Ф. А. Абрамов. Сборник

– Вот уж гостинька дак гостинька. Забыли вы нас, забыли, Раиса Ниловна.

– Ох, всю растрясло, – пожаловалась гостья, тяжело переступая с ноги на ногу.

– Как уж не растрясло. Мыслимо дело…

Наскоро обрядив коня, Федор Капитонович провел гостью в кухню. Подавая ей умыться, выговаривал:

– А что же ты, Раиса Ниловна, детушек не захватила? Скоро вот и малинка поспевать будет. То-то бы им раздолье тут.

– Просились. Малый и большой ревмя ревели: к дяде Федору хотим. Да у Петьки насморк, побоялась.

– Вишь вот, не забыли, помнят старика… А дедушко Федор их тоже помнит. Рыбка, маслице на холоду стоят, опять же огурчиков ранних…

Дети Федулова были слабостью Федора Капитоновича. Бывало, еще в первое время знакомства, Федулов, принимая дары, начнет разбираться с бумажником, Федор Капитонович посмотрит на него этак строго и неподкупно и непременно добавит: «Для детушек это. Они цвет жизни нашей…»

Свежая, намытая гостья прошла в горницу.

Крашеный пол с пестрыми домашними половиками, белые кружевные занавески, фикусы; в раскрытое окно тянет ночными запахами огорода. На столе до блеска начищенный, тихонько воркующий самовар, всякая еда: свежая рыба, грибки, маслице, зелень, ягоды – все так и просится в рот.

Раиса Ниловна опустилась на заскрипевший венский стул, расчувствовалась:

– Благодать у вас. А я мученица… Вот возьму да брошу все и останусь.

– И беспременно! – суетился Федор Капитонович, не зная, как и угодить дорогой гостье. – Я уж и горенку приготовил. Раньше недели не отпущу, и думать не смей, Раисьюшка. Пусть казнит меня Петр Созонтович.

– И когда эта война кончится? Немчура проклятая! Второй год на леченье не бывала. Это при моем-то здоровье, – жаловалась Раиса Ниловна, налегая на свежую рыбу.

– И что ты, не говори. Без отпуска… Мыслимо дело… Это баба наша понятия не имеет… А культурный человек, он ведь как? Вот у растеньев тоже: репа – она тварь бестолковая, растет, куда ни воткни, а огурчик, помидорка – им тепло, солнышко подавай. Нехорошо это Петр Созонтович делает, – осуждающе сказал Федор Капитонович. – О районе печется, а у себя под носом не видит.

– То-то и оно, жена хоть пропади. А нынче еще корова на мою голову.

– Ай-яй-яй! – сокрушался Федор Капитонович. – А Паладья-то на что?

– Полька-то? Сбежала.

– Это как сбежала?

– А так, сбежала, и все. Пришла из ихней деревни баба, соседка, и ну ругать: «Что ты, говорит, бесстыжая. Мы надрываемся, а ты тут, как барыня, прохлаждаешься!» Ну и ушла. Отплатила за хлеб и соль.

– Несознательность ихня… А сам-то что уж, порядка навести не мог?

– Сам-то? – Раиса Ниловна вытерла полные, румяные губы. – Тряпка сам-то! Пришел давеча со службы – краше в гроб кладут. Не пимши, не емши свалился на диван – слова не добьешься.

– Что так? – с тревогой спросил Федор Капитонович.

– Разве скажет. Всю жизнь умнее себя хочет быть. Только и знай – подавай мокрое полотенце на голову. А потом вот к тебе послал. На-ко, женушка, трясись на телеге, пересчитывай ребрышки… Вот останусь здесь на неделю. Пусть-ко он, дорогуля, под корову полазает… Забыла, письмо тебе прислал.

Раиса Ниловна порылась в сумке, подала письмо.

Федор Капитонович подсел к окну и, надев очки, вздрагивающими руками распечатал конверт.

«Федор Капитонович, дело повернулось не так. Я остался в меньшинстве. Под тебя тоже ключи подбирают. Срочно присылай письменное заявление с указанием тех фактов, о которых ты мне рассказывал. А то я не располагаю никакой документацией. Еще советую, съезди лично в район. Ты сумеешь сказать, что надо. Выручай, а за Федуловым не пропадет. Записку уничтожь».

Федор Капитонович легонько побарабанил пальцами по подоконнику.

– Нда, – проговорил он вслух, – вот как дела обернулись…

– Что там еще? Хотела дорогой почитать, да сморило.

– Так, приветы передает.

– Из-за приветов-то мог бы не гонять.

Федор Капитонович аккуратно свернул записку, положил в пухлый бумажник, набитый разными квитанциями. Потом, посидев еще немного, вышел из горницы.

Когда он вернулся обратно, Раиса Ниловна уже клевала носом. Она смачно зевнула, поднялась и устало расправила полные, налитые плечи:

– Спать пора… Да баньку бы к обеду истопить велел.

Федор Капитонович замялся:

– Худо ли баньку… Только уж в другой раз, видно. Петра-то Созонтовича обидеть – тоже рука не подымается.

– Чего? – зевнула Раиса Ниловна.

– Петр-то Созонтович домой наказывал… Чтобы беспременно, значит…

– Подождет.

– Не порядок это, Ниловна, – строго сказал Федор Капитонович. – Больной муж… Детки тоже…

– Гонишь?

– Ох, Раиса Ниловна, язык-то как повернется!

Федор Капитонович шагнул к ней и, хотя в комнате никого не было, зашептал:

– Неприятности у Петра Созонтовича. Враги-то его, завистники…

Раиса Ниловна махнула рукой:

– Выкрутится. Не впервой ему.

– Опять же, страда… – торопливо говорил Федор Капитонович. – Люди что скажут. Жена заврайзо… Как хошь, не годится.

– Жена заврайзо? А того, что эта жена как проклятая из колхоза в колхоз мотается?.. Ходишь, ездишь, собираешь с бору по сосенке. Эта война полжизни у меня унесет.

– Грех тебе, Раисьюшка, сетовать, – рассудительно заметил Федор Капитонович. – Ох, посмотришь, у нас как живут, слезой обольешься…