Потерявший солнце. Том 1
Никто из плененных народов не станет жаловаться на грубое обращение, ни одна женщина не придет за справедливостью к порогу захватчика, потому Ши Мину приходилось доискиваться правды в слухах и случайных разговорах. В первый год после начала войны некоторые даже бахвалились своими победами, но спустя пару дней оказывались приговорены к смерти без права оправдаться. Свою позицию главнокомандующий донес до людей просто и безыскусно: он поведет за собой только тех, кто не станет пользоваться положением и силой. К концу похода правило это приобрело твердость высеченного на камне, и насилия стало куда меньше благодаря страху.
Споры о правильности такого пути велись до сих пор. Ши Мин никому не отказывал во мнении, но и учитывать чужие слова не собирался. Юкай не сразу понял, что таким образом наставник успокаивает собственную совесть. Не решаясь выступить открыто против войны, Ши Мин пытался соблюдать свои принципы хотя бы так, пусть в ущерб делу.
Сначала в этом видели бунт, потом – неуместные попытки лучше выглядеть в чужих глазах, а теперь судить бросили: какой в этом смысл, если виновник слухов оправдываться не спешит?
На деле все было куда проще и сложнее, и причину Юкай нашел в узелках.
Всю жизнь наставника носило по родным и чужим землям, не давая закрепиться. Даже характер его изменился, но стремление к порядку никуда не делось, только приобрело совсем другой вид. Если не получается успокоить мысли, можно занять их и руки чем угодно, лишь бы отвлекало; если в мире вокруг порядка нет, так наведи его хоть на подвластном тебе крошечном кусочке.
Старые привычки, старые связи, старые принципы, от которых невозможно отступить. Лишенный собственной судьбы, Ши Мин отчаянно цеплялся за несколько якорей и терять их не желал.
Воздух потек от жара, превратился в огромную реку. Приближалось время испепеляющего зноя. Повинуясь едва заметным знакам, за спиной Ши Мина собралась группа из шести воинов. Многажды истоптанный песок стал совсем рыхлым, изрытый когтистыми лапами ящеров; каждый шаг давался с трудом.
Может, даже злой гордости пустынных жителей есть предел, думал Юкай, провожая взглядом удаляющийся отряд. Никакой гонор не стоит жизней. На мгновение он позволил себе помечтать о том, как распахиваются ворота, впуская порывы ветра и длинную колонну войск; как жители сдаются, бескровно принимая новую власть… Рассчитывать на такой исход не стоило, но уж больно хотелось оставить песчаное море далеко за спиной.
Ши Мин остановился на полпути, не приближаясь к стене слишком близко. Семерка воинов подъезжала все ближе к воротам, оставляя за собой извилистую вязь глубоких следов. Пыль поднималась, как дым от пожара, и солнце сквозь нее светило с тусклым прищуром.
Два десятка лучников замерли, нацелившись на верхний край стены. Ничто не помешает насквозь лживым улыбчивым песчаным шакалам начать обстрел прямо сквозь белую тряпку. Юкай не отводил взгляда, готовый отдать команду в любую секунду. Человек, тень, да хоть тень от тени – пусть лишь промелькнет. Ему нужен только повод.
Один из семерых воинов откинулся в седле далеко назад и выстрелил в воздух из лука. На древке стрелы развевалась длинная белая лента. Достигнув своего пика, стрела по дуге понеслась вниз и пропала где-то за стенами города.
Переговоры.
Был ли какой-то глубинный смысл в том, что символ мирных переговоров и траурные одежды имели один и тот же цвет?
Ожидание растянулось на несколько часов. Беспощадное солнце выжигало последние остатки сил, превращая разум в липкое болото. От бесконечного блеклого золота песков ломило затылок, и Ши Мин неспешно двинулся обратно вглубь строя.
На стене полыхнуло алым. Человек в облаке ярких, танцующих на ветру одежд возник из ниоткуда: он не карабкался, цепляясь за камни или веревки, а взлетел одним гибким стремительным движением и остановился на самом краю.
Стройная сухощавая фигура была по-юношески легкой, но движения выдавали немалый опыт. Многослойность одежд напоминала обычные наряды пустынников, только цвет свежепролитой крови здесь никто не решился бы носить: слишком быстро он становился грязно-розовым. Краска на солнечных лучах выгорала спустя неделю; подобные одежды могли бы надевать раз в год на важное событие, а такое расточительство было по карману только очень богатым торговцам.
В руках человек держал что-то крупное, но разглядеть предмет среди пляски кровавых одежд было невозможно. Алые всполохи на фоне истертого жаром бледного неба казались дикими и неправильными, как яркий цветок, пробившийся сквозь многолетний слой льда.
Расстояние было велико, но ни один солдат не мог отвести взгляда от человека на стене.
От попыток рассмотреть подробности у Ши Мина заслезились глаза. Посланец выглядел слишком ярко и вызывающе: гордо расправленные плечи, вскинутый подбородок – вся его фигура казалась наполненной презрением и равнодушием. С таким видом выходят войну объявлять или умирать, но не смиренно просить о снисхождении в обмен на отсутствие сопротивления. На мгновение показалось, что за спиной его рдеют готовые развернуться крылья, которые вознесут на недосягаемую высоту; если же они не развернутся, то человек просто шагнет вниз и сгинет в песках.
Посланник медленно поднял руку, демонстрируя округлый светлый предмет. Ветер взметнул за его спиной две длинные тонкие косы, кажущиеся блекло-серыми, пыльными. Изящество движений, прическа и яркий наряд сложились в одно целое, и уже невозможно было не заметить очевидного: от лица сопротивления говорить пришла женщина.
Постояв с минуту под прицелом множества глаз, она разжала пальцы, отпустив свою ношу вниз. Взгляды невольно заскользили вслед за летящим предметом, но Ши Мин продолжал наблюдать за посланницей.
Она тем временем наклонилась, сорвала белое знамя, неторопливо вытерла руки и пустила ткань по ветру. Тонкий шелк тут же подхватили раскаленные потоки воздуха и потащили над строем. Подсвеченную солнцем белизну пересекала уродливая бурая полоса.
Ши Мин всего на секунду перевел взгляд на парящее знамя, но через мгновение женщины на стене уже не оказалось. Ворота остались наглухо закрытыми.
Пока несколько солдат под прикрытием щитов пробирались к стене, Ши Мин потянулся к фляге. Между стенок едва слышно плеснули жалкие остатки воды. Юкай передал свою, практически полную, разглядывая протянутую навстречу ладонь с тонкими бесплотными пальцами. Наставник поблагодарил кивком и с раздражением принялся разматывать слои невесомой ткани, уберегающей лицо от песка.
Сегодня Юкай как-то слишком отчетливо увидел ввалившиеся щеки, скулы с пятнами шелушащейся сухой кожи, бледные губы в трещинах – будто через увеличительное стекло. Слова сорвались прежде, чем юноша успел облечь их в хоть сколько-нибудь вежливую форму:
– Тебе нужно вернуться.
Будто не слыша неуважительного обращения, больше похожего на приказ, Ши Мин сделал один глоток и сосредоточенно слизнул последние капли с губ. Закрыв горлышко пробкой, он вернул флягу, не отрывая глаз от темных фигур воинов.
Угадать, что именно они принесут, было несложно. Подъехавший солдат передал им отрезанную голову, перепачканную в песке. На лбу ее алел полустершийся иероглиф. В соседствующих странах были свои различия и в письме, и в произношении, но символ «правитель» оставался неизменным.
– А вот и визирь, пожелавший сдаться без боя, – едва слышно произнес Ши Мин. Отрезанными головами и другими частями тел на войне не напугать, но именно эта вызвала непонятное чувство тревоги. И без того тяжелый и сухой, едва пригодный для дыхания воздух показался вдруг еще плотнее. Зажмурившись, Ши Мин решил списать это чувство на возникшие осложнения и усталость.
Пустыня высасывает любые капли, которые ты по глупости ей отдашь, – пота или слез, крови или сил.
Ученик не отставал. Нависал сверху, скрывая в густой тени, словно не главнокомандующий, а курица-наседка. На мгновение Ши Мин ощутил раздражение, едва не шарахнувшись в сторону, – слишком близко!.. – однако вся злость мигом растаяла под встревоженным взглядом.
– Ты устал, – настойчиво продолжил Юкай. Его не так-то просто увести от неоконченного разговора, и никакие препятствия не помешают добиться ответа, – больше, чем остальные.
На тебе больше ответственности. Ты снова и снова лезешь вперед, не давая себе нормально отдохнуть. Я могу справиться сам. Все эти слова Юкай обдумывал десятки раз и каждый день готов был произнести, но снова и снова осекался, так и не сказав.
Пески убивают. Пескам нет дела до того, сколько человек значил при жизни, был ли дорог и важен. Ни дня за свою жизнь Юкай не чувствовал ответственности за чужие жизни или беспокойства за свою, ведь рядом всегда был маяк. Маяк, что закатывал глаза в ответ на глупые предложения и ядовито шипел, если ученик без конца отвлекался; маяк, не дающий свернуть с пути и продолжающий светить даже в полной темноте. Однако и маяк может внезапно перестать гореть… Если очередная буря погасит пламя – как тогда дальше жить?
Слишком самонадеянно было со стороны Юкая поучать Ши Мина. Глупо и бессмысленно, но вот только юноша не знал другого способа унять тревогу, кроме как настойчивыми и пустыми словами. Юкай сам не вполне понимал, что пытался донести, но и молчать не мог.
Ши Мин снова легко уклонился от раздражающих разговоров и беспокойных янтарных глаз. Не отвечая, он отъехал в сторону, наблюдая за маневрами. Темная масса солдат разделилась – одна половина отошла глубже в пески, другая растянулась длинной линией, распавшись на несколько частей. Таран и баллисты все еще были в пути; тяжелые деревянные махины слишком медленно ползли по вязкому песку, надолго отстав от основных частей.
Отказ открыть ворота не был большим сюрпризом, а построения выполнялись быстро и точно, но сам Ши Мин никак не мог избавиться от тяжелого ощущения чужого присутствия.
Словно осажденный город проснулся вдруг и ощерился, разглядывая суетящихся вокруг него людей.
Глава 5
Те, кто годы тратит на войну, кровь и боль, рано или поздно перестают понимать, зачем они это делают. Можно слышать сотни призывов и громких речей, но никакие слова больше не найдут отклика в уставшей душе. Люди устают и стремятся к покою, с годами неистовый пожар внутри превращается в тлеющий огонек, а потом и вовсе стихает. Разрушение молодости рано или поздно приходит к созиданию, но часто неправильному, искалеченному. Истлевает данное еще при рождении чуткое знание, что справедливо, а что – нет.
Теперь такой же пепел бесконечной усталости кружился внутри Ши Мина, засыпая когда-то светлые воспоминания и надежды. В этом походе не было ни достоинства, ни правды. Занятый привычным делом, он следовал давно намеченному плану. Не раздумывал, теряет он что-то в этой затяжной войне или приобретает, пока внезапное чувство опустошения не поглотило все мысли без остатка.
Почему за амбиции тех, кто стоит на самом верху, всегда расплачиваются те, кто по праву рождения оказался ниже?
Ши Мин никогда не думал, действительно ли война была его призванием. Он продолжил семейное дело, растянув славу в годах, он мог путешествовать, и это делало его немного счастливее. Песок под ногами, побережье реки, незнакомые созвездия – каждая новая картина находила отражение глубоко в душе, словно для каждой уже давно заготовлено было место.
Погруженный в собственные мысли, он не заметил момента, когда отдалился от колонны и остался один. Занятые приготовлениями войска действовали безукоризненно, словно потертый, но отлаженный механизм. А его, Ши Мина, отшвырнуло в сторону, как лишнюю деталь.
Высокая фигура, облитая солнцем, незаметно сменила его в этой бессмысленной суете. «О чем тут говорить, – отстраненно думал Ши Мин, разглядывая уверенные, пусть и по-юношески скованные движения. – Ему эта роль к лицу. Он смелее, и для него война – все еще игра; к войне нельзя подходить серьезно». Сама суть покорения и поглощения не могла вызвать никаких достойных чувств, и для большинства людей она была мучительна. Проще воспринимать все это как соревнование и оставить себе право спокойно засыпать по ночам.
Какие оправдания можно сочинить самому себе, уничтожая чужой дом? Какие слова сказать женщине, чей муж был убит, защищая семью? Приказ вел их вперед, но никаким приказом было не прикрыться от чужих ненавидящих глаз.
Император был добр и лишен амбиций. Он даже боялся власти, которая досталась ему.
Император оказался ненасытен, жесток и глуп.
Сколько времени пройдет, прежде чем захваченные земли станут жить мирно, хотя бы вполовину так же, как жили до нападения? Как сдержать недовольство? Отдать приказ куда легче, чем наскоро собирать отряды и оставлять их в чужих землях насаждать чуждые порядки.
Девятая страна. Теперь империя стала в два раза больше, границы ее отодвинулись, но за этими границами лежат другие страны. Опасны ли они? Не пожелает ли император дотянуться и до них? Тогда Ши Мин на своем коротком веку успеет увидеть еще одно падение правителя и кровавый переворот. Щедрая на события жизнь выдалась ему…
Мутная хандра вызывала отвращение.
Нужно разузнать о настроениях в городе. Обдумать, кто мог взять власть в свои руки, будет ли попытка прорыва, какое время в таком режиме выдержат войска. Собрать совет, выслушать людей и обозначить тактику. Непозволительно упустить контроль в последние дни войны.
Чешуя ящера под пальцами оказалась раскалена, хотя обычно оставалась едва теплой. Ослепительный солнечный свет особенно раздражал, колючими крючьями впивался в глаза, заставлял виски разламываться от боли, а руки – заметно дрожать. Желтая равнина мерцала и заворачивалась вокруг шевелящимся коконом.
Привычка краем глаза держать Ши Мина в поле зрения въелась в подкорку, поэтому рассеянный жест, которым наставник поднял руку к лицу, Юкай заметил сразу. Жест был какой-то незавершенный – ладонь зависла в воздухе, словно Ши Мин забыл, что собирался сделать. Все это было так непохоже на обычные резкие и сухие движения, что юноша развернулся всем телом, наблюдая.
Ветер рвал тонкую ткань, вуалью опуская ее на глаза. Ши Мин несколько мгновений смотрел на собственные пальцы, после чего медленно опустил руку. Ладонь увлекла за собой все тело, и наставник качнулся вниз, почти распластавшись на шее ящера.
Звериное чутье оказалось быстрее разума. То время, которое человек потратил бы на осмысление происходящего, инстинкты расходуют на действия. Что-то не так – неважно что, нет времени думать, нет времени, нет!..
До Ши Мина было слишком далеко. Ветер ударил в лицо тяжелым тараном, силясь удержать на месте. Даже сорванный в бег резким ударом ящер не успевал, и младшему Дракону осталось беспомощно наблюдать, как тонкая фигура медленно, издевательски медленно начала сползать с седла. Но на песок рухнуть не успела.
Мыслям не дано было оформиться в слова, и они остались чередой стремительных действий – отбросить упряжь, оттолкнуться от седла, в длинном прыжке перемахнуть шишковатую голову зверя, кувырком прокатившись по песку. Успеть подставить руки, увернувшись из-под лап испуганно вскинувшегося ящера.
Хрупкое тело опустилось на руки Юкаю, будто бумажное; ящер, раздраженно ударив хвостом, поднял волну пыли. Песок под коленями обжег кожу. «Наверняка виновато солнце, – лихорадочно думал Юкай, разматывая тонкую ткань на лице. Слои путались под длинными пальцами, сворачивались узлами. – Это всего лишь солнце, найдется ли хоть один воин, который в этих песках ни разу не получал головную боль и тошноту? Дома даже солнце совсем другое, мягкое…»
Но паника, отставшая было после стремительного прыжка, накрыла юношу целиком.
На коже и одежде наставника не видно ран, на изможденном лице нет знакомых следов отравления, только глаза закатились да ресницы дрожали. Сорвав головной убор, Юкай отбросил его в сторону; кожа на скулах Ши Мина горела огнем, пугающая краснота расползалась к шее. Наскоро ослабив тугой воротник, юноша усадил бессознательное тело в седло и с удушающим страхом снова ощутил его бесплотность. Не тело, а иссохшая оболочка – какими нитками пришита к ней душа?
Как ни старался Юкай успокоиться, но паника только поднималась, словно выходила из берегов. Паника вместо него отдавала приказы, забивая глаза и уши, голосила глубоко внутри, звала Ши Мина по имени; паника тащила безвольное тело в седло и поддерживала всю дорогу, не давая упасть. Самому Юкаю оставалось только смотреть вперед до рези в глазах – лагерь близко, а там обязательно помогут, только бы ничего непоправимого не случилось…
Растрепанная макушка – шарф так и остался на песке – бессильно запрокинулась на плечо Юкая, и сухой ветер с радостью принялся ворошить иссиня-черные, цвета воронова крыла пряди. К таким волосам сильнее всего липнет жар: чем темнее они, тем старательнее солнце старается их испепелить.
Песчинка к песчинке. Слишком худые пальцы, изможденное лицо, вспышки раздражения и холодной апатии. Ши Мин никогда не любил жару. От нее кружилась голова, и уставшее тело отвергало любую еду, заставляя все ближе подбираться к самой грани человеческих сил.
Песчинки собрались в огромный бархан, который обрушился на голову Юкая, заставляя захлебываться беспомощностью. Это был даже не страх, а ледяной, сковывающий нутро ужас.
Лагерь приближался, едва заметный сквозь клочья песчаной пыли. Ящер сбавил шаг и недовольно застрекотал, звук этот похож был на сухой скрежет камня о камень. Чешуйчатый зверь мог выдержать двенадцать часов ровного бега по раскаленным пескам, но не мог превратиться в быстроногого скакуна только по прихоти обезумевшего ездока.
В шатре было темно и прохладно. Юкай внес наставника и опустил на постель, осторожно придерживая голову. Глаза того снова закатились, брови были мучительно сдвинуты. Даже за такой короткий срок солнце успело опалить лишенное защитной ткани лицо – лоб и кончик носа Ши Мина покраснели, тонкая кожа дышала жаром. Нащупав на поясе флягу с остатками воды, Юкай зубами выдрал пробку, приподнял Ши Мина и прижал горлышко к его губам. Ручейки воды потекли по подбородку, но часть все-таки оказалась во рту. Ши Мин едва слышно выдохнул и сам потянулся ближе, торопливо глотая.
Воду стоило бы поберечь, но сейчас Юкаю не было дела до проблем снабжения. Опустив полубессознательного наставника поперек постели, он торопливо принялся расстегивать застежки кожаного доспеха. Тонкий материал нижней рубашки под ним целиком промок от пота. Оглядевшись, Юкай сдернул со стола глубокий кувшин, слил туда всю воду, какую нашел в шатре, и выплеснул драгоценную жидкость на распростертую поперек постели фигуру. Струйки потекли на покрывало, смывая с кожи соль и до последней нитки пропитывая одежду.
Ши Мин открыл мутные глаза и слизнул капли с губ. Влажные пряди прилипли к вискам.
Лекарь у входа мялся, не решаясь войти. Без разрешения врываться в шатер – неуважение столь возмутительное, что и голову можно потерять. А не вмешаться означало пустить на самотек внезапную болезнь маршала и наставника младшего Дракона, что тоже на здоровье скажется наихудшим образом.
Несмотря на всю панику и тревогу, Юкай старался казаться очень спокойным и терпеливым. Кивнул лекарю, первым перехватил тонкое запястье, перевитое выпуклыми мышцами, высчитал пульс. Узел внутри немного растянулся, дав возможность нормально вдохнуть. Склонившись над постелью, Юкай поймал растерянный, ускользающий взгляд.
– Сейчас ты лежишь и отдыхаешь, – проговорил он негромко, стараясь быть одновременно убедительным и не вызвать раздражения. Всмотрелся в лицо в попытке увериться, что Ши Мин слышит и понимает его. – Никуда не идешь и даже не встаешь с постели. Не хочешь выслушивать мои советы – будешь подчиняться моим приказам.
Где-то глубоко внутри царапнуло горько и остро. Никогда он не подчеркивал свой статус, только не перед Ши Мином, но как еще убедить человека, которому упрямства за двоих боги выдали, Юкай не знал. Будь у него чуть больше времени, он придумал бы что-то более разумное, но не сегодня.
Лекарь с сосредоточенным лицом торопливо кивал, выслушивая указания. Конечно, он не выпустит Ши Мина из этого шатра, разве он враг самому себе? И не в титулах дело. Несмотря на то что Юкаю всего семнадцать, идти наперекор взбешенному наследнику династии рискнули бы немногие.
Отдав распоряжения, Юкай подвесил пустую флягу на пояс и шагнул к выходу.
– Стой.
Шепот был едва слышным. Ши Мин приподнял голову, болезненно щурясь. Глаза его потускнели.
– Подожди, – хрипло повторил он и закашлялся, – еще десять… десять минут, и я вернусь вместе с тобой.
Внутри со звоном лопнула до предела натянутая струна.
– Вернешься? – вкрадчиво проговорил Юкай. В два широких шага достигнув постели, он навис над наставником и оскалился. – А потом что? Упадешь где-нибудь, и тебя затопчут наши же ящеры? Свалишься в переулке, и я буду метаться по городу в поисках твоего трупа? Может, мне связать тебя и держать здесь до конца похода? Ты отвечаешь за меня, но кто ответит за тебя?
Стиснув зубы, Ши Мин закрыл глаза. На лице его ясно читалось несогласие, но сил пререкаться не оставалось.
– Эта победа не должна стоить дороже твоей жизни, – коротко бросил Юкай и выпрямился. – Если в последние дни похода с тобой что-нибудь случится, то армию охватит хаос.
Если бы словами можно было обездвижить, то наставник уже был бы примотан к постели десятками цепей, пусть и неправильным, невозможным казалось удерживать его.
– А ты справишься? – после недолгой паузы спросил Ши Мин. Глаза его стали яснее и влажно блеснули в полумраке шатра. Лекарь глиняной статуей замер в углу, стараясь не дышать.
– Откуда мне узнать, на что я способен, если ты не дашь мне шанса?
– Тогда иди, – Ши Мин уронил голову на тонкий матрас и зажмурился. – Промедление может вызвать новые осложнения.
Юкай вывалился из влажного полумрака. Слишком много сил ушло у него на борьбу с собственной паникой и желанием не то уговорить, не то связать неспокойного наставника. Полог упал, отрезая шатер с Ши Мином и лекарем от раскаленной равнины.
«Видимо, демонам было мало нижнего мира, – с раздражением думал Юкай, заново заматывая лицо шарфом. Влажные рукава высыхали, испуская легчайший пар. – Демонам не хватало места, они выбрались на поверхность и выжгли все, куда только дотянулись. Выжгли и выстроили свои каменные города, создав это подобие нижнего мира. А потом породили расу упрямых, нечестных и заносчивых пустынников, которых можно опасаться как противников, но совсем не хочется уважать…»
К стенам младший Дракон вернулся в нужной степени бешенства и тут же скомандовал заряжать баллисты. Первый залп заставил стену содрогнуться.
Тяжелая злость душила. Юкай закрыл глаза, медленно выдохнул, пытаясь справиться с волной, стиснул кулаки почти до боли и тут же расслабил, ощущая, как горят на ладони следы от ногтей. Нужно привести чувства в порядок, они только мешают и туманят голову.
Со стен полетели первые стрелы. Плоские, похожие на полумесяцы наконечники отражали солнце, падая под хриплые, едва слышные команды; они застревали в щитах, отскакивали от прочной чешуи. Следом посыпались камни.
Пустота за правым плечом ощущалась слишком заметно, как будто не человека там не было, а важной части тела.
Пусть расходуют стрелы, настоящий бой начнется только после того, как будут пробиты ворота.
И вот дерево затрещало, разлетаясь измочаленными обломками, и время снова замедлилось – темная лавина ворвалась в город. Наверняка многие солдаты видели падение Ши Мина и стремительный побег Юкая в лагерь. Какие слухи теперь расползлись по войску? Ранение, смерть, предательство? Тревога не придает сил, но может заставить привыкших к риску людей собраться и ударить так, как должно, – без единой ошибки.
Первые алые брызги полетели на песок, мгновенно сворачиваясь. Светлые и красновато-рыжие бока домов раздавались вширь, превращая улицы в тенистые тропинки. Темные щупальца войска просачивались меж домов, наводняя город. Остановив ящера у кривоватого дома в три этажа, Юкай соскользнул с седла – дальше хода нет, слишком узкие улочки не дадут пройти зверю, зажатому с обеих сторон каменными стенами.
Он едва успел коснуться носками сапог мощеной дороги. Короткий нож с узкой рукоятью звонко врезался в прочную боковую чешую зверя и упал в пыль, едва не задев скулу, – Юкай успел отшатнуться, пропуская серебристый блик. Нападавший скрывался в густой тени под навесом чудом уцелевшей лавки. В мирное время тут торговали орехами и сухофруктами, но сейчас между раскатившихся корзин валялись лишь несколько раздавленных скорлупок да немного урюка.
