, поклонниц своих, мелькнув в мастерской с вялым скучающим видом. По временам же, поддавшись русским тоске и раскаянью, князь впадает в мистицизм и бичует себя до бессилья и до крови.

Таков странный мир, нарисованный нам со сдержанной силою госпожою де Краббэ. Детство ее, как ощущает читатель, прошло близ замка Эльсинор, в коем все еще мечется призрак Гамлета, принца Датского».

После пьяного моего буйства прошла неделя. В следующую субботу леди Икс привела к нам махараджу из Алвара. Вечер был в самом разгаре. В зале царил полумрак, гости сидели на полу на подушках, слушая цыганский хор. Тут вступили в залу алварский махараджа, леди Икс и пышная свита.

С дальнего конца зала, сидя в углублении на ступеньке, я увидел сиятельного владыку, разодетого в пух и увешанного брильянтами. Грациозно и совершенно непринужденно он подошел ко мне. Я встал навстречу и предложил гостю кресло, однако он отказался и не сел вовсе, объяснив, что сидеть в кресле, если хозяин дома сидит на полу, у индусов не принято. Но мы в Булони, а не в Индии! Все ж я не спорил, чтобы не мешать пенью. Просто поднялся и встал рядом с поборником индусского этикета. Впрочем, какой этикет, когда у ног моих сидели дамы, иные немолодые, но, видно, считавшие, что, сидя на полу, они молодеют на двадцать лет.

Когда пенье окончилось, я сделал пояснения. Попросили спеть меня самого. Индус, ни разу не слышавший русских песен, слушал крайне внимательно. Потом горячо меня похвалил и ушел, пригласив отобедать с ним на другой день.

Обед поистине царский ждал меня назавтра в отеле «Кларидж», где махараджа со свитою занимали целый этаж. Индус-адъютант стоял в холле, двое – у лифта на входе и выходе, еще двое распахнули двери в махараджевы апартаменты и ввели меня в гостиную, где был сервирован стол на две персоны.

Пришел я в «Кларидж» в час. Ушел в шесть. За это время выдержал я самый что ни на есть экзамен. И о чем только не спросил махараджа: о политике, философии, вере, любви, дружбе. Обо всем спросил.

Сперва пожелал узнать, монархист я или республиканец. Отвечал я, что – монархист и убежден, что только такая форма правления способна обеспечить моему народу счастье и процветание.

– Вы верите в Бога? – спросил тогда махараджа.