Кронштадт и Питер в 1917 году

Все прекрасно в этой книге: и смещение акцентов, и периодические выкрикивания «не виноватая я» и мягкий компромат на деятелей типа Ленина и Молотова. Больше всех доставалось Сталину, конечно, но в конце книги. Также, как и остальные «переворотчики» темного Октября, Раскольников считает, что если он произнес несколько раз фразу «адмирал Вирен» был жесток с матросами», то это дает право им его пристрелить и сбросить в овраг. Да и вообще: «Расстрелы офицеров, происходившие в первых числах, марта, носили абсолютно стихийный характер, и к ним наша партия ни с какой стороны не причастна.» Революцию задумали мы, а вот к гневу революционной толпы не имеем никакого отношения, как бы подчеркивает Раскольников в своих воспоминаниях. И продолжает смаковать убийство за убийством. «Более мужественно, чем Вирен, умер адмирал Бутаков. Этот весьма недалекий адмирал просто-напросто отказался отречься от старого режима и не унижался, цепляясь за жизнь, как это делал Вирен.» Да чего переживать, если по …Далее

Книга в своем роде удивительная. Я ни разу не видел такого дубового описания революционных дней. Особенно от одного из участников, который был в самой гуще событий. В книге приведено множество фамилий, бегло описывается вереница событий, но в сухом остатке не остается ничего: ни анализа ситуации, ни ее описания, ни людей, ни мыслей, ничего.Раскольников – солдат большевизма без страха и упрека. Он знать ничего не знает, и не хочет знать, кроме линии партии. Любое рассуждение, тем паче сомнение-отклонение – это слабость, недостаток партийной дисциплины, пролетарской спайки. Молодой, активный, бесстрашный человек в яркие роковые дни России представляется гуттаперчевой куклой, примитивным автоматом.Он одинаково партийно, прямо, резко ведет митинги, агитирует, редактирует газету, организует оборону, собирает разведданные. Для него рабочие массы могут быть только более или менее прогрессивными. А этот уровень измеряется исключительно безапелляционной преданностью слову и делу Ленина. Качеств…Далее