Недетское путешествие

А там представление: театр теней приехал. Кому-то голову отрывают, кто-то с ножом крадётся, кто-то с косой – ну, всё в таком духе. И озвучка соотвествующая. Хохочут, скрежещут, ухают, стонут, кричат и бормочут. В общем, о том чтобы спать речи не идет.

– Давай почитаем, что ли, – говорю, – и достаю из рюкзака книжку.

«Повесть о настоящих людях» называется. Автор некто Г. Поттер. Очень духоподъёмное чтение, рекомендую. О героических буднях обычных людей. Автор, правда, почему-то называет их то маглами, то простецами, но это не важно. Почитать этого Поттера, получается, что вся жизнь обычного человека – один сплошной подвиг. Вот прямо от приёма пищи и до туалета, от рождения и до смерти. Потому что всё сам, всё своими руками, без всякой волшебной палочки. Совсем. Особенно автора восхищает, что человек находит в себе силы ещё и радоваться такой жизни. Это ли не подвиг, это ли не торжество духа, не устаёт восклицать уважаемый мистер Поттер.

Что-то в этом, конечно, есть, только автор перегибает. Его послушать, обычный человек, встав поутру и улыбнувшись вместо завтрака, хватает лопату, спускается в метро и начинают рыть тоннель до работы (не забывая шутить и улыбаться). Выкопав его, вместе с другими такими же бедолагами (все улыбаются) сажает в тележку начальство и толкает все это до работы, где той же самой лопатой до вечера с улыбкой перекидывает с места на место огромную кучу дерьма. Потом возвращается домой и, улыбнувшись пару раз вместо ужина, счастливо заваливается спать.

Ну, в принципе, да. Согласен с автором. Так не многие могут.

Я как раз дочитал до главы о крестражах. Автор, сдаётся мне, слегка помешан на ЗОЖ, поэтому сам крестражами не пользуется, другим не советует и очень переживает за тех, кто этому совету не следует. А не следует этому совету никто. Из маглов, конечно. Автор приводит статистику, согласно которой буквально каждый магл хоть раз в жизни да занимался этим делом.

Если верить автору, процесс примерно следующий: простец находит себе особь для спаривания и помещает в неё часть своей души, превращая эту особь в крестраж. Далее, эта особь-крестраж в обязательном порядке исчезает, оставляя простецу весьма небогатый выбор: либо искать сбежавший сосуд в надежде как-нибудь выковырять из него содержимое, либо уж искать новую особь и начинать всё по новой, что чревато, поскольку душа конечна и долго её так делить не получится. Больше того, излишнее увлечение крестражами может привести к полной утрате человеческого облика.

В этом случае несчастный превращается в существо, известное науке как broshenka vulgaris. Выглядит оно как обыкновенная собака (canis vulgaris) с той небольшой разницей, что умеет рыдать, плакать и закатывать истерики.

Тут мне пришлось прервать чтение, потому что я вроде как описался – вся нижняя половина спальника оказалась мокрой. Я уже начал было краснеть, но вовремя обнаружил, что дело не во мне. Дело было в спаниеле, который давно уже ревел в три ручья. Слезы так и катились из его печальных глаз по его измождённой морде, капали на пол и собирались в лужу, в которой и полоскался мой спальник. Я погладил бедолагу по голове и продолжил чтение. И тут меня озарило!

– Так, – говорю я, откладывая книгу в сторону и усаживаясь напротив спаниеля и внимательно его разглядывая. – Кем же ты можешь быть? Эрик? Кей? То-то мне сразу показалось, что морда знакомая… Эдди!?

Тут спаниеля прямо как прорвало. Слезы так и брызнули у него из глаз, а сопли – из носа. Он бросился мне на шею и жалобно завыл прямо в ухо.

– Значит, Эдди, – говорю. – Давно не виделись, дружище. Ладно-ладно, не голоси, сейчас прочитаем, как это поправить.

Нахожу в книжке место, на котором остановился, и читаю (теперь уже вслух) дальше:

К сожалению, процесс превращения в broshenka vulgaris совершенно необратим. Максимум, чего удалось добиться современной медицине, это заставить больного выполнять простейшие команды вроде «лежать» или «сидеть»…

И тут вдруг спаниель перестает реветь и в глазах у него появляется странное выражение. Что-то вроде «а повесился бы вчера, как собирался, мудила, ничего бы этого не было», но немного сложнее.

– Эдди, – говорю я поспешно. – Эдди, ты не горячись. Не принимай поспешных решений. Наверняка всё не так плохо, как тебе кажется. Наверняка есть и плюсы. Как говорят, стерпится – слюбится. И потом, тебе так даже идёт. Только посмотри, какой ты теперь красавик. Практически лев, а не собака. Не то что раньше. Да ты хоть помнишь, каким ты был, Эдди? Жалкий ботан и вечный неудачник. Оно тебе надо?

Эдди молчит и хлюпает носом.

– Знаешь что? – кую я железо, пока оно не остыло. – Я лично считаю, что тебе так гораздо лучше. Правда, Эдди. Забей. А я тебе поводок куплю. И ошейник. Со стразиками. Слушай, а ты команды знаешь? Сидеть там, лежать. Апорт… Ай да Эдди! Ай да молодец! Вот хороший пёсик, вот умничка…

Тим

Всю ночь Эдди то скулил, то лаял, то выл. Время от времени он принимался скрести когтями брезентовый пол палатки. А рыдал так и вовсе без остановки. От этого образовалась лужа на полу и сырость в воздухе. В общем, за всю ночь я не сомкнул глаз ни на секунду и с первыми лучами солнца выскочил наружу – подальше от греха и этой скотины.

Выкинув завтрак (вся еда, включая консервы, за ночь просолилась насквозь), мы тронулись в путь. Не сказать, чтоб это было уж слишком приятное путешествие. Эдди рыдал не переставая, а я пыхтел и спотыкался на каждом шагу. Тащить насквозь промокшую палатку и мокрый рюкзак оказалось тяжеловато. Кроме того, Эдди бежал впереди посуху, а я шлепал за ним по лужам, медленно но верно обрастая грязью. К полудню всё это немного просохло на солнце, и стало повеселее. Стало бы, если бы я уже окончательно не вымотался к тому времени.

– Всё, – говорю, – привал. Нет моих сил больше.

А Эдди точно не слышит. Чешет и чешет вперед, как заведённый. Уж я ему кричал-кричал, кричал-кричал…

Ладно, не буду врать. Я просто спрятался за березкой и стоял тихо-тихо, пока его рыдания не заглохли вдали. Нехорошо, да. Но боже ты мой, знали бы вы, как хорошо! Даже силы откуда-то появились. Взвалил рюкзак на плечи и зашагал, взяв сильно правее направления, в котором исчез Эдди. Где-то там, как я помнил, обосновался Тим, когда я его в последний раз видел.

***

Помнил я правильно и к вечеру уже подходил к дому Тима, который приветливо светился вдалеке жёлтыми покосившимися окошками, и уже открыл даже рот, чтобы заорать во всё горло наше приветствие, да споткнулся о какую-то корягу и, падая, ударился головой о другую. Всё померкло, жёлтые окошки звёздами рванули за горизонт, и вместо сытного ужина и уютной кровати мне приснился дурацкий и жесткий сон.