Братья и сестры. Книга 1. Братья и сестры. Книга 2. Две зимы и три лета

– Лукашин. Иван Дмитриевич.

– Так, так, Иванушко… К родимой, значит, да к жене попадаешь? А из какой деревни? Фамилия-то ровно не здешня.

Новый знакомый неожиданно и весело рассмеялся:

– Из райкома. На посевную к вам послан.

Женщины с немым изумлением переглянулись между собой.

– Вы уж нас не обессудьте! – опять вдогонку закричала Василиса. – Может, чего и лишнего наговорили…

На покатой горушке, перед самым спуском в низкую луговину, сплошь затопленную половодьем, Лукашина догнала молодая смазливая бабенка, игривый взгляд которой он чувствовал на себе во время недавней беседы с колхозниками.

– Коль уж вы бойко шагаете! Походочка фронтовая – я вся запышалась… Вы куда это направились? Вон теперь где переходы-то, – указала она на кусты слева. – Пинега раздичалась – страсть. Чужому человеку и ходу нет. Пойдемте. Уж коли я первая вас заприметила, я и выведу…

Варвара задорно подмигнула ему, слегка приподняла подол платья и свернула налево.

Лукашин, приноравливаясь к ее мелкому шагу, кивнул на реку:

– Что она у вас, всегда такая?

– Пинега-то? Раз в десять лет молодость вспоминает. А так, чего уж – не Черное море, – авторитетно заявила Варвара и сбоку посмотрела на него: учти, мол, и мы не какие-нибудь.

Вскоре она остановилась:

– Ну вот, на угорышек-то взойдете, там и переходы. А потом опять вправо изгородь будет, – повела она рукой, – все низом, низом, а там и косок – дорога в гору. Видите, вон человек-то на угоре… Да ведь это Степан Андреянович… – вдруг изумленно зашептала Варвара, качая головой. – Мы уж думали, карачун ему, две недели в рот не бирал, а он, вишь вот, ожил. Это он на реку взглянуть вышел.

За озериной, на пекашинской горе, недалеко от огромного дерева с черными разлапистыми ветвями, стоял человек, опершись на палку. Издали невозможно было рассмотреть ни его лица, ни его одежды, но одно показалось Лукашину несомненным: это был рослый, крупный человек.

– Сына у него убили. Один сын был, и того убили, – вздохнула Варвара.

– Как вы сказали? Степан Андреянович? А фамилия не Ставров?

– Ставров. А вы откуль знаете? – удивилась Варвара.

– В газете читал. Это он сдал свое добро в фонд Красной Армии?

– Пошевни-то да дрожки? Он. А про меня уж в той газетке ничего не написано? – с неожиданным простодушием спросила Варвара. – Иняхины мы. Я тоже овцу сдала.

– Ва-ру-ха!.. – донесся злой, хриплый голос с поля.

– Эко пасть-то раскрыла. Без Варухи шагу не ступит, – рассердилась Варвара, но ответила с неизменной ласковостью: – Иду, иду, Марфинька…

Затем, обернувшись к Лукашину, она торопливо заговорила:

– Командировочные-то у нас всё больше у Марины-стрелехи останавливаются. Она из-под земли вино достанет. Ну а теперь вина нету, кто рад со старухой! С одним глазом, ничего не видит. Вы ко мне приходите.

– Ва-ру-ха!..

– Околей ты дале, иду. Могла бы и мою лошадь пригнать. – Варвара сделала несколько шагов и опять обернулась к Лукашину: – Дак вы ко мне, ежели пожелаете… Летось[13 - Летось – прошлым летом!] учитель жил – ничего, не обижался…

Варвара засмеялась и, махнув красным подолом, скрылась за пригорком.

– Ну и ну… – улыбаясь, покачал головой Лукашин. Затем он еще раз посмотрел на одинокую фигуру, все так же неподвижно стоявшую на горе, и пошел к мосткам.

…Во дворе правления он увидел мужчину и женщину.

Они стояли на открытом крыльце и, судя по всему, о чем-то крупно спорили.

– Не стращай, не поеду! – выкрикнула женщина. – Сама не поеду и людям не велю.

– Ты что? Приказы не выполнять? – наседал на нее мужчина в кубанке с красным перекрестьем поверху. – Весну военную встречаешь?

– Здравствуйте, товарищи.

Мужчина и женщина разом обернулись.

– А, фронт… – приветливо разулыбил свое рябое лицо мужчина и, сойдя с крыльца, протянул Лукашину руку. – Домой? На побывку? В какую деревню? Минина! – резко обернулся он к женщине: – Выделить лошадь! Немедленно! Понятно?

Темные глаза женщины сузились:

– Нету у меня лошади! Заняты… – И она, злая, сердито раздувая ноздри, сбежала с крыльца.

– Видал, какой черт! Да, брат, кто с немцами, а я с бабьем воюю. Ну мы это дело обтяпаем. Лошадь будет.

Лукашин, задетый за живое неласковым приемом женщины, проводил ее взглядом до угла. Она шла размашистой, мужской походкой.

«С характером», – подумал он.

– Лошадь мне не надо. Я к вам из райкома.

Час спустя Лихачев, весь красный, выскочил из бухгалтерской в общую комнату.

– Ну, как международная обстановка? – полюбопытствовал Митенька Малышня, растапливавший печку.

Лихачев грохнул дверью.

Глава шестая

План Лукашина, когда он отправлялся в «Новый путь», был самый обыкновенный: вечером в тот же день собрать колхозников, рассказать о положении на фронте, а затем уже, после этой духовной зарядки, влезать в колхозные дела. Но головотяпское распоряжение Лихачева, о котором узнал он от колхозниц в поле, опрокинуло все его первоначальные намерения. Надо было, как говорится, сразу брать быка за рога.

Два дня Лукашин знакомился с колхозными делами: разговаривал с людьми, обошел скотные дворы и конюшни, побывал в кузнице. Творилось черт знает что! Сеялки не ремонтированы, плуги, как на слом, свалены в кучу под открытым небом у кузницы – ржавые, с прошлогодней землей на лемехах. С кормами и того хуже: прохлопали, не вывезли до распутицы с дальних речек. И все это в колхозе, о котором в райисполкоме с уверенностью говорят как о добротном середняке, не внушающем опасений за исход посевной. А председатель? Слова доброго о нем никто не сказал.

«Ну погоди у меня, – с бешенством думал Лукашин, – я тебе мозги вправлю!»

В нетопленом клубе – бывшей церкви с темными высокими сводами – холодно и мрачно. Единственная лампешка с выщербленным стеклом освещает лишь сцену. В глубине все еще хлопают двери, скрипят скамейки под рассаживающимися людьми. Шум, приглушенный кашель, пар от дыхания.

– Все староверки прикатили, – замечает Лихачев, наклоняясь к Лукашину. – А бывало, в этот самый храм божий на аркане не затащишь.