Ф. А. Абрамов. Сборник

– Болото не загорится?

– Не должно бы. Оно хоть и Сухим называется, а северный край мокрый.

Неторопливо начали разбирать топоры, лопаты – пора было отправляться домой.

– И чего она летает, окаянная… – вдруг недовольно проворчала Марфа.

– Кто, где? – заоглядывались женщины.

– Гляньте-ко, женки, – с изумлением сказала Варвара, – птица…

Действительно, метрах в ста от людей над вершиной высокой и тонкой, как мачта, сосны, росшей на краю болота, кружилась какая-то большая серая птица. Она то круто припадала к вершине, то, широко распластав крылья, взмывала над нею.

– Чего-то там есть, зря летать не будет.

– Ну-ко, Мишка, у тебя глаза повострее, – толкнула Варвара Мишку.

Но Мишка и без ее просьбы, вытянув шею, напряженно всматривался в макушку сосны.

– Чего-то чернеет… – неопределенно сказал он.

– Да ведь это, бабы, гнездо у ей на дереве! – всплеснула руками Дарья. – Вот глупая, нашла место…

Сердобольная Василиса поднесла к глазам конец плата:

– Вишь вот, тварь бессловесная… Слова сказать не может, а мать – деток своих в беде не бросила…

Недалеко от сосны в воздухе взлетела и с треском рассыпалась горящая головня. Серая птица еще беспокойнее заметалась вокруг сосны. Вдруг она бросилась к людям, пролетела над их головами, да так низко, что Лукашин почувствовал на своих губах запах птичьего пера.

– Это она людей на помощь зовет, – вздохнула Дарья. – Ей-богу, бабы…

– Ну-ко, люди… жалко ведь… сгорят, – засуетилась Варвара.

– Срубить надо! – тряхнул головой Трофим и стал вынимать из-за ремня топор.

– С ума-то не сходи! – закричали на него женщины. – Дерево упадет – что будет…

Трофим с обидой отошел назад.

– Нет лестницы… кабы лестница – снять можно.

– Эк вам далась эта птица, мало их сгорело сегодня, – начал увещевать разволновавшихся женщин Софрон Игнатьевич и не докончил.

Мишка Пряслин со всех ног бросился к сосне.

– Миша, Мишка, куда? Вернись! – закричала Анна.

Мишка даже не оглянулся. Подбежав к сосне, он с ходу начал карабкаться по стволу. Но ствол был гладкий, тонкий, и едва он сделал несколько перехватов, как ноги его скользнули, и он оказался на земле.

– Мишка, Мишка, не смей! – опять закричала мать.

Минуту спустя Мишка, цепко оплетая дерево руками, снова карабкался по стволу. Серая птица теперь кружилась над самой Мишкиной головой. Она взмывала кверху, тяжко хлопая огромными, с белым подбоем крыльями, падала вниз и, очертив круг-два над головой парня, снова устремлялась к вершине. «Скорей! Скорей!» – казалось, умоляла она. И Мишка лез и лез. Люди, задрав головы, не сводили с него глаз. Вдруг густая пелена дыма скрыла парня.

– Ми-и-ша-а… Ми-и-шка-аа!

Анна рванулась вперед, но кто-то схватил ее сзади.

– Люди вы или нет! Птицу пожалели, а у меня…

Когда дым рассеялся, все с облегчением вздохнули. Мишка, сжавшись в комок, по-прежнему карабкался по стволу. На минуту он остановился, передохнул, махнул людям рукой, точно успокаивая их, и опять полез вверх. Теперь до вершины осталось метра три. Но какие это были метры! Тонкая сосна под тяжестью тела выгибалась, качалась… А рядом бушевала разъяренная лава огня.

– Назад! Назад! – закричали все в один голос.

Кажется, только теперь дошло до каждого, какой опасности подвергался парень. Ведь достаточно одной искорке упасть на рубаху – и он вспыхнет у них на глазах, как свечка.

Опять повалил дым кверху. В багровых отсветах пламени зловеще вспыхнули белые подкрылья птицы.

– Аа-й! – завопила Анна.

Настя схватила топор, кинулась к сосне. За ней бросились, с треском ломая сучья, другие. Рубили, оттаскивали кустарник, топтали огонь ногами, сбивали слегами[26 - Слега – тонкое хвойное дерево, жердь.], срывали мох лопатами.

– Ну, теперь не страшно, – сказал Лукашин, когда огонь отогнали саженей на десять от сосны.

Затем он отыскал глазами Настю. Она стояла у дотлевающего кустарника и, размахивая елкой, все еще расправлялась с огнем.

– Молодец, Настя!

Девушка приподняла голову, застенчиво улыбнулась и снова принялась хлопать елкой, поднимая вокруг себя целые снопы искр.

Мишка уже был у вершины.

Люди, столпившись у подножия сосны, посматривали вверх, восхищенно переговаривались:

– Достал-таки… Ну и парень!

И вдруг отчаянный вопль просверлил воздух:

– Ааа-а-а…

По свежей вырубке, широко раскинув руки, бежала обезумевшая от боли Настя. На ее спине бились языки пламени.

– Ложись! Ложись! На спину! – закричал Лукашин.

Он бросился ей наперерез, но упал, зацепившись ногой за коренья. Падая, он видел, как чьи-то руки схватили девушку, пригнули к земле.

Когда Лукашин подошел к людям, склонившимся над Настей, он с ужасом почувствовал запах горелого мяса. Она лежала, накрытая грязной одежиной, лицом в землю, с неловко подогнутой оголенной выше колена ногой. Судорожные подергивания тела, стон… Она была без сознания.

Тихо всхлипывали женщины. Лукашин закрыл рукой глаза и тоже заплакал…