Дефект всемогущества

Иван промолчал, только кивнул, но будто по принуждению. Света покраснела, Георгию тоже сделалось неловко, оттого что мать почувствовала его зарождающуюся симпатию к этой несколько неуклюжей, нескладной девчонке, весь вечер от стеснения не знавшей куда себя деть. Может быть, стоило её к себе в комнату отозвать, показать коллекцию рыболовных крючков или пивных банок, которых больше ста штук вдоль стены друг на друге выставлено? Но не решился, так и просидели за столом, хотя оба подростка с удовольствием от родительских посиделок отлынули бы.

– Я тебя с деревенской компанией познакомлю, – пообещал Георгий Свете на прощание.

Она сделала в ответ неопределённый жест, и Георгий ещё больше смутился, словно предложил какую-то непристойность.

***

Иван и Алевтина семью Аршиновых приняли радушно. Это правда. Но на этом правда и закончилась. В остальном – одно сплошное притворство и расчёт. Прежде чем новички порог их дома переступили, у Ивана с Алевтиной такой разговор состоялся:

– Я этому новому хозяину сарай сожгу! Или сразу дом!

– Сядешь, – припечатала жена. – Ты, Ваня, в шахматы играть не умеешь. Чуть что не по-твоему, тут же на бокс переходишь. А надо игру тонко вести, чтобы противник с удовольствием сам тебе поддавался.

– И что ты предлагаешь?

– Подружиться, Вань, с соседом. Повыспрашивать, что да как, узнать, кто таков, чем живёт, чем дышит. А то, может, он тебе сам первый дом спалит или морду расквасит!

– Не родился ещё тот, кто мне морду расквасит, – огрызнулся Иван.

Алевтина усмехнулась, будто хотела сказать: «Нарвёшься – и от меня схлопочешь», но сдержалась.

– Изучим, кто такие, а там и подход найдём! И своё получим без поджогов и мордобития! Люди – как гвозди, вбитые в доску. Вынимал же сам не раз гвоздодёром такие! Некоторые выходят легко, хоть голой рукой тяни, чуть не сами выскакивают, к другим иной подход нужен – раскачивание, упор, правильная постановка ног, а только потом уже – сильный рывок. Поймём, что за гвозди эти Аршиновы, потом запросто их из доски выдернем!

А после ухода Евгения и Светы Алевтина сказала:

– Тюфяк. И дочка его – тюфяцкая. Селёдки снулые. Ни постоять за себя, ни слова поперёк вставить не смогут. Таких облапошить – раз плюнуть. Ты, Вань, прикорми этого идиотика как следует. Не водкой его опаивай, с ним такое не прокатит, а стань ему другом. Услуги оказывай, подарки делай – что самому отдать не жалко. Он из того типа людей, что за корку хлеба золотыми горами отдарится. Жаль только, гор у него нет. А участок есть. Подходи к Евгению почаще, по-соседски помощь предлагай. Кровать, вон, нашу старую да холодильник предложи – возьмёт! Я тоже понемногу прикармливать стану: пирожки да окрошку свою фирменную… В баню пусть к нам ходят. Скоро будут наши – по уши.

Алевтина как в воду глядела.

Пришла однажды пора Евгения отдавать долги. Приехав на дачу как-то в пятницу, он вдруг обнаружил, что сосед за неделю успел обустроить колодец и что колодец этот частично на их с дочкой территории вырыт.

Иван как раз копошился в огороде по ту сторону забора, так что Евгений, хоть и не по нутру ему такие беседы, решил разговора в долгий ящик не откладывать.

– Вань, ты колодец-то, ёлки-палки, на моей территории поставил!

Строго-настрого проинструктированный женой Иван вместо брани разразился бурными извинениями.

– Скажи ему, – научила Алевтина, – что просчитался с замерами, этот лопух поверит, но для большего давления посреди беседы про холодильник уточни: работает ли?

– Что за вопрос такой дурацкий? – удивился Иван.

– А ты сделай, как я говорю, увидишь, что будет.

Подошло время Ивану в разговоре вопрос про холодильник ввернуть. Он посомневался, стоит ли? Вроде и так уже Евгений уходить засобирался, извинения принял, но всё равно вдогонку уточнил:

– Жень, а холодильник-то как, работает? А то отдал тебе, переживаю: вдруг совсем рухлядь, издох. А тебе потом с ним мучиться…

– Ой, Вань, спасибо тебе! Пашет, пашет твой «Мороз Иваныч». Мне бы из города холодильник не дотащить, а у Людмилы и такого не было, всё в погребе, видать, хранила. Не знаю, как бы мы со Светочкой без холодильника. Спасибо. Ты прости, зря я к тебе с этим разговором про колодец, ерунда такая, ну заступил на мою территорию, просчитался, с кем не бывает. Извини, сосед! Строй на здоровье, вы с Алевтиной столько для нас делаете!

– Ты зайди завтра, я тебе штакетника старого дам, у тебя с одной стороны забор совсем повалился, – сказал Иван, а про жену подумал: «Ведьма баба! Как этого дурака раскусила. Сказала – извиняться сам начнёт, так и вышло!»

Алевтина ему вечером уже следующий ход подсказывает:

– Колодец надо забором обнести, да не вплотную, а с заступом. А там понемножку-помаленьку – весь участок себе переманим.

ГЛАВА 5

Из наблюдений за Евгением, Светланой и Галиной (2006–2007 годы)

Свету деревенская компания приняла с трудом, несмотря на то что, казалось бы, общих тем должно быть немало. Все из мегаполиса, не сельские жители, приезжали в основном только на лето. Нет, у ребят не было серьёзных конфликтов, но Света всё равно казалась им сделанной из другого теста – деревенским развлечениям чуждой. С тарзанки робкая девчонка прыгать боялась, на высоченных деревянных качелях делать «солнышко» наотрез отказывалась, на велике не гоняла, на рыбалку возьмёшь – так одна морока: то комары её кусают, то червей брать противно, то рыба на ощупь склизкая. На вёсла не посадишь – грести не умеет. Пацаны пытались научить – ленится: два раза махнёт веслом и устанет, ныть начинает или на месте бестолково лодку кружит. В карты на раздевание играть стесняется, целоваться отказывается – даже если выпало в «бутылочке». Ребята и звать перестали. Сидит дома сиднем, читает.

Галка – та, наоборот, вписалась сразу. Бойкая, шумная, весёлая – самая затейница. Приедет на выходные, а шороху по деревне наведёт, будто месяц отдыхала. Впрочем, приезжала она редко и много времени проводила с нелюдимой сестрой и простачком дядей Женей. Наготовит им, вещи перестирает, пол и окна намоет, скатерть на столе поменяет. Будто она им мамочка-нянечка, ей-богу!

Света и Евгений были Галочке благодарны. Ещё бы! Кто ж от такой помощи откажется!

– Ты приезжай почаще, – говорил Евгений, – с тобой Светочка хоть за калитку иногда выходит! Да и готовить у тебя учится.

– Скажете тоже, дядь Жень, «учится»! Я и сама пока мало что умею!

– Я тоже не бог весть какой знаток местного колорита, так сказать! А один совет послушаешь, второй, третий, с соседом споро за дело возьмёшься – и глядишь, уже любая работа не такой страшной кажется. Так и ты шефство над Светочкой берёшь. В чём-то вместе, может, и ошибётесь. Но по одному ошибаться боязно, а за компанию – даже интересно. Вроде как игра в испытателей. В разумных пределах, само собой. И потом, ты девочка. Со мной она не всякие эти ваши подростковые штуки обсуждать готова. Был бы у меня пацан, я б его и без матери, может, вырастил. Хотя и парню мать нужна, что говорить. А уж что с вами, девчонками, делать – ума не приложу. Не девчонками даже, а девушками уже! А я всё девчонки, девчонки… Взрослые вымахали, но Светка у меня беззащитная, ты хоть её оберегаешь.

Галине все эти разговоры были приятны: она с детства любила казаться взрослее своих лет и брать ответственность не по годам. Ей частенько поручали посидеть с малышнёй – у мамы много подруг, все с детьми, уже и не упомнить, сколько раз Галя оставалась в няньках. Решила даже и профессию с детьми связать: на педагога выучиться, в детский сад устроиться.

На даче в Заберезье Гале бывать нравилось. Мама – сестра погибшей тёти Веры – поощряла Галочкино стремление помогать Свете и Евгению.

Нравились Галине и беседы с дядей Женей. Он казался ей мудрым, но без навязчивости. Иногда и пожурит, но необидно. Скажет что-нибудь, бывало, незатейливое:

– Эх, девчонки, знаете, что сегодня подумал? Не всякую работу надо спешить самому выполнять. Тут на даче столько помощников: и дождь, и солнце, и вода вон в бочках! Выбирал – поработать или поспать? Дождь пошёл, да такой – из дома не выйти. Выспался. К вечеру – солнце, всё легко успел сделать. Хотел воду вычерпать, а она сама испарилась. У природы своя философия и помощь всегда своевременная. Что против природы, то, значит, на даче и делать пока ни к чему. Яблоки ж, пока не созреют, не собирают. Вот и прочие дела вызреть должны. Ковш на днях искал. Ну нигде нет! А пошёл поливать, бочку вычерпал – лежит, родимый, на дне. Кто только его утопил? Ничего случайного в мире нет. Представьте, если бы я пробегал в поисках ковша, время потратил, может, и до полива не добрался. Судьбу не обманешь, если уж она хочет, чтобы ты что-то нашёл, так любыми путями тебя бочку опорожнить заставит.

Так Евгений за какой-нибудь очередной деревенской работой рассказывал. Сядет, например, на лавочку с заднего входа. Возьмёт поленце, топором его тихонько на щепки разделает. Он это называл – «щепоту? для растопки заготавливать». Сам, кажется, это слово «щепота?» и придумал.

Светка где-нибудь поодаль в гамаке с книгой обустраивалась, отцову болтовню мимо ушей пропускала. А Галка рядом с дядей Женей сидела, слушала, вникала. Нравилось ей потом обо всех этих природных помощниках и вычерпанных бочках размышлять. О случайностях и закономерностях. О судьбе и её взаимодействии с человеком. Вот все говорят – Судьба. А ведь пока человек сам ведро не возьмёт, так до подарков судьбы и не доберётся. И что же выходит? На судьбу полагаться нельзя. Но и со счетов сбрасывать тоже не стоит! Есть всё-таки какие-то высшие силы, которые человека со всеми его стремлениями и желаниями одним мизинцем размазать могут. Одним порывом ветра, одной волной. В деревне это особенно ясно видится: здесь и огонь, и вода, и гром, и молния. И люди тут разные. Хотя люди, конечно, везде разные. Дядя Женя говорит – все хорошие. Он и Светку так учит, что все хорошие. Но Галя с ним не согласна. Вот, скажем, родители, да, хорошие, от них удара под дых не ждёшь. Поспоришь с ними, выскажешь своё мнение, они, может, даже рассердятся, но не возненавидят, что-то мягко подкорректируют, что-то резко пресекут, но останутся родными людьми, друзьями. А учителя в школе – другое дело. Скажешь что-то поперёк – так и обиду затаят, оценки занижать начнут, придираться. Или продавцы в магазине: кто-то попытается обсчитать, да восхитится потом, что Галю не проведёшь, она сумму до копеечки проверит. А другие гнилушек от злости подбросят. Даже если девушка сама себе помидоров в пакет наберёт, так втихаря непременно пару томатов на давленные подменят. Дядя Женя учит и тут во всём хорошее видеть – опыт, мол.

Только Галя поправляет:

– Не хорошее, а положительное. Хорошего в этом и нет ничего, но в плюс всё равно засчитано. Всё уроки жизни: и выражение глаз можно запомнить, с каким обманули, и голос лживый, да и просто само по себе знание, что люди бывают разные, – очень важно! Не хорошие и не плохие. Разные. И поступки бывают разные: у плохих людей – благие, а у хороших – гадкие. И оценивать надо поступок, а не человека. И вообще, дядь Жень, мне кажется, что понятия «хорошо» и «плохо» – пустые какие-то. Ничем не наполненные. Когда сказать нечего, не знаешь, как оценить, вот и говоришь: хорошо или плохо. Пресные это какие-то понятия. Слова, которых как бы и нет! Как дела? Хорошо. Как тебе фильм? Хорошо. Как учёба? Плохо. Замени слово на галочку – смысл не поменяется. Вроде как и ответ – и не ответ. А про фильм же столько всего сказать можно: если тронул, всю душу в отзыв вложишь. А если мимо сознания прошёл, так тоже нужно подумать: почему? И ответ тогда будет полным, распространённым и в том и в другом случае. А хорошо и плохо – это слова, которыми от собеседника отделываются. Без вкуса, веса, силы и заряда! Вот так!

Евгений в чём-то разделял мнения Галочки, а в чём-то был категорически не согласен, но в целом они обычно расходились после беседы довольные друг другом. Он, правда, всегда просил Галю быть со Светочкой помягче, реалистичным подходом к жизни не мешать той верить в чудеса. Галя кивала, очень по-взрослому понимая, что однажды Свете самой придётся выбрать из этих двух точек зрения. Так уж бывает: один человек уже в четырнадцать лет видит дорогу, по которой пойдёт дальше, будто она освещена всеми фонарями мира. А другой полжизни проблуждает в тумане, всё время кого-то выискивая, а порой даже теряя себя самого, но так и не найдёт нужного пути…

***

В дачной жизни Света сохранила свою привычную леность и неумелость, и даже, кажется, их преумножила. От любой работы она не то чтобы отлынивала, а просто была далека по причине неприспособленности и неподготовленности. С большой охотой Света гуляла по полям, собирала цветы, плела венки из одуванчиков, но ни разу не вызвалась разбить клумбу и вырастить цветы прямо на участке, предпочитая дикорастущие луговые растения домашним именно по той причине, что за ними не надо ухаживать. Когда отец выходил на покос, она, бывало, сидела неподалёку и следила, чтобы он не скосил начинавшие пробиваться ростки дубков и берёзок, не потревожил бабочку или стрекозу.

– Ты скоро запретишь мне и комаров прихлопывать, – смеялся Евгений, – а они, знаешь ли, кусаются! По твоей логике я либо должен терпеливо ждать, пока они насосутся, либо откладывать косу, бережно снимать с кожи каждого комарика, пожурить за учинённое безобразие и отпустить на волю. Доченька, нельзя прожить жизнь, не затоптав ни одного цветка и не убив ни одного комарика. Ты же рвёшь луговые цветы, так почему мне нельзя на участке скосить одуванчики?

– Здесь они наши. Мне их жалко. А в поле они ничьи и становятся моими, когда я вплетаю их в косу или ставлю в вазочку.

– Ты моя маленькая фантазёрка! – отец обнимал дочь и, конечно, всё-таки скашивал большую часть растущих на участке одуванчиков, оставляя только небольшой жёлтый пятачок, чтобы доставить Светочке удовольствие. На всякий случай он не рассказывал впечатлительной дочери, что каждый раз, когда идёт по траве, в галоши сваливаются улитки и, само собой, он раздавливает их пяткой, отчего в обуви становится склизко и липко. Узнай об этом Света, она запретила бы ему косить навсегда! Если доводилось вырубать деревья, то Евгений старался заниматься этим втихаря от дочери, пока Света уходила гулять.