– И нам не станут платить из-за тебя, – кричали рабочие.
– Кто вам говорит, што я даром работаю? – спросил Горюнов.
– Сам ты говорил, што Назарко не дал тебе денег.
– Даст.
– Не даст, помяни меня: он не тебя одного надувает.
– А вот што: коли храбер, подем с нами теперь к нему.
– Нет, братцы, я теперь не пойду. Идти придется рекой.
– Ты нас за кого считаешь?
Начался крик. Горюнова стали бить, но в это время в заведение вошел Ульянов с мужчиной в полушубке.
– Стой!! Команду слушай! Братцы! Поберегитесь – сила! – кричал Ульянов навеселе.
Рабочие затихли и подступили к Ульянову.
– Прощайте, братцы! Прощай, моя служба!
– С ума сошел, Ульянов! – кричали рабочие.
– Глядите, как нализался! Дай-ко, Фадей, ему косуху!
– Я вас потчую… Фадей, полуштоф!.. Кон-ченно!!. – И Ульянов крепко ударил рукой о стойку, так что посуда на полках задребезжала.
Рабочие хохотали, ругали Ульянова шутя, и сколько ни допытывались от него сути, он ничего не сказал никому, кроме Горюнова, которому сказал на ухо, что завтра, чем свет, он идет на прииски, и если Горюнов хочет, то он его приглашает с собой.
– Послушай, брат, тулуп-то у тебя хорош; только если пойдем, он тебе будет мешать. Променяемся, – проговорил вошедший с Ульяновым мужчина Горюнову.
Ульянов угощал своих приятелей, и поэтому на Горюнова и вошедшего мужчину не обращали внимания.
– Ты не беспокойся. Я, братец ты мой, подрядил Ульянова на прииски и тебя подряжу. Хоть сейчас пять рублей задатку, – говорил мужчина.
– Об этом мы потолкуем завтра.
– Завтра надо ехать… А вот тулуп-то я бы у те взял.
– Как же без тулупа?
– Ох ты, кайло! Ну, променяемся. Пять рублей придачи!
– Десять!
– Шесть!
– Семь!
Горюнов променял свой тулуп на полушубок и получил придачи шесть с полтиной.
Немного погодя Ульянов, Горюнов и мужчина вышли из заведения.
– Ну, други, решено? – спросил мужчина по выходе из заведения.
– Я плохо што-то понимаю, – сказал Горюнов.
– Узнаем всё – не покаешься, – сказал Ульянов.
– Уговор такой: никому не говорить, куда мы идем, и никого больше не брать, – сказал мужчина.
– Ну, так завтра мы к тебе придем в заутреню.
– Ладно. Прощайте. Помните: никому не говорить! – И мужчина пошел налево; Горюнов с Ульяновым пошли направо.
Дорогой Ульянов вполголоса рассказал Горюнову, что этот человек кум его кумы, Кирпичников, которого он не видал годов пять и о котором не имел никакого известия. Теперь он встретил его у кумы и узнал, что он ездил с приисков к одному купцу, которому обязался разыскать какой-нибудь прииск, и находится на одном прииске доверенным. Ульянов стал соболезновать о своей жизни, и Кирпичников предложил ему работу на прииске с платою в месяц по пятнадцати рублей и согласился принять даже Горюнова за ту же плату, как человека грамотного, который может ему сводить счета. Эту плату он обещал дать только на первый раз. Ульянов заикнулся было о семействах, своем и Горюнова, но Кирпичников сказал, что семейство и здесь может жить, а что туда идти далеко, и хорошо еще, уживутся ли они там с беглыми.
Дома, ложась спать, они ничего не сказали своим семействам о предстоящей поездке. Но утром без сцены у Ульянова не обошлось.
Ульянов пробудился в четвертом часу, встал и зажег лучину, что удивило Степаниду Власовну.
– Ну, хозяйка, ставай благословясв. Далеко сегодня пойду.
– Будь ты проклятая, хвастуша, – отвечала хозяйка и отвернулась к стене.
– Кроме шуток… На золотые иду.
– Наплевала бы я тебе!.. Еще не всю водку-то вылакал в кабаках!
Елизар Матвеевич стал собираться не на шутку в дальний путь. Жена следила за ним сперва прищурившись, но потом ее стало брать раздумье: неужели он так рано идет?.. У меня и хлеба-то для него не напечено…
– Как же ты на кордон без хлеба идешь?
– Шабаш! Деревья еще вчера куме продал. Баста!.. Ставай, говорю, кроме шуток.
Жена села и проговорила:
– Да ты чего?
– На золотые иду с Кирпичниковым.
– А он разве здесь?
– Вчера приехал к куме, а сегодня едем с ним.
– Да ты в своем ли уме-то?