Источник питания

Он снова посмотрел мне в глаза. Я плохо видел из-за слепящего света и застилавших глаза слёз.

– Думаю, наше знакомство подошло к концу. Гевси, заверни гостю мясо с собой. Пусть угостит родных. Всего хорошего.

Шонди поднялся и направился к выходу из столовой.

– До свидания,– только и выдавил я, понимая, что мне указали на дверь. Чем это обернётся для наших отношений с Гевси? Если мы сохраним их, то вынуждены будем держать наши встречи в секрете, а если придадим огласке – что тогда? Гевси лишится дома?

– Папа,– Гевси встала из-за стола,– ты не можешь так уйти.

– Я у себя дома и волен идти, куда мне вздумается в любое время.

– Мы ещё не закончили наш вечер! – выкрикнула Гевси.

– Заканчивайте,– парировал Шонди, на секунду остановившись,– и мой вам совет – не начинайте новых. Так будет лучше для всех… тёзка.

– Чаю? – тут же предложила Менесса, и этот вопрос показался мне особенно унизительным в сложившихся обстоятельствах, как, впрочем, и предложение Шонди взять с собой мясо.

– Нет, спасибо,– я постарался сохранить лицо, но актёр из меня никудышный, отказ прозвучал резко.

– Верно, чай есть и в Умбрусе,– сказал напоследок Шонди и вышел прочь.

Ночью меня разбудил стук в дверь. Я проснулся и прислушался. Ночь была лунная, очертания предметов виделись отчётливо. На соседней кровати спал Омбраж, скинув на пол одеяло и скомкав под собой простыню. Стук повторился. Брат во сне почесал грудь и перевернулся на бок.

– Кисертет, ты спишь? – мама приоткрыла дверь, так и не дождавшись ответа на стук,– к тебе пришли.

– Пришли? – изумился я и взглянул на часы: два пятнадцать.– Кто может прийти ко мне в такое время?

– Девушка. Говорит, её зовут Гевси. Я налила ей чаю и посадила на кухне.

Я вскочил с кровати, едва не запнувшись об одеяло Омбража. В любую другую ночь я сразу же заботливо укрыл брата, но сейчас было не до того.

– Спасибо, мама,– поблагодарил я несколько суетливо, размышляя, не следует ли вернуться и натянуть брюки. Не стал.

– Привет,– Гевси сидела за столом. За нашим столом, чего раньше никогда не случалось. Бывать у меня в гостях ей прежде не доводилось.

На ней было то же платье, что и в родительском доме за ужином,– чёрное, чуть ниже колен, с большой розой из стразов на груди. Августовские ночи Умбруса не располагают к прогулкам в лёгком наряде и босоножках…

– Я сбежала из дома,– сообщила Гевси и приподняла за ручки небольшую дорожную сумку, выглядевшую полупустой,– здесь только самое необходимое, насколько женщина может понимать в самом необходимом. Зубная щётка, смена белья, книга… Я дура, да?

В кухне света было меньше, чем в нашей комнате с Омбражем. Окно выходило на другую, не освещённую луной, сторону. И платье, и босоножки, и худощавую сумку я скорее представил мысленно, впитал звериным чутьём, воспитанным сызмальства взамен утраченного полноценного зрения. Год с Гевси и постоянная привычка видеть душой больше, чем глазами приучили меня дорисовывать картинки, добавлять краски к еле различимым очертаниям, выводить в цвете невидимые, словно нарисованные молоком, знаки.

– Ты устала? Может быть хочешь лечь? Или принять душ? – сегодня мы не играли в приставку, я вернулся слишком расстроенным и сразу лёг в постель, зато теперь я мог подержать для Гевси фонарик в ванной, взяв пару сэкономленных крошек от батончика из маминых запасников.– С едой сложнее. У нас есть только суперпитательные батончики «Источник питания». Наша еда на всю жизнь,– как зомбированный, добавил я рекламный слоган,– они у мамы под учётом, иначе нашей семье не прожить. Мама умеет вести хозяйство так, чтобы на работе нас не свалил упадок сил и дома мы могли бы иногда позволять себе небольшие радости.

Я улыбнулся.

– Я пойду,– Гевси поднялась. В её реплике прозвучало смущение. Зря я сказал про еду. Теперь она будет считать себя нахлебницей, хотя не съела ещё ни единой крупинки в моём доме. Хорош хозяин, нечего сказать!

– Ты должна рассказать мне всё, и мы вместе решим, как поступить дальше.

Когда я ушёл… Тихо ушёл, без лишних слов и пылких эмоций: поблагодарил хозяйку за ужин, пожал Шонди руку, нежно поцеловал Гевси. Так или иначе Шонди и Менесса – родители моей возлюбленной, выказать малейшее неуважение к ним означало бы лишиться любимой. Любой укол в их адрес непременно коснулся бы и Гевси, опосредованно, словно удар шпагой через яблоко, но от этого не менее болезненно.

Так вот, когда я ушёл, Гевси отправилась в кабинет отца. Шонди сидел перед широким экраном стационарного компьютера, в кожаном кресле, слегка потёртом, но оттого не менее любимом, и прихлёбывал чай с лимоном из стакана в позолоченном подстаканнике, придерживая серебряную ложечку большим пальцем.

Об этом кресле и привычке держать ложку в стакане он не раз говорил в интервью:

– Знаете, привычки – как старые домашние питомцы. Вроде давно пора усыпить, а рука не поднимается. Вот так и я – могу позволить себе новое кресло, а работаю в том же, что и двадцать лет назад, и ложечку из стакана не вынимаю. Когда-то азарт учёного не оставлял мне времени на такие пустяки, а особый ангел-хранитель следил, чтобы я не выколол ею глаз…

– Папа,– Гевси заговорила с порога,– хочешь ты того или нет, но я буду встречаться с Кисертетом!

Шонди положил в рот дольку лимона, скривился на мгновение, жестом призывая дочь к ожиданию, погонял дольку во рту, а после сплюнул охряную кожицу обратно в стакан.

– Встречайся с кем хочешь, Гев, мы с мамой никогда не ограничивали ни круга твоих знакомств, ни пространной области твоих интересов. Мы пытались не создавать для тебя запретных плодов, и добились в этом определённых успехов. Плохих компаний ты предпочитала избегать сама. Кисертет отличный парень, только, знаешь ли, не следует приводить в дом всех отличных парней, с которыми ты заводишь романтические отношения. Я доверяю тебе полностью, уверен, все твои парни – отличные ребята. У меня много работы, мне некогда, да и мама не обязана кормить кого попало.

Гевси была уязвлена:

– И сколько по-твоему у меня было отличных ребят, папа?

Отец махнул рукой, предлагая оставить эту тему без обсуждения.

– Нет, ты скажи… Может, я чего-то о себе не знаю! И чтобы тебе было понятнее: я привела в дом не кого попало, а своего жениха!

– Милая,– Шонди состроил гримасу, означавшую «Довольно, доченька, успокойся».

– Не надо смотреть на меня, как на престарелую мамашу, пришедшую на светский раут в халате и без колготок, что, несомненно, смутило бы всё ваше ослепительное общество!

– Я вовсе не смотрю на тебя… хм… – повторить сравнение Шонди побрезговал,– ты взрослая, свободная, совершеннолетняя девушка, и я не вправе тебе что-то запретить, но позволь хотя бы вкратце обрисовать перспективу.

Гевси опустилась на резной деревянный стул из дуба, сделанный на заказ.

– Ты – дочь богатых родителей. Твой отец дружен с главой государства, он не последний человек в стране. Идея насчёт использования ресурсов человеческого организма для питания электрической техники принадлежит, конечно, не мне, она давно витала в воздухе, но ухватить её и развить в нужном направлении удалось именно нашей команде. Увы, сейчас многих уже нет в живых. Я начал этот проект почти зелёным двадцатилетним юнцом, парнишкой, которого многие научные деятели принимали на вид за несмышленого практиканта. Мне было нелегко доказать преданность науке и перспективность моих задумок. Я могу дать тебе всё – кров, еду, образование, отдых – где хочешь, когда хочешь и сколько хочешь. Но, прости, выбирать себе пару тебе придётся среди равных нам по статусу. Это будет благоразумно с твоей стороны, а также это важно для меня. Пойми, я не для того столько лет работал, чтобы жить под одной крышей с нищими. Мне почти шестьдесят лет, я сноб и не боюсь в этом признаваться.