– Я пойду к Степанову, не зайти ли за тобой?
– Ах, да, – встрепенулся Хмаров, – он все еще валяется?
– Не встает.
Хмаров подвигался на скамейке, уселся поудобнее, протянул ноги и сказал:
– Экий бедняга. Я бы пошел, да ведь ты знаешь, мои дамы такие мнительные.
– Махни по секрету! – посоветовал Гарволин.
– Неудобно, кто-нибудь увидит – они и от одной мнительности, пожалуй, захворают. Уж я лучше после.
– Как знаешь, – сказал Гарволин и повернулся было уходить.
– Послушай! – окликнул его Хмаров.
– Ну? – диким голосом спросил Гарволин и наклонил к Хмарову правое ухо.
«Экий медведь», – подумал Хмаров и улыбнулся.
– Я хотел тебя спросить, не нуждается ли он в чем.
– Да уж в нас с тобой не нуждается, не беспокойся, – грубо отрезал Гарволин и пошагал дальше.
По тому, как он пошевеливал плечами и размахивал руками, видно было, что он сердится.
II
Хмаров прислонился к спинке скамейки и закрыл глаза. Черноглазая девочка представилась ему. – Смуглое личико с бойкой улыбкой и веселыми глазами… Он плотнее сжал глаза, всматривался и улыбался. Милые очертания смеялись, жили, сочные губы шевелились неслышными словами. А тепловатый ветерок веял, увядающие листья изредка падали с грустным, еле слышным шорохом.
Вдруг услышал он скрип песчинок, шелест юбочек и говор девочек. Гимназистки, – судя по голосам, их было пять или шесть, – прощались. Знакомый голос звенел задорно. Вот они разошлись, знакомые шаги направились к Хмарову.
– Шаня! – воскликнул он и открыл глаза. Перед ним стояла красивая девочка лет четырнадцати, рослая и крепкая. Несколько дикая веселость брызгала из каждой черточки смуглого лица, по которому беспрестанно пробегали смешные и милые гримаски. Загорелые щеки говорили об избытке здоровья. Большие черные глаза дерзко глядели из-под длинных ресниц. Полусросшиеся густые брови казались на первый взгляд слишком тяжелыми для веселого лица, но они соответствовали его твердым очертаниям. Шаня смеялась и хлопала руками.
– Какой ты милый, Женечка! – говорила она звенящим голосом. – Вот-то не ожидала тебя встретить.
– Ведь я сказал, Шанечка, что подожду: ты должна была верить, – сказал Хмаров с ласковым упреком.
– Ну, а я так и думала, что ты улепетнешь к своим дамам, ан ты тут как тут.
Женя засмеялся, но сейчас же спохватился, нахмурился и строго сказал:
– У тебя, Шаня, прескверные манеры.
Шаня притихла, присела на скамью, сделала испуганные глаза и сказала слегка дрогнувшим голосом:
– У меня, Женя, прескверные дела, вот что лучше скажи.
– Да? – участливо спросил Женя и сел рядом с нею. – Провалилась-таки?
– Провалилась, – плачевно сказала Шаня и грустно опустила голову, хмуря брови.
– Как же ты так?
– Вот поди ж ты. Боюсь, что-то дома будет.
– Старик рассердится?
– Задаст он мне трепака, – печально сказала Шаня и вдруг засмеялась неудержимо и звонко.
– Ну да, трепака! – утешил Женя. – С чего так строго? Ах ты, легкомысленная головушка! Ты ленивая, если даже переэкзаменовки не могла выдержать.
– Вот еще новости – летом учиться! На то зима. И зимой-то зубрежка надоест.
– Ведь если так будет продолжаться, – усовещивал Женя тоном старшего, – то тебе и диплома не дадут.
– Не дадут, и не надо, – вот еще.
– Да, – согласился Женя, вздыхая, – вам, девочкам, диплом не важен. А вот нам приходится биться, – без диплома не пойдешь.
– Да я почти все сказала, – вдруг стала оправдываться Шаня – а он так и норовит сбить. Что ж, дивья ему, он больше меня знает. Злючка, противный козел.
Шаня раскраснелась, нахмурилась; ее бойкие глаза зажглись гневом.
– Да, – задумчиво говорил Женя, – эти господа слишком много берут на себя. В прошлом году наш латинист тоже повадился лепить мне двойки. А разве я виноват, что он не умеет преподавать? И дома у меня все удивляются, как такого болвана держат в гимназии.
– И у нас тоже все такие мумии, – недовольным тоном сказала Шаня, – совсем мало симпатичных личностей. Однако пойдем, что тут сидеть.
Женя проворно вскочил, ловко взял ее книги и пошел по аллее рядом с Шаней. Шаня посматривала на него и любовалась его бодрой и красивой походкой.
– Зайдем в наш сад, Женечка, погуляем, – просительно сказала она.
– Право, Шанечка, – нерешительно начал Женя.
– Ну, хоть на полчасика! – нежно говорила Шаня и заглядывала в его лицо молящими глазами.
– Шанечка, мне домой пора.
– Боишься маменьки? – лукаво спросила Шаня, нагибаясь совсем близко к лицу Жени.
Женя обидчиво покраснел, а румяные Шанины губы дразнили его милой усмешечкой.
– Вовсе не боюсь, а будут беспокоиться.
– Ну, как хочешь, – грустно сказала Шаня и отвернулась.
– Ты, Шанечка, такая прелесть, что тебе ни в чем нельзя отказать, – нежно сказал Женя.