Фаворский свет

– Её давно здесь нет, – вздохнул писатель.

Гурьянов съязвил:

– Гербом края станет зубастая болотная рыба, с толстой шкурой, что не счистишь.

Олег не мог смириться.

– А там, у губернатора, небось, едят и чёрную икру, и осетров. Почему вы смиренно принимаете всё, как есть?

Местные молчали, им было неловко.

– Так заведено, – скромно ответила Эльнара.

Олег помрачнел.

– Гибель рыбы – к концу света. Что же здесь произошло, какие катаклизмы? Может, перемена климата?

– Похоже, так! – нервно почесался Гурьянов. – Прежнее изобилие большевики сократили, а либералы совсем уничтожили.

Олег глянул на него снисходительно, привыкший к нападкам на либералов. Местные были смущены.

– О наших делах вы знаете понаслышке, – сказал директор, почему-то усталым тоном. – То есть, постоянно не жили.

– А чего у вас осталось? – небрежно бросил Олег.

– Много чего, – ласково сказал писатель. – Это надо почувствовать. Прочитайте мою книгу.

Мне нравился этот безответно добродушный писатель.

– Уже просмотрел! Я восхищён! – вскричал Олег тоном кота Бегемота и вытащил из папки голубую книжицу с тёплой надписью автора. – Какая чистота местной души! «Когда справляли новоселье, рыбаки, как водится, пустили в новый дом котёнка. А на дворе, в собачью конуру, поместили щенка с лисьей шубкой и мордочкой, по кличке Пулька, в курятник – петуха Петра. Все они прижились, значит, ко двору». – А стиль! – восторгался Олег. – Праведных отшельников.

Писатель смотрел на него добро, как на шалуна.

Моя Беатриче бедово бросила:

– А давайте споём! Затопи ты мне баньку по белому…

Взметнула мотив таким дурным голосом, что все стали хохотать.

Она не смутилась. Мы с Олегом разноголосо подхватили:

– Я от белого света отвык…

Она неожиданно оборвала, и голоса тоже сникли.

Снова выпили. Писатель добродушно рассказывал об уникальном крае. Его рыхлое лицо с седыми кустами бровей расплылось радостью. Я воображал, сколько дорог он обошёл, и каждую изобразил, хотя бы мысленно, – всю его жизнь сказочного Берендея.

Олег вторил цитатами из голубой книжки:

– «Григорий Калистратович заготавливал себе дрова в лесу, жена Любовь Ивановна поместила в клетку крольчиху Кралю. Пулька шагнул навстречу, но та шлёпнула его лапой и забилась в угол. Пётр захлопал крыльями». А ты, отец, до сих пор в осаде тоталитарного режима, уходишь в природу!

Я знал, что Олег проповедовал концептуализм.

Эльнара оживилась, стала рассказывать о своём предприятии.

– У нас все молодые, директор тоже молодой душой. Шумно, интересно.

– А сколько у вас в крае получают? – снисходительно спросил Олег.

– Двенадцать тыщ в среднем.

Олегу стало больно за аборигенов.

– Как на такие деньги можно прожить? Модернизируемся, а народ всё равно живёт в нищете! Как сто, тыщу лет назад!

Эльнара улыбнулась.

– А что нам! В регионах у всех такая зарплата. Здесь жить дешевле.

Писатель извиняющимся тоном сказал:

– В наших людях осталось духовное богатство! Вы почувствуйте – в каждом есть спокойствие силы, она не даёт падать духом в нищете. Весь край живет на подъёме.

Глаза Гурьянова остро блеснули в чёрной оправе очков.

– О чём вы говорите? Это раньше в нас была духовность. Люди были бескорыстны и благородны. Вспомните молодость – мы горели великими стройками. Чистым огнём! То был особый, удивительный мир, который умирает сейчас катастрофически. Для меня заменить его нечем, и моя боль никогда не смирится.

– Фальшивым огнём горели! – бодро сказал Олег. – Ты-то жил хорошо, делал карьеру. Несмотря на то, что отца посадили.

– Да, мой отец был репрессирован! Но это не отменяет великую идею! А что сейчас, мирно? Куда привели либералы?

О чём они? Я ощущал блаженство, как телёнок, и не нравилось возвращение к спорам из прошлой жизни.

– Не трожь либералов! – Олег угрожающе нацелил пластмассовую вилку на Гурьянова.

– Нет смыслов, нет веры. У либералов нет идеи.

– Смысл в том, чтобы жить. И хорошо жить. Без идеологий.

– Кому хорошо жить? И как жить? – горестно спросил Гурьянов, беззащитно оглядываясь. – Без веры, без цели?

Мне стало неловко перед гостями.

– Это они оттачивают искусство диалога. Ищут истину. И учтите – без мордобоя.

Директор примирительно сказал:

– Нужно работать по совести, без захватов чужого.